И тут, оглянувшись, он увидел девушку, которая, размахивая руками, бежала по насыпи. Шнайдер с беспокойством смотрел на нее, пытаясь понять, зачем она бежит. Вдруг девушка остановилась, кинулась обратно и ловко вскочила в седло стоявшего возле повозки коня.
Помощник машиниста видел и Шнайдера, идущего по насыпи, и бежавшую за ним Айжан. Он даже подозвал к окну машиниста, но тот ничего не заподозрил.
— Ну, отстал кто-то или забыли чего... Делом лучше займись.
Добродушие машиниста успокоило парня, однако он вынул из ящика с инструментами молоток потяжелее и положил рядом с собой.
Оставив в купе плачущую Александру Тимофеевну, Чадьяров вышел в коридор и запер снаружи дверь.
У окна беседовали двое пассажиров-иностранцев. Чадьяров двинулся по коридору и замедлил шаг перед купе Сайто. Там было тихо. Так же тихо было и за дверью Шнайдера. Исиды тоже не видно.
Поезд набирал ход.
— Смотрите, смотрите! — воскликнул один из пассажиров, показывая на окно. — Что вы скажете? Вот дикий народ!
Чадьяров увидел Айжан. Беспрерывно погоняя коня, она мчалась рядом с поездом. Айжан тоже заметила Чадьярова и что-то закричала, показывая вперед. Чадьяров попытался открыть окно, но оно не открывалось.
— Вот так скакать, кричать неизвестно что и зачем, — продолжал рассуждать пассажир, глядя на всадницу. — Инстинкт, дикость. Она ведь и сама не может объяснить, зачем скачет...
Чадьяров все еще пытался открыть окно. Оно не поддавалось.
Айжан начала отставать. Нещадно погоняя взмыленную лошадь, кричала, взмахивала руками, но за грохотом колес ничего не было слышно.
— Да, у всякой нации есть свой предел развития, потолок, — заключил свое рассуждение пассажир. — Не нужно пытаться нарушить эту закономерность. Одни рождены выдумывать и делать машины, другие — вот так, рядом с этими машинами, скакать на диких лошадях...
Последний раз всадница появилась в крае окна и исчезла. Чадьяров уже не видел, как споткнулась под Айжан лошадь, как девушка вылетела из седла, как, вскочив на ноги, пробежала еще несколько шагов за уходящим поездом, а потом упала в отчаянии на рельсы.
А Шнайдер стоял на подножке первого вагона. Он с радостью отметил про себя, что затея сумасшедшей всадницы не удалась. Сейчас для него самым главным было поудачнее соскочить с поезда, похоронив в нем всех остальных. «Их много, а я один» — это был принцип Шнайдера, которым он руководствовался, принимая то или иное решение, и этот принцип был для него святым.
Шнайдер перекинул ногу через перегородку, отделявшую первый вагон от паровоза, уцепился руками за скобу на тендере, подтянулся и спрыгнул на уголь.
Он видел только машиниста — помощника скрывала толстая железная перегородка. Шнайдер вытянул из-за пояса пистолет. Стрелять было неудобно — паровоз сильно раскачивался, — но, взявшись за рукоятку двумя руками, он подгадал и в промежутке между стыками выстрелил. Машинист повалился на рычаги. Услышавший выстрел помощник, здоровенный парень, появился в проеме железной двери и, не целясь, метнул в Шнайдера молоток. Шнайдер выстрелил — брызнули стекла манометра. Вторая пуля попала парню в плечо.
В это время паровоз качнуло, Шнайдер потерял равновесие, его бросило вперед, и раненый помощник машиниста успел толкнуть навстречу Шнайдеру железную дверь. Она сильно ударила его в грудь, пистолет отлетел далеко на уголь...
Чадьяров лихорадочно соображал, что делать. «Пистолет не выстрелил, — думал он, — но жив ли дипломат, неизвестно. Не видно Шнайдера... Нигде нет Исиды... Еще Айжан... Почему она мчалась за поездом?»
В коридор вошел официант, на подносе он нес стакан с чаем и блюдечко с вареньем, видимо направляясь в другой вагон, но Чадьяров задержал его:
— Постучите в седьмое купе, там пассажир хотел что-то заказать в ресторане.
Официант кивнул и, подойдя к купе Шнайдера, постучал. Ему не ответили. Он тихонько нажал на ручку, но дверь была заперта. Чадьяров виновато пожал плечами.
У окна остановился проводник, недовольно сказал:
— Чего это машинист так раскочегарил? Опаздываем, что ли? Все колеса поотлетают. — И озабоченно прошел мимо Чадьярова.
Поезд действительно мчался необыкновенно быстро. Он проскочил разъезд. В окно Чадьяров увидел обходчика — тот, размахивая флажком, бежал по насыпи.
Ждать было нельзя.
Чадьяров вошел в туалет, запер дверь, снял пиджак. Потом открыл окно, высунулся. Рельсы по большой дуге уходили вправо, и можно было видеть поезд, растянувшийся полукругом. Паровоз нещадно дымил.
Чадьяров ухватился за водосточный желоб снаружи вагона, подтянулся и, почувствовав под ногами раму окна, стал на нее, потом, оттолкнувшись, уцепился за вентиляционную трубу, выбрался на крышу.
Вагон сильно раскачивало. Чадьяров, балансируя, побежал по крыше. Определив по вентиляционным трубам купе, в котором ехал Сайто, он лег на живот и осторожно стал сползать.
Дипломат лежал в своей постели, и Чадьяров не мог сразу определить, жив он или нет. Ему пришлось некоторое время наблюдать за Сайто, и, лишь когда тот во сне высвободил из-под одеяла руку, Чадьяров понял, что с ним все в порядке. Затем нашел купе Шнайдера. Окно было распахнуто, ветер шевелил газеты, бумаги, разбросанные по полу, под столом виднелась перевернутая пишущая машинка, осколки стекла. Раскрытый чемодан лежал на диване.
В кресле полулежал Исида, голова, упавшая на грудь, безвольно болталась. Рубашка, костюм, кресло были залиты кровью. Шнайдера в купе не было.
Преодолевая сопротивление ветра, Чадьяров бежал по крышам, прыгая с одного вагона на другой, приближаясь к паровозу.
Раненому, потерявшему много крови помощнику машиниста пока удавалось сдерживать Шнайдера, прижатого дверью, но силы машиниста были на исходе.
Шнайдер, тоже порядком уставший, замер ненадолго, отдыхая, потом резким движением рванулся в сторону и высвободился из-за двери, сильно ударившись при этом о какой-то выступ. Помощник машиниста, потеряв упор, рухнул, а Шнайдер кинулся к валявшемуся пистолету. И тут появился на паровозе Чадьяров. Резким ударом он отбросил Шнайдера в сторону. Глухо охнув, тот распластался на угольной крошке. Чадьяров подобрал его пистолет, сунул в карман, бросился к машинисту. Тот был мертв.
Паровоз шел на предельной скорости. Прыгали стрелки приборов, из пробитой трубы со свистом летела водяная пыль.
Чадьяров приподнял раненого помощника машиниста:
— Дружок, соберись... давай... — Он тряс парня за плечи, тот с трудом открыл глаза. — Притормози маленько, только не останавливай сразу. Пока не останавливай, слышишь?
Он помог парню подняться. Потом они вместе закручивали краны, поворачивали рычаги, вернее, делал это Чадьяров. Раненый сидел, привалившись к стене, и с трудом знаками показывал Чадьярову, что надо делать.
Паровоз понемногу замедлял ход.
Чадьяров взял оказавшееся в углу ведро с водой, дал напиться раненому, брызнул на лицо, остальное выплеснул на Шнайдера.
Шнайдер застонал и открыл глаза.
Потрясенный, он отвернулся от Чадьярова и пополз по угольной куче наверх. Чадьяров стащил его за ногу обратно.
— Будьте вы прокляты! — устало сказал Шнайдер.
