Вера Семеновна к тому времени умерла, и Борис переехал в ее квартиру, поскольку себе Никита купил другую – просторную, с высокими потолками и окнами, выходящими на парк. После смерти бабушки он стал чаще навещать родителей, и Анжелика с Аркадием очень радовались его визитам – в том числе и потому, что каждый раз получали от младшего сына деньги, позволявшие им не думать о том, где раздобыть средства на жизнь.
Никита относился к матери и отцу уважительно, понимая, что не отдай они его бабушке, он сам, Никита Пронин, мало на что годился бы. А вот Борис отца с матерью искренне презирал и при каждом удобном случае напоминал, как они чуть не искалечили ему жизнь, запихав в ненавистный институт и заставив заниматься нелюбимым делом. Он и диссертацию-то не хотел защищать, но они настояли на своем, как всегда! После ухода старшего сына Анжелика Сергеевна частенько плакала, вспоминая, каким чудесным, послушным мальчиком он был когда-то. С портрета на комоде на нее смотрела Вера Семеновна, и Анжелике казалось, что во взгляде матери мелькает ехидная усмешка.
С самого утра Алина что-то писала. На вопрос Даши она ответила, что не бросает слов на ветер и собирается составить грамотное заявление, как вчера и пообещала. Правда, добавила Алина, теперь это практически бесполезно, поскольку вор, если только действительно имела место кража, наверняка успел перепрятать камень, и искать его смысла уже нет.
Даша перед зеркалом сушила свою шевелюру феном под неодобрительным взглядом Алины.
– Ну что я сделаю, если они расческой не укладываются как надо! – оправдывалась она, пытаясь изобразить хотя бы подобие аккуратной, как у Алины, прически.
– Укладываются, если средствами для укладки пользоваться, – отрезала та. – Если хочешь, возьми мое.
Даше не хотелось. В маленькой стеклянной баночке, стоявшей на Алининой тумбочке, находилось вещество, напоминавшее ей посиневшую от ужаса медузу, причем не только по внешнему виду, но и по консистенции. Когда-то Даша прочитала, что во времена Людовика XIV был в ходу цвет, обозначаемый как «цвет тела испуганной нимфы», причем, как она смутно припоминала, за впечатляющим образом скрывался всего лишь оттенок серого. Даше представлялась бедная, голая, посеревшая от страха нимфа, дрожащая почему-то на дубу. Так же живо Даша воображала и улепетывающую изо всех сил от рыбаков медузу, пытающуюся мимикрировать под цвет моря, которую все-таки ловят и сажают в баночку, а потом ею намазывают волосы, чтобы они хорошо лежали. Она вообще не любила что-либо постороннее на волосах.
– Алин, а Алин… – позвала Даша, чтобы увести разговор от вопросов укладки. – Слушай, неужели камень в кулоне настолько ценный, чтобы из-за него такой шум поднимать? Кстати, как он называется?
– Черный опал, – ответила Алина, продолжая писать. – Я удивляюсь, до чего ты нелюбопытная! – Она отложила ручку и обернулась к Даше. – Спрашиваешь, как камень называется, только после того, как его украли. Я вот сразу на него обратила внимание.
– Да я тоже обратила, просто спрашивать было как-то неудобно. Так он дорогой?
– Я поняла со слов Никиты, что украшение стоит что-то около сорока тысяч долларов.
– Сколько?! – ахнула Даша. – Так дорого?
– Кстати, не очень дорого. Обычно черные опалы стоят дороже, но, по-моему, то ли камень не очень чистый, то ли еще там что-то не так. Никита говорил, но я не запомнила. А он про камень много знает, поскольку сам же его и покупал где-то в Европе ей в подарок на свадьбу.
– Славный подарок, – вздохнула Даша. – Хорошо, когда у твоего жениха есть такой щедрый младший брат, правда?
– Не уверена, – непонятно отозвалась Алина. – Кстати, младший брат, по-моему, решил, что полностью покорил меня своим обаянием. Все-таки до чего смешна самовлюбленность мужчин!
– Он же тебе нравился, – робко сказала Даша.
– Уверяю тебя, не настолько, чтобы я им всерьез заинтересовалась, – фыркнула Алина. – Ладно, Даш, не мешай гонорар отрабатывать, иди позавтракай.
– А ты?
– А я не пойду. Вон банан съем, и хватит.
– Ладно, я тебе что-нибудь вкусненькое принесу. Постой! – спохватилась Даша. – Так ты и впрямь деньги получишь за составление заявления?
Алина обернулась к Даше и прищурилась:
– А ты думаешь, я стала бы вступать в конфликт с хозяином отеля, не говоря уж про местную полицию, бесплатно?
– Ну, не знаю. Вчера же ты это предложила просто так, правда?
– Вчера – да, а сегодня вполне могла бы и передумать. Я ж тебе говорю, смысла-то теперь никакого нет, камень наверняка хорошо спрятан. Но если Никите взбрело в голову деньги на ветер выкидывать, то я только рада, раз ветер в мою сторону. Все, все! – замахала она руками в сторону Даши, собиравшейся еще о чем-то спросить. – Иди наконец, а то я до обеда не закончу, совсем английский забыла.
Завтракая в одиночестве, Даша незаметно разглядывала окружающих и пыталась представить, кто из них мог бы оказаться вором. К примеру, вон та седая дама с колоссальным количеством бижутерии. Неважно, что ее не было на рафтинге, ведь мог быть сообщник. Боже мой, вздохнула Даша, так обвешивать себя украшениями могут только русские, у нас сорока – любимая национальная птица. В этот момент к даме подкатился низенький лысый старичок, и парочка начала быстро обсуждать что-то по-немецки, поглядывая в сторону столов с фруктами. Даша рассмеялась.
– Я вижу, у вас хорошее настроение с утра. Доброе утро! – раздался голос Максима, и Даша тут же пожалела, что не воспользовалась Алининым гелем для укладки. Да и подкраситься бы не мешало.
– Да я тут играю сама с собой, – улыбнулась она. – Присаживайтесь.
Незаметно рассматривая сидящего напротив нее Максима, Даша пыталась представить, как он мог бы выглядеть в офисе. Наверное, не очень хорошо, решила она. Свободный стиль идет большинству мужчин, а вот носить костюм с такой же легкостью умеют немногие. Хотя к светлым волосам, наверное, очень идет темное…
– Ну что? Как я вам сегодня? – иронично поинтересовался у нее Максим, прервав Дашины размышления. Она покраснела и ответила невпопад:
– Я просто про Алину задумалась, как она там заявление пишет.
– Какое заявление?
– Ну, по поводу вчерашней пропажи.
Даша коротко рассказала, к каким выводам пришел Никита, и про столкновение с полицейским тоже, умолчав лишь о том, что Алина работает за обещанный гонорар. Объяснила, что если написать заявление, то тогда полиция вынуждена будет расследовать дело, вот Алина и пишет, причем сразу на английском.
– Я что-то не понял, при чем здесь английский, – нахмурился Максим. – Заявление-то она пишет в турецкую полицию, или сразу в Страсбургский суд?
– В полицию, конечно, – кивнула Даша.
– А почему в турецкой полиции должны принимать заявление на английском языке? Вообще-то государственный язык здесь, насколько мне известно, турецкий.
Даша задумалась. Действительно, почему они решили написать заявление на английском?
– Не знаю… – неуверенно сказала она. – Вообще-то это Алина предложила, а все остальные как-то дружно поддержали.
– Ну, так ерунду полную предложила ваша Алина. К тому же какой смысл в расследовании теперь? Впрочем, если вам так уж хочется поднять большую бучу и здорово подпортить настроение соотечественникам, обратитесь к гидам нашим… как их там… к Маше и Леве. Кто-то из них совершенно точно знает турецкий, и не только разговорный. Напишут они вам ваше заявление, вот и все дела. А что там писать-то? Перевести с русского обстоятельства кражи, и больше ничего.
Максим говорил рассерженно, и Даша удивилась:
– Что вдруг вас так задело? И при чем здесь «подпортить настроение»?
– Да при том, что если все-таки заведут дело, в чем я, правда, сильно сомневаюсь даже при наличии заявления, то здесь будут проводить обыск, причем у каждого. Вы себе представляете, как проводится обыск? Потные вонючие турки перетрясут все ваши вещи, будут лапать ваше нижнее белье, а потом еще и
