делать?
Даша молча смотрела на Раеву. Затем развернулась и пошла прочь, оставив за спиной скорченное тело старика и женщину, раскачивающуюся около него. Листки рукописи так и остались брошенными на земле.
Не успела она пройти и сорока шагов, как навстречу ей метнулась фигура в белой рубашке. Даша чуть не вскрикнула, но в следующую секунду узнала Денисова. Главврач так торопился, что даже не накинул ничего поверх легкой летней рубашки с короткими рукавами.
– Где она? – хрипло спросил Денисов. По лицу его текли капли пота, он запыхался. – Держите вашу собаку, пожалуйста!
– Там, – махнула рукой Даша, придерживая смирно стоящего Прошу за загривок. – И Ангел Иванович тоже там, – прибавила она, с отвращением глядя на главврача.
– Упокоился – и ладно, – выдохнул Денисов и совершенно неожиданно для Даши медленно, неумело перекрестился.
Она завороженно смотрела, как он тянет щепоть ко лбу, как опускает волосатую руку вниз, как старательно подносит ее то к одному плечу, то к другому… Перекрестившись, Денисов сделал шаг по тропе, и тут Даша поняла, что она увидела.
– Так это были вы… – с удивлением сказала она.
Денисов остановился и затравленно обернулся на нее. Проша насторожился.
– Что? Что, что вам нужно? – быстро забормотал Борис Игоревич.
Но Даша не смотрела на него. Она смотрела на его правую руку, над локтем которой белел толстый рубец, заканчивавшийся где-то под рукавом рубашки.
– Это про вас говорил мне тогда Боровицкий… – ошеломленно произнесла она, по-прежнему не сводя глаз со шрама. – Он еще сказал, что вы панически боитесь собак, потому что вас какой-то пес покусал в детстве. И не просто покусал, а чуть руку не оттяпал, – он так и сказал. Значит, вы – тот самый мальчик, который приносил Свете цветы. Который потом все понял, но боялся рассказать…
Денисов молча смотрел на Дашу. Потом открыл рот, облизал пересохшие губы и покосился на собаку.
– Но как же… как же вы оказались потом у Раевой? – скорее у себя, чем у него, спросила Даша.
– Работу пришел просить, когда жизнь приперла. Знал, что не откажет, – внезапно ответил Денисов, дернув уголком рта. – И не отказала! Найти-то ее было несложно, следил я за ее милостью, знал о ее жизни…
– Не понимаю! – Даша чувствовала, что в голове у нее все перемешалось. – Как же вы смогли рассказать обо всем Боровицкому? Зачем?
– А я и не рассказывал, – истерично рассмеялся Денисов. – То есть рассказывал, конечно, только давно. Двадцать лет назад. Когда был юным мушкетером, случайно встретившим хитроумного кардинала и сдуру выболтавшим ему все, что только можно. И про Атоса, и про Портоса, а самое главное – про миледи. Располагал он к себе, покойный-то. Вы и сами, поди, все свое грязное белье ему показывали, по себе знаете, – скривился он. – А когда встретил его здесь, пожалел тыщу раз о том, что дураком болтливым был. Думал – не узнает он меня, но узнал, узнал… Притворялся только, что не узнал, старая падаль! Гнида…
– Знаешь что, Проша, – задумчиво сказала Даша, – хочешь, я тебе «фас» скомандую?
Денисов споткнулся на ругательстве. Проша поднял на хозяйку удивленный взгляд и ощерил клыки.
– Да, покусай его как следует, – кивнула Даша, глядя в умные собачьи глаза. – Можешь даже загрызть, я разрешаю.
Она сняла руку с загривка, и пес сделал шаг к Денисову. Тот замычал что-то невнятное, не отводя глаз от собаки, на глазах сначала бледнея, а затем становясь какого-то мертвенно-серого цвета.
– Н-н-н-не… не… – начал заикаться Денисов, закрывая горло трясущимися руками. – М-м-ма-ма-а-а-а- а-а-а…
Даша пару секунд смотрела на него, потом сказала:
– Пойдем, Проша. Не надо тебе это грызть. Еще заразу подцепишь…
После того как женщина с собакой ушли, Денисов постоял на месте, приходя в себя. Но когда он вышел на поляну, руки его еще дрожали. Раева сидела на земле, рассеянно проводя пальцами по руке Ангела Ивановича. Рука была жалкая, сморщенная – как цыплячья лапка, и Денисова передернуло от отвращения. Хотя и при жизни этот убогий был ненамного лучше.
– Чуть не загрызла меня, – хрипло сказал он, сжимая пальцы в кулаки, чтобы они перестали трястись. – Собака. Почти прыгнула. Слышите вы, чуть не загрызла!
Раева не отозвалась.
– Знает она все, – продолжал Борис, оглядываясь по сторонам. – Ей Боровицкий рассказал, девке этой. Она донесет. Уже пошла доносить. Да что вы сидите-то?! – не выдержав, закричал он в неподвижную спину. – Оставьте вы свой злосчастный трупик в покое! Все, все, уже все закончилось для него! А вот нам с вами…
Раева обернулась, и Денисов подавился словом.
– Нам с вами? – повторила она медленно, будто вслушиваясь. – Нам с вами? Почему же нам с вами, Борис? Только вам.
По лицу ее скользнула странная полуулыбка, от которой Денисову захотелось отпрыгнуть, как от змеи.
– Что значит – мне? – пробормотал он, пытаясь отвести взгляд от ее губ. – Вы о чем, а?
– О том, Боренька, что вы издевались над несчастным Антошей, и девка, как вы выразились, тому свидетель. – Она по-прежнему говорила медленно, только прислушивалась теперь не к тому, что было вокруг, а к голосу, нашептывавшему что-то в ее голове. – Вы его мучили.
– Я-а?! – Денисов на секунду потерял дар речи. – Да вы что?! Вы сами сгноили его в вашем пансионате, про то все знают! И убили его бабу тоже вы!
Раева помолчала, затем улыбнулась еще шире.
– Боюсь, Боренька, что это совершенно недоказуемо. – Она наконец убрала руку с тела мужа и теперь перебирала листья на земле. – Он ведь сам признался на суде, бедняга. А то, что я потом привезла его в пансионат, вовсе не преступление. Мне хотелось заботиться о нем. Любая сиделка или охранник подтвердят. А вы – вы довели его до смерти.
– Вы разговаривали с Прониной, – прошептал Денисов. – Она про вас все знает.
– А, разговоры… – Раева сделала слабый жест рукой, из пальцев посыпались листья. – Всего лишь разговоры, Боренька, вы это понимаете… – Она наклонила голову, потому что голоса раздавались все громче, подсказывали правильные фразы. – Поэтому лучший совет, который я могу вам дать, – напишите добровольное признание в том, что вы доводили Антошу до самоубийства. Много вам не дадут, я напишу самое…
Договорить ей не удалось. С хриплым взвизгом Денисов бросился на нее, повалил на лежащее рядом тело и изо всей силы сжал пальцы на тонкой змеиной шее. Гадина почти не дергалась, но он все равно делал одно судорожное усилие за другим, боясь, что она вырвется, и тогда ему уже никуда не деться. Под пальцами что-то хрустнуло, обмякло, но он знал, что это притворство. Потому что она всю жизнь притворялась как никто другой. Нет, его не проведешь! И он сжимал, сжимал пальцы, зная, что разжимать ни в коем случае нельзя.
И даже когда выскочивший на поляну охранник ударил его по голове и Денисов бесчувственным кулем повалился на бок, его цепкие пальцы все равно продолжали сжимать горло женщины, умершей уже несколько минут – а на самом деле много лет назад.
Эпилог
– Знаешь, я уверена, что Раева это сделала специально, – сказала Даша, кутаясь в плед на диване. – Все равно она не смогла бы жить дальше. Даже тогда, когда она на меня набросилась, у меня было ощущение, что меня не живой человек пытается придушить, а какая-то кукла с механизмом. Вроде бы еще движется, но завод уже закончился и она через пару минут замрет.
– М-да, – задумчиво проговорил Максим. – Столько лет питаться ненавистью и мщением, а потом обнаружить, что ненавидеть больше некого… Сейчас, после ее смерти, мне ее даже жалко. И стариков всех жалко. Что с ними-то будет?
