человека делала нас победителями в любой войне.
– Ага. И еще желание защитить родную землю, – добавил полковник. – Вот только закавыка тут – земля-то не наша. Она принадлежит им, – он резко ткнул пальцем в воздух над головой. – И воевать мы не сможем, поскольку давно глубоко и прочно увязли в этом дерьме.
– Это вы увязли, – отрезал Антон. – А я нет!
– Ты тоже ген-модицифирован. Это куда круче ген-изменения и…
– Мной они управлять не смогут!
– В самом деле? – прищурился полковник. Поднялся с кресла, массируя виски. – Давай закончим этот разговор. Считай, что его не было.
Аркудов угрюмо кивнул.
– Я ведь все понимаю. – Павел Геннадиевич приблизился и сделал жест, словно хочет приобнять Антона за плечи, но отступил. – Когда я человек – я все понимаю. Ограниченно… По-человечески… И не меньше тебя, невзирая на песью кагэбистскую натуру, хочу свободы для всего человечества. Ведь все наши негативы – алчность, ненависть, жажда мести, зависть и многое другое привито Правителями…
– И вашими Отцами!
– Мд-а-а… И Отцами, вероятно, тоже… Антон… – Полковник замешкался и повторил: – Я все понимаю, когда человек… И смогу закрыть глаза, когда ты захочешь поступить по совести. Но если надо мной возьмут управление, я не могу гарантировать тебе…
– Договорились, полковник, – кивнул Аркудов. – Даже не представляете, как мне хочется пожать вашу руку. Но…
Павел Геннадиевич развернулся и вышел.
– Через десять минут чтобы был в фойе! – донесся из коридора его голос.
Антон с удивлением прислушивался к себе. Это было странно, но ненависть куда-то исчезла. В воспоминаниях перед Аркудовым возник еще не седой – молодой мускулистый Павел, злобно – по- человечески! – матерящийся. Кошмарное существо с челюстями-лепестками растворилось в свете последних слов полковника.
– Теперь я верю, что получится! – приободрил себя ученый, вставая с кровати, поправляя рубашку и набрасывая куртку.
Улыбаясь, он вышел в коридор и громко, со смачным треском захлопнул за собой дверь.
Местом начала операции стала отлично сохранившаяся цистерна Базилика. Около десяти тысяч квадратных метров площади. Позеленевшие от сырости и времени колонны – двенадцать рядов по двадцать восемь; каждая немного не похожа на соседку – все архитектурные излишества были когда-то взяты из разных античных храмов. Мягкий свет, льющийся из крохотных светильников на полу, ореол с оттенком густого липового мёда под высокими потолками, прозрачная вода в широком бассейне. Старинная памятка ушедших в былое религий и мифов: головы медузы Горгоны, таинственные надписи, искусная лепнина, рассказывающая о важных событиях, ставших лишь отголосками прошлого. Воздух отдавал сыростью с кисловато-соленым привкусом. И шумное эхо между колонн: покашливание, смех, шорох одежды, стук ботинок и даже далекие отзвуки машин с проспекта наверху.
Турция в мае уже вовсю исходила зноем, но в подземельях еще царил по-зимнему неприятный холодок. На входе посетителям предлагались утепленные куртки, впрочем, многие предпочитали шорты и футболки. Спускаясь, ученый то и дело поеживался – пробирало даже сквозь верхнюю одежду, особенно худо приходилось ступням и ляжкам.
Антон еще в глубоком детстве посещал такие места, перед которыми сердце обычного смертного замирает: пирамиды Центральной Америки, раскопки некогда величественных городов Месопотамии, древнегреческие руины и даже закрытые для большинства пирамиды Китая. Поэтому подземное сооружение, некогда бывшее священным храмом византийцев, а теперь – частично затопленное водой и замурованное под каменными сводами, не вызвало у Аркудова каких-либо сильных эмоций. А вот смотреть на вихри т- энергии, находясь в самом эпицентре невидимой обывателям бури, было захватывающе.
Над Стамбулом висело непроницаемое разноцветное облако. Такое огромное, что в его утробе терялись линии горизонта, и даже луна пробивалась с заметным трудом. Т-энергия мегаполиса текла неспешными ручейками вверх – от шоссе, тротуаров и домов, собираясь в бурлящие потоки, взбиралась на шпили храмов и выпуклые башни мечетей. Казалось, сакральные сооружения для того и построены в виде антенн и перевернутых кубков, чтобы собирать т-энергию. Особенно много волн притягивали красивейшее здание – собор Айя-София[12]и расположившаяся неподалеку Голубая мечеть. Отсюда вздымались бесконечные паруса переплетенных энергетических нитей. Они расстилались между каналами, трепетали и схлопывались, будто крылья исполинской мифической гарпии.
Покружившись в небе над городом, массы того, что древние назвали бы эгрегором, душой или даже Богом, свивались в громадный циклон. Он вращался с неистовой скоростью, однако совершенно бесшумно, над гулом автомобилей, выкриками уличных торговцев и потрескиванием светофоров, падал обратно, несколькими изогнутыми ножками-смерчами растворяясь в асфальте и мостовой. Проход находился где-то между Святой Софией и Мечетью – Антон видел, где вворачивается в брусчатку черенок энергетической воронки. Но больше ничего: зрение не позволяло преодолеть искрящиеся т-энергией камни и грунт; под землей царила кромешная тьма.
Операция началась задолго до того, как полковник в сопровождении Антона вошел в одно из сорока шести известных водохранилищ Стамбула. Люди Павла Геннадиевича еще с утра неспешно оккупировали спрятанные в подземельях ресторанчики, рассеялись среди многочисленной толпы туристов. Оружие и снаряжение пронесли в рюкзаках и даже баулах; Отцам помогали ген-измененные торговцы и гиды. Где-то неподалеку находился артефакт и несколько источников радиации – Антона постоянно тошнило, приглушенной болью стучало в висках, и он с беспокойством думал о завтрашнем дне. Что, если смертоносный атом подточит его организм и не позволит освободить Светланку?
Полковник же совершенно не обращал внимания на радиацию. Он часто улыбался и сыпал дурацкими шутками, подмигивал девушкам. В общем, легко играл роль подвыпившего туриста из стран ушедшего Союза.
– Гляди-ка, – сказал он Антону шепотом, когда они начали спускаться по широкой каменной лестнице; из подземелий тянуло могильным холодком, в углах между ступеньками и стенами расплылись пятна гнили. – Работают, мои милые. Работают, мои хорошие!
Полковник наверняка имел в виду свой артефакт и контейнеры с радиоактивными элементами. Но указывал на посетителей водохранилища. Лица ген-измененных расплывались в счастливых улыбках – характерных признаках каждого подвластного Отцам. Глядеть на толпу неестественно скалящихся мужчин и женщин было до отвращения неприятно. На энергетическом уровне Антон видел, что разноцветные силуэты туристов приобретают красноватый оттенок, становятся похожими друг на друга.
«Вот еще одна прелесть ген-изменения, – думал он, оглядываясь. – Люди теряют индивидуальность, эмоции атрофируются. Что лучше – мертвые тела в роли пищи для аннунаков или безмозглые роботы нифелимов?»
Уже в цистерне полковник провел ученого по длинному коридору, стройно вытянувшемуся резными колоннами вдоль бассейна и замшелых стен, и пригласил сесть за столик в маленьком кафе. В воздухе звенело многоголосное эхо сотен голосов, здесь оно становилось плавным и тягучим, словно за последней ступенькой вниз начинался новый мир, куда более медленный, чем предыдущий. Едва слышно капала вода и звенели монеты – в надежде вернуться обратно туристы бросали в бассейн цистерны мелочь.
«Знали бы эти идиоты, сколько рентген словили, войдя сюда», – усевшись, невесело улыбнулся Аркудов.
– И что вы теперь собираетесь делать? – спросил он, дожидаясь, чтобы сгорбленный усатый официант подал им чай.
Турок при этом мелко дрожал, не сводя с Павла Геннадиевича преданного собачьего взгляда, и, судя по всему, был готов сиюминутно упасть на колени. Останавливало его только присутствие туристов, их было несколько сотен – немало даже для позднего стамбульского вечера, но некоторые еще не поддались жестокому волшебству ген-изменения.
– Для начала получим оперативные данные. – Полковник жестом отправил официанта, снял крышечку с пузатого керамического чайника, принюхался. Затем взболтнул сосуд и налил себе полную чашку ароматного
