– Ничего-ничего. Мы будем вместе. Я буду приезжать каждый день. Мы все узнаем. Ты просто читай все, как книжку, хорошо? Как будто это происходит не с тобой.
Он кивал, от сильной дрожи его зубы стучали… Нина улыбнулась ему, сказала, что пошла варить какао, по дороге вошла в ванную, тщательно закрыла дверь, включила воду и сильно несколько раз ударилась головой о стену. Чтобы она не разрывалась от ужаса, эта несчастная, во всем виноватая голова.
– Да, парнишка, конечно, мог грохнуть свою мучительницу, и в данном случае присяжные его пожалеют, мне сдается, – размышлял по дороге Толя. – Вот только хоть все против него, лично я посадил бы кого-нибудь другого. Выбора у нас теперь до хрена и больше. И никого не жалко, кроме этого Кончева.
– Не дело, а дурдом какой-то получается, – сказал расстроенный Сергей. – Начальству стыдно докладывать. Мы ж скоро все камеры забронируем для подозреваемых по убийству ТИМ. Слушай, ты хоть не трепись. А то с твоей подачи о нас точно начнут анекдоты сочинять.
– Сережа, это не главное – анекдоты о нас станут сочинять или баллады слагать. Нам лишь бы в историю въехать. А если серьезно: ты уже выстроил хоть примерно, что к чему и кто кого?
– Не люблю я раньше времени выводы делать. Привезут завтра Кончева, пригласим психолога, кстати, у эксперта Александра Васильевича второе высшее – психологическое… Рассмотрим, как полагается, эту версию. Скорее всего, она и будет верной по делу ТИМ. Маш-маш с Гречкой дожимай на предмет отправки на тот свет детей и стариков…
– Да я бы ее только за собак укатал, – не выдержал Толя.
– Это и ежу понятно. Уговори обвинителя потребовать исключительную меру именно за собак – и в историю войдешь, и, что гораздо существеннее, Настя тебя наконец заметит.
– Это идея. А я как раз сомневаюсь, что Кончев – убийца. И с этой Маш-маш все не так. Улик никаких, но она убийца по призванию, и человек, которому она угрожала, мертв. А что у нас Овсяницкий?
– Ну, воспоминание или видение Кончева – в его пользу. Игорь из алькова видел, как он уходил. То есть нам нужно только проверить альков на предмет пребывания в нем Игоря. Скорее всего, он там действительно был. Иначе откуда ему знать, что у Сидоровой в ночь убийства был Овсяницкий? Остаются Менделеева и Мальчик. Тут дело только за признанием. Кто, если не Овсяницкий? Менделеева его ограбила, по сути, циничным образом, унизила, связавшись с сопляком и сделав его наследником всего состояния, нажитого, кстати, с помощью Овсяницкого. В ту ночь она явилась в его «Логово», чтобы его морально добить. Он был пьян, пистолет под рукой…
– На фиг было оружие оставлять под окном?
– Это грамотно легло в его версию о том, что Мальчик убил и его подставил. У Мальчика самый весомый мотив, орудие убийства он берет там, где оно оказалось доступнее всего… Там ведь, в этом «Логове», в туалет не пройдешь, минуя кабинет Овсяницкого, который чаще всего бывает открытым, все говорят. И ящик стола он не закрывал. Самого Мальчика нашли уж не знаю по какой случайности. На второй день после этого дом снесли. То есть Овсяницкий нам подсунул и убийцу, и орудие преступления, будучи уверенным в том, что тело его второй жертвы никогда не найдут.
– Да, тут вроде все ясно, можно дело передавать в суд и без признания. Одно меня смущает.
– Что именно?
– Невезучий он мужик по жизни, Овсяницкий.
– Вот и на этот раз ему не повезло. Труп Мальчика нашли. Что не так?
– Да все вроде так. Просто некоторым настолько не везет, что трудно даже такое вообразить.
– Я даже загрустил. Надеюсь, в твоем жизненном наблюдении нет ничего личного?
– Таня, вот я думаю, тебя чему-то в жизни учили? – Ирма торжественно обратилась к девушке, которая неловко возила шваброй по полу. – Ты что грязь развозишь? Ты вообще пол мыла когда-нибудь? Ты видишь, здесь штукатурка на плитке, песок. Шваброй тут ничего не сделаешь. В таких случаях, милая моя, люди берут тряпку в руки и моют, как положено. То есть на карачках. Я бы показала, конечно, если бы не поясница. Радикулит у меня от ремонта. Давай начинай заново. Есть хочешь? Я себе бутерброд к кофе делаю. Тебе с чем?
– С колбасой, пожалуйста, – вежливо ответила Таня. – Я только руки помою.
Через двадцать минут они пили кофе, жевали бутерброды, Ирма в общих чертах изложила самые вопиющие эпизоды своей общественной деятельности и борьбы с вездесущими врагами.
– Ну а ты с кем живешь? Почему подрабатываешь уборкой? – спросила она у Тани.
– С родителями. Ну, это только слово – родители. Они ж как напьются, превращаются в зверей диких. Я из дома все ножи выбросила, честное слово. Просто страшно: убить могут.
– Да ты что? И давно они у тебя так нажираются?
– Всю жизнь. Я, когда была маленькая, по соседям ходила, хлеба просила поесть. А теперь… Видите, как я одета, сколько во мне весу… А вы спрашиваете, почему подрабатываю. Да я отдыхаю у людей нормальных, вот как вы, например. Такая добрая, внимательная.
– Боже, какой ужас. Девочка, что ж ты раньше не сказала? Я тебе эти бутербродики несчастные даю… А у меня есть и борщ хороший, и жаркое, и салаты всякие. Чего ты хочешь?
– Ну, я бы немножко поела. Борщ, например. Жаркое домашнее просто в жизни никогда не пробовала. Ну, и салат. Капельку.
Ирма стала деятельно метать обед на стол, не заметив, что на пороге нарисовался ее племянник Никита и удивленно за ней наблюдает.
– Тетка, – окликнул он ее наконец. – Че это ты с утра обед расставляешь? Это кому? Я бы тоже поел. Я вроде ехал на первую пару, но вспомнил, что конспекты забыл… Подумал, а не полежать ли мне у тети Ирмы на подушках.
– Подожди, Никит, – отмахнулась Ирма. – Представляешь, у Тани родители – алкоголики и хулиганы. В общем, садисты. Они ее с детства голодом морят… Ой, чего это я. Садись, конечно. Сейчас достану еще тарелки.
– Да ладно. Я потом. Раз тут у вас такие дела. Садисты. Я пока посплю. Но вы все-таки имейте в виду, что я проснусь и захочу есть. Первое, второе и третье.
Ирма с удивлением отмечала, как быстро исчезает содержимое поставленных перед Таней тарелок.
– Да, видно, что ты наголодалась. Я тебе еще пирожков с собой дам. И при этом ты вместо денег просишь старый компьютер. Тебе так интересно, да?
– Больше, чем интересно. Я ухожу от этой страшной жизни. Ищу фотографии красивых, счастливых, богатых людей, радуюсь за них, читаю всякие добрые сайты. И мне самой становится легче.
– Да? Добрая ты девочка. Конечно, Никита отвезет тебе компьютер. И денег я тебе дам.
Ирма подняла руку, чтобы нежно пригладить негустые светлые волосы девушки, приласкать ее по- матерински, но почему-то передумала.
Глава 6
Марина Пронькина не хотела, чтобы ее дочь сидела в тюрьме. Она не хотела, чтобы ее судили, не хотела во-зить передачи в женскую колонию. Она избегала смотреть людям в глаза. Она считала себя правильным человеком и, разумеется, ни в какой ситуации не пожелала бы родной дочери чего-то еще более страшного, чем то, что случилось. Но она не могла избавиться от мучительного, постоянного, сумасшедшего желания – вернуть к исходной точке свою жизнь. Марина вышла замуж не столько по любви, сколько потому, что было пора выходить замуж. Выбора большого не было. Впрочем, маленького тоже. Когда за ней начал ухаживать ее будущий муж, она долго не верила, что это серьезно, но он сделал предложение. То есть до того момента все шло правильно. И потом он оказался неплохим человеком, его уважали на работе, любили друзья… О том, что омрачало их отношения, возможно, и не знал никто. А это
