Яростный треск наших пулеметов разбудил ночь. Чувствуя, как пулемет послушно дрожит в моих руках, я переносил огонь от одной группы немцев к другой. Открыли огонь и пулеметы, вынесенные наружу. Немцы залегли… Тогда застучали пулеметы первой штурмовой группы, которая обороняла здание справа от нас. Там раздались взрывы гранат и послышались крики наступающих… Огонь и шум боя приближались и к нам. Стало ясно, что немцы нас атакуют и справа. Вскоре там начали бить наши пулеметы… Немцев все прибывало, из домов на Венгерской улице выбегали все новые и новые группы. Мой пулемет яростно строчил.
Затем на какое-то мгновение замолчали все наши пулеметы справа… «Что случилось? — испуганно подумал я. — Нет, нет, ничего не может случиться, там же Бурада». Но огонь и дикие крики наступающих усилились… Они приближались к нам… «Черт возьми, почему молчат наши пулеметы?» — взволнованно думал я. И снова, перенеся огонь пулемета в гущу наступавших на нас немцев, я стал бить до тех пор, пока они не залегли. Наши пулеметы справа продолжали молчать. Судя по стрельбе и крикам, атакующие были шагах в пятидесяти… Только тогда вновь ударили пулеметы Бурады. Но они явно запоздали: атакующие пустили в ход гранаты… В ответ в них полетели наши гранаты… Наши пулеметы вновь ударили. Огонь продолжался до тех пор, пока вторично не загрохотали гранаты. Потом все умолкло, не раздалось больше ни одного выстрела… Нас окружила угрожающая тишина.
Я не смог вытерпеть этой тишины и, взяв автомат и сумку с гранатами, бросился на лестницу. На востоке начало светлеть. Я увидел, как по лестнице поднимается Ангелаке, неся Бураду на руках. Я пошел за ним, держась за перила. Мы поднялись на первый этаж… Когда Ангелаке положил Бураду на немецкую шинель, тот уже не дышал. Все лицо и голова его были в крови. Вместе с ним были убиты капрал Аврам Винтила и Василе Чиобану…
Спустя некоторое время подошел Ион Букура. Он с трудом тащил пулемет и несколько коробок с пулеметными лентами. Сверху спустился Василе Цупа. Все оставшиеся в «каменном доме» собрались у изголовья Бурады.
— Хортисты! — мрачно проговорил Ангелаке. — Поначалу мы открыли огонь, однако потом решили, что это наши, и прекратили стрельбу… Только шагах в пятидесяти мы увидели, что это не румыны!
Мы молча посмотрели друг на друга. Теперь и первая штурмовая группа была уничтожена. Мы остались одни, и было нас совсем мало…
Бураду, Аврама Винтилэ и Василе Чиобану мы тут же похоронили в общей могиле, около фундамента здания… Если бы мне пришлось когда-нибудь побывать в Будапеште, я уверен, что нашел бы «каменный дом» вблизи Венгерской улицы. Фундамент у него старинный, массивный, из серого камня и гранита. Люди обязательно используют его для чего-нибудь. Может быть, на этом фундаменте построен новый красивый дом. Я нашел бы могилу Бурады и других товарищей. Да и как не найти, когда я хорошо помню, как мы копали землю штыками и лопатками всего лишь в семи — восьми шагах справа от мраморной входной лестницы.
В это же утро были убиты Ангелаке, Ион Букура и Василе Цупа. Вот как это случилось.
Похоронив своих товарищей, погибших в схватке с хортистами, мы оставили второй этаж и сосредоточились на первом этаже. Пулеметов и боеприпасов у нас было достаточно. Цупа, ни на секунду не покидавший своего места на втором этаже, продолжал выполнять обязанности наблюдателя. Ангелаке и Ион Букура пошли закладывать мешками с песком входы в здание, а я спустился в подвал с тем, чтобы расширить окошко в котельном помещении.
— Думаю, что другого выхода у нас не будет! — прошептал мне на ухо Ангелаке.
В подвале я натолкнулся на ефрейтора, который пытался освободиться от веревок. Тишина, наступившая с рассветом, навела его на мысль, что все мы погибли. На этот раз я не обратил внимания на его крики. Смерть Бурады потрясла меня. Меня тревожило наше положение… «Иди ты к черту, — подумал я, — если суждено, спасешься и так!»
Я спустился под лестницу и оттащил от окошка мешки с песком. Холодный утренний воздух хлынул внутрь беловатым облаком. Свет узкой полоской пробивался до самой середины помещения, освещая лежавшие на плащ-палатке немецкие пожитки.
Потом я принялся долбить штыком стену рядом с оконным проемом. Если бы мне удалось вытащить хотя бы пару камней, то уже можно было бы выбраться отсюда ползком. Но когда я начал, раскачивая, вытаскивать камни, штык сломался и застрял между ними. Пока я нашел кусок железа, которым можно было бы воспользоваться как ломом, прошло немало времени. Однако к моменту обычного утреннего обстрела, который предшествовал атаке, у меня все было готово… Когда наверху, на третьем этаже, взорвались первые снаряды, я уже вытирал вывернутой стороной шапки пот с лица. «В конце концов, может быть, наши придут первыми!» — обольщал я себя надеждой, посматривая в расширенное мною окошко.
При выходе из подвала я наскочил на котелок, в котором оставалось немного воды. Я тут же вылил ее в крышку фляги и поднес к губам.
— Kamerad! [14] — жалобно попросил ефрейтор.
Я понял, что и ему хочется пить. Взглянув на крышку фляги, в которой было не более семи — восьми глотков воды, я перевел взгляд на немца. Когда же я увидел умоляющие глаза ефрейтора, мне опять стало его жалко. Медленно, растягивая удовольствие, я отпил несколько глотков, а остальную воду отдал ему. Немец жадно проглотил ее, облизал губы и снова жалобно попросил:
— Zigarette! [15]
Обстрел усилился. Мне некогда было вертеть ему цигарку, и я дал ему одну из тех дорогих сигарет, которые отобрал у него. Не успел я зажечь сигарету и всунуть ее немцу в рот, как в подвал влетел Ангелаке:
— Добрица, черт тебя побрал, ты что тут делаешь, а?
Увидев, что я собираюсь дать немцу сигарету, Ангелаке прямо-таки взбесился. Он схватил автомат и направил его на ефрейтора.
— Ангелаке, — бросился я к нему, — не надо, оставь его, не бери греха на душу!
Рука Ангелаке на автомате задрожала, лицо потемнело, глаза заблестели, в них засветилась та же ненависть, которая охватывала его, когда он стрелял из пулемета. Я взял его под руку, и мы поднялись по лестнице на первый этаж. Наши пулеметы стояли с заправленными лентами. Время от времени падал тяжелый снаряд, и тогда здание содрогалось до самого основания. Казалось, оно вот-вот обвалится. Вся артиллерия немцев на этом участке фронта сосредоточила свой огонь на нас. Ангелаке лег за пулемет.
— В конце концов все равно пули ему не миновать! — проворчал он.
— Ангелаке, — стал я успокаивать его, когда понял, что он говорит о ефрейторе. — Может быть, к нам пробьются наши! Если нет, то я этой ночью выпущу его через окошечко в котельной. Пусть идет себе на все четыре стороны!
Однако обстрел не дал нам возможности обсудить судьбу ефрейтора. Вверху, на третьем этаже, начали яростно рваться снаряды. Стены сотрясались, словно при землетрясении. Горячая воздушная волна разрывов вместе с резким запахом жженой серы доходила и до нас. В течение нескольких секунд на левый угол обрушился настоящий град снарядов, и вся эта часть здания обвалилась до первого этажа. Как раз над нами приглушенно и тяжело рухнула на потолок часть стены. Здание раскачивалось, словно корабль во время бури; казалось, само небо обрушилось на нас… Одновременно обвалились второй и третий этажи… Снаружи груды кирпича и мусора мгновенно поднялись до самых окон первого этажа.
— Немцы задумали стереть нас с лица земли! — проворчал Ангелаке, выплюнув изо рта набившуюся пыль.
В этот момент гитлеровцы вновь выскочили из здания на Венгерской улице. Мы не стали ждать, когда они достигнут развалин, и открыли огонь вдоль мостовой. Ангелаке, Ион Букура и я вели бешеный огонь, охваченные напряжением, граничащим с отчаянием. Василе Цупа отложил свою снайперскую винтовку и тоже лег за пулемет. Полчаса наши пулеметы, яростно треща, косили ряды немцев… Немцам и на этот раз не удалось преодолеть линию развалин. Обстрел, на время утихший, снова усилился. Возле стен зданий на Венгерской улице показались стволы нескольких противотанковых пушек. Они-то и предвещали наш конец…
— Цупа, — приказал Ангелаке, — бери снайперскую винтовку!
Не успели немцы установить пушки для стрельбы, как Цупа убил троих из расчета первого орудия. Но
