— Численность роты? — спросил его полковник.
— Один офицер, два унтер-офицера, двадцать девять саперов, — так же кратко отрапортовал младший лейтенант.
— М-да, — пробормотал полковник, выражая тем свое раздражение и бессилие. — Вот вам, пожалуйста, состав роты военного времени!
И он снова зашагал по блиндажу. Я и младший лейтенант следили за ним глазами. Время от времени он останавливался и приподымал плечи, чтобы удержать соскальзывающую шинель, которая висела на нем, как на вешалке. Я, конечно, знал, какие большие потери понесли саперы при штурме первой линии укреплений между селами Лест и Оремов-Лаз. Спустя некоторое время полковник остановился перед младшим лейтенантом и, положив худую костлявую руку ему на плечо, сказал, словно извиняясь:
— У нас нет другого выхода. Линия должна быть прорвана. Сформируйте штурмовой отряд из восемнадцати человек под командованием унтер-офицера и направьте в распоряжение господина майора сегодня же ночью.
Я вернулся в свой лес еще более подавленный. Я опасался, что и эта новая кровавая жертва будет столь же напрасной. Удрученный, шагал я, не разбирая дороги, прямо по лужам и грязи, проваливаясь в снег, скользя по тропе, борясь с ветром и снегом. Лес глухо стонал, погруженный в кромешную тьму. Раз меня остановил связной, указав, что нужно свернуть на узкую извилистую тропку, почти неприметную под опавшей хвоей, иначе мы могли напороться на немецкие доты.
Своих бойцов я нашел под теми же соснами и плащ-палатками, нетерпеливо ожидающими конца ночи. Два бойца с большим чугунным котлом, переходя от группы к группе, наливали в протянутые котелки дымящийся суп. Я решил передохнуть до рассвета в маленьком убежище телефонистов, грязном, как берлога, сооруженном из сосновых веток, куда приходилось вползать на четвереньках через низенькую дверь. Позвонив командирам рот и напомнив им о необходимости проверить сторожевые посты у обочины поляны, я растянулся на топчане. Один из телефонистов заботливо укрыл меня суконным одеялом.
«Что ты сможешь сделать даже с штурмовым отрядом? — задал я себе вопрос. — Что такое штурмовой отряд? Горстка храбрецов, которая ценой собственной жизни пытается расчистить путь для следующих за нею подразделений. Преимущество — значительно меньшая потеря людей. С небольшими затратами удается иногда выиграть трудные сражения. Имей я вчера в своем распоряжении такой штурмовой отряд, возможно, мои потери убитыми и ранеными перед этими проклятыми дотами исчислялись бы не сотнями, а десятками. Зато сами эти люди обречены на гибель. Идут на верную смерть. И притом может статься, что погибнут зря. Тогда и потери будут больше, а достигнуть — все равно ничего не будет достигнуто».
Снаружи шумел дождь. Капли глухо ударяли о крышу и стены убежища. Ветер далеко разносил жалобный стон леса, словно предвещая гибель и смерть.
«Прав Манолаке, — продолжал я размышлять про себя, находя сейчас все новые и новые подтверждения его высказываниям. — Эта война тех, кто хочет любой ценой избавиться от немцев. Они воюют, чтобы в стране дела пошли совсем по-другому. Другие офицеры, связанные с немцами, господа, вершащие политику в Бухаресте, не хотели и не хотят этой войны. Вот хотя бы наш командир. Человек, на которого можно молиться, как на икону, выплевывает здесь остатки своих легких. А этапные пункты и штабы кишмя кишат офицерами, молодыми и здоровыми, пристроившимися на тепленькие местечки…»
Под конец, сморенный усталостью и тревожными мыслями, я задремал. Разбудил меня шепот перед убежищем. Кто-то настойчиво добивался, чтобы его пустили ко мне.
— Подождите немного, — узнал я голос своего связного. — Он только что прилег.
Толпившиеся перед убежищем люди продолжали настаивать.
— Да дайте же человеку передохнуть, — вступился за меня еще какой-то боец. — Мы — люди привычные, нам слякоть и непогода нипочем, а ему…
— Он даже поесть не успел, — перебил бойца мой связной.
Забота солдат тронула меня до слез. Я протянул руку к месту, где сидел телефонист. Но его там не было. «Ушел, чтобы оставить меня одного, не мешать мне спать», — подумал я. Горячая волна любви и признательности к этим простым, чутким и сердечным людям поднялась в моей душе. Снова, который уже раз, убеждался я в глубокой человечности бойцов. С болью вспоминал свои невольные прегрешения против них в довоенное время и давал себе слово навсегда связать свою жизнь с их судьбой.
Мне хорошо было лежать в этом сосновом убежище, устремив глаза в темноту. В промокшей от дождя одежде под теплым одеялом я совсем разомлел. Но из долетавшей до меня перебранки я понял, что прибыл саперный взвод и его командир настаивал на встрече со мной. Я уже стал подниматься, но тут же снова опустился на постель, весь обратившись в слух: так заинтересовал меня разговор, который завязался между моими бойцами и саперами.
— Выходит, немцам нынче конец? — насмешливо заметил один из бойцов. — Раз уж изволили пожаловать вы, целых восемнадцать молодцов! Где им устоять!
— Ошибаешься, приятель, — серьезно возразил ему один из саперов. — Мы сюда пришли, только чтобы дорогу вам открыть. Бить фрицев придется вам.
— Да неужто?! — с издевкой продолжал разыгрывать его боец. — Выходит, ваше дело легче легкого. Всего-навсего заставить доты на воздух взлететь. Так, что ли, браток?
Раздался приглушенный смех. Когда он стих, разговор возобновился в том же шутливом тоне.
— Может, вы слово какое чудодейственное знаете, — язвительно спросил другой боец, — чтобы немцы вас спокойненько к себе подпустили? Вы уж помашите нам ручкой, когда по ту сторону дотов будете. Айда, мол, сюда, братцы!
Снова раздался горький смешок бойцов.
— А ты что думаешь? — заметил кто-то всерьез. — Сил у них хватит.
Саперы не ответили. В наступившей тишине слышен был только вой ветра в лесу. «А ведь и солдаты понимают бесплодность наших попыток, — кольнула вдруг беспокойная мысль. — Но саперам действительно удается иногда совершать чудеса…»
Разговор возобновился.
— А что вы там принесли с собой? — полюбопытствовал первый боец.
— Тол.
— А на что он вам?
— Угостить хотим их доты! — шутливо ответил один из саперов.
— Смотри-ка, — притворно удивился второй боец. — И что же, по вкусу им эта пища?
— Еще как… лопают, только подавай, пока не треснут.
— А кто же поднесет им этот гостинец?
— Как кто? Мы.
— И что же? На своих двоих думаете доставить его?
— Нет, на брюхе.
— А толком-то знаете вы, чем надо нам кормить эти доты? — запальчиво спросил второй боец.
— Знаем, — спокойно ответил один из саперов.
— Кровью, вот чем! Понятно вам это?
— Понятно, да неприятно, — отрезал сапер. — Больно жирно будет кровью их кормить. Дорогонько обойдется. Мы подешевле им пищу дадим — тол.
Даже я не смог тут удержаться от смеха и давился под своим одеялом. Хорошее настроение солдат рассеяло мои мрачные мысли. Я успокоился и теперь действительно заснул крепко, по-настоящему. Проснулся я только на рассвете; командир саперов тряс меня за плечо.
Дождь перестал, но погода была все такая же хмурая и неприветливая. Ветер дул с гор с прежней силой, шумно раскачивая сосны. Лес протяжно и надрывно гудел. Казалось, сама природа охвачена была мучительной тревогой, которой не предвиделось конца. Тьма редела, словно рассеиваемая ветром, скопляясь под деревьями и в низинах. Небо было свинцовое, а к горизонту почти черное и туманное от дождя… Я взял командира саперов за руку и крадучись повел его к одному из наших сторожевых постов у обочины поляны. За это время подошли к ней и дальние роты, и саперы штурмового отряда. Мы со старшим сержантом спустились в один из окопов, скрытых в ельнике, и стали внимательно осматривать поляну и сеть проволочных заграждений, отыскивая наиболее удобное место для прорыва. Но старший сержант все время
