должно обратить на себя внимание, насторожить, заставить понять, разгадать. По любым кажущимся мелочам мы должны определить главное — передвижение и дислокацию войск противника.
Наш маршрут прост: от линии фронта по прямой до Карачева, от него поворот вдоль шоссейной дороги в сторону Орла, затем от Орла параллельно железной дороге на юг к линии фронта.
Последние дни мы отмечаем усиленное движение автотранспорта противника даже на проселочных дорогах. Но есть в этом движении что-то для нас непонятное: машины в основном направляются в тыл.
— Неужели собрались драпать? — высказываю свои сомнения.
— Что-то странно, — отвечает Николай. — Давай поглядим. Подумаем.
— Может, швырнем по бомбочке?
— Погоди.
Я и сам знаю, что тратить боекомплект на отдельные автомашины не имеет смысла. Вот встретилась бы большая колонна, тогда можно не только бомбы сбросить, но и спустить с балок эрэсы, пошуметь пулеметами. Но мне непонятно происходящее в стане врага, а все непонятное требует определения.
Неожиданно впереди по курсу в небо упираются голубые лучи прожекторов.
— Орел, — докладывает Пивень. — Пора менять курс.
Впереди должна быть железная дорога, скрытые темнотой, настороженные и следящие за нами станции Змиевка и Глазуновка. А еще дальше, это уже за линией фронта, на нашей территории — Поныри.
— Коля! Смотри, вроде паровоз!
— Спокойно, старина! Ноль один десять. Высота тысяча. Станция Глазуновка. — Это Николай вслух комментирует свои записи — условные значки на карте, призванные рассказать о виденном, указать точное время и высоту, с которой производилось наблюдение.
Внизу клубится белое облачко.
— Паровоз! Эшелон! Точно!
— Тебе не кажется?
— Если тебе кажется — крестись! Помогает. Но Николай против обыкновения уклоняется от обмена остротами.
— Заходи на фотографирование! Боевой курс сто восемьдесят градусов! Заходи! Я молча разворачиваю самолет на заданный курс.
— Обиделся? Разведка — наука точная! Без твоих эмоций. Доходит?
Меня подмывает непреодолимое желание бросить в ответ какую-нибудь колкость, но команды Николая сдерживают едва не прорвавшееся «красноречие».
— Правее! Еще пять градусов! Так держать!
Теперь пусть рвутся снаряды по сторонам, пусть дымные шары разрывов расцветают облачными шапками перед самым носом самолета. Пусть! Я должен держать так, а не иначе, чтобы проявленные, поднятые и дешифрированные снимки легли на стол разведотдела армии и помогли разгадать планы противника.
Кто знает, может быть, снимки, сделанные нами, спасут не одну солдатскую жизнь.
— Так держать!
Как близко ложатся разрывы. Совсем рядом проносятся огненные хвосты «эрликонов». От напряжения ноет спина, с трудом сдерживаю желание отвалить в сторону, свернуть, уйти от гремящего огня.
— Так держать!
Только бы не попали в бензобак или в мотор. Пусть уж лучше — в крылья. Кажется, я их ощущаю, как собственное тело. И не думаю о страхе, о возможной смерти. Странно. Я ощущаю радость. Будто каждый пролетевший мимо снаряд подарил мне жизнь. До следующего снаряда. Ожидание мгновенного удара, смерти и… радость! Я опьянен этим необычным смешением чувств и уже не могу молчать. Мне хочется поделиться своим открытием с Николаем, хочется услышать его голос.
— Не засветят пленку, гады?
Но Николай прозаик. Он занят делом. Мне видна его голова, приникшая к прицелу, видны его тонкие пальцы на бомбосбрасывателе.
— Так держать!
Вспышки ФОТАБов[14] на миг выхватывают из темноты белые станционные постройки и красные коробки двух эшелонов. Где-то за станцией поднимаются и неумолимо движутся на нас грозные мечи прожекторов.
— Отваливай! Заходи на бомбометание!
Самолет уходит в сторону от разрывов, от жадных щупалец света. Разворот, еще разворот.
Хищные клювы взрывателей фугасок нацелены на эшелоны.
— На боевом! Так держать!
И опять это приподнятое, радостно-бесовское чувство опьянения боем. Опьянения? Нет.
Трезвого расчета и уверенности — задание будет выполнено!
— Не забудь сосчитать батареи! — кричу Николаю. — Разведка — наука точная!
— Подсчитал. И еще двадцать прожекторов. Доволен? А курс держи. Не на танцах. Чуть лево. Так держать!
Ага, бомбы оторвались! Узнаю об этом по легкому вздрагиванию самолета. В пустынном небе еще злобствуют зенитки и пытаются дотянуться до нас лучи прожекторов, но мы уже идем на юг, к линии фронта.
— Теперь тебе понятно направление движения транспорта?
— Будут драпать? — наивно подзадориваю Николая.
— Наивность! Подтягивают технику и резервы, а в тылы гонят порожняк. Очень торопятся фрицы. Потому и не маскируют порожний транспорт. А зенитная оборона? Такого здесь еще не было…
— Профессор!
— Не язви! Считаю, что удар готовится где-то в районе станции Поныри. И скоро. Очень скоро. Согласен?
— Вижу. В разведдонесении подчеркни: готовится удар в районе станции Поныри!..
…После Сталинграда и зимней кампании 1942/43 года перед блоком фашистских государств встала мрачная перспектива проигрыша войны. Чтобы поднять дух своих сателлитов и изменить ход войны, Гитлер начал готовить крупное летнее наступление, хвастливо заявив, что зиму он отдает русским, а лето существует только для немецких побед.
По плану операции, названной гитлеровским командованием «Цитадель», наступление должно было развернуться в районе Курской дуги. Одновременным ударом с севера и юга гитлеровцы рассчитывали окружить находящиеся внутри дуги советские войска, уничтожить их и нанести стремительный удар в тыл Юго-Западного и Брянского фронтов.
В течение нескольких месяцев Германия усиленно готовилась к этой операции. Немецкая армия получила огромное количество танков новых систем — «пантера», «тигр» и самоходных орудий с мощными пушками и усиленной броней. Кроме этого, здесь, на Курской дуге, были сосредоточены очень крупные воздушные силы.
В это время расположение войск было такое: группа фашистских армий «Центр» и приданный ей шестой воздушный флот стояли против Центрального фронта, нацелив свой удар от Орла на Курск, в стык Центрального и Брянского фронтов. Группа армий «Юг» и приданный ей четвертый воздушный флот стояли против Воронежского фронта, готовые нанести удар от Белгорода на Курск, в стык Воронежского и Юго- Западного фронтов.
Советское командование, заранее разгадав маневр противника, создало многолинейную систему обороны, имея в своем тылу армии резервного Степного фронта.
Командование Центрального фронта (генерал Рокоссовский), оценив обстановку и определив направление возможного удара противника, сконцентрировало свои главные силы на правом крыле фронта. «На участке протяженностью 95 км было сосредоточено 58 процентов стрелковых дивизий, 70 процентов артиллерии и 87 процентов танков и САУ. Здесь же расположился второй эшелон и резерв фронта (2-я танковая армия, 9-й и 19-й танковые корпуса). На остальном 211-километровом участке фронта осталось 47
