одном и том же? Хочется тебе видеть в ней плохой Знак – пожалуйста, но я не хочу это обсуждать!
Евгения Генриховна внимательно посмотрела на взволнованного сына и отстраненно подумала, что раньше он никогда не выходил из себя так быстро.
– Эдик, ты меня не понял. – Она подошла к столу и машинально поменяла местами часы и портрет Элины. – Я вовсе не о твоей жене. Во всяком случае, надеюсь, что дело не в ней.
– Тогда о чем?
Евгения Генриховна глубоко вздохнула и оглянулась в поисках подходящего Знака. Ничего. Ну что ж, придется говорить все, как есть.
– Кто-то ворует информацию о бизнесе, Эдик. Один из тех, кто живет в доме.
Выйдя из кабинета через полчаса, Эдик подошел к лестнице, собираясь спуститься вниз, и остановился. Внизу щебетал Тимоша, но Наташа, против обыкновения, не чирикала вместе с ним что-то незамысловатое, а отмалчивалась, изредка вставляя «да-да» или «конечно-конечно». С внезапно обострившейся интуицией он догадался – что-то не в порядке, но задумываться над тем, что может быть не так, ему не хотелось. Того, что сообщила мать, было вполне достаточно для обдумывания на всю ближайшую неделю.
– Да мало ли кому ты говорила о помещении на Ивановской, – убеждал он Евгению Генриховну двадцать минут назад. – Неужели ты можешь всех помнить?
– Я сказала о нем только один раз – тогда, за воскресным ужином, – возразила она, – и больше тема ни с кем не обсуждалась. Эдик, твои возражения бесполезны. Я сама уже все обдумала сто раз и вынуждена признать, что других вариантов нет.
Эдик помолчал, нервно потирая пальцы об ладонь. Из рассказа матери следовало, что к хозяину площади, которую он собирался продать госпоже Гольц, неожиданно заявились незнакомые люди и вежливо «уговорили» его продать собственность не ей, а им. Собственник был давним знакомым семейства Гольц и полагал, что оказывает большую услугу, предлагая Евгении Генриховне почти семейную сделку. То, что информация вышла за пределы семьи, привело его в такую ярость, что он отказался сообщать Евгении Генриховне подробности встречи с новыми покупателями и принимать от нее извинения. Она смогла от него добиться только одного – чтобы он назвал имя нового владельца. Степан Затрава.
– Не понимаю, почему они не используют подставных владельцев. – Эдик оставил в покое ладони и принялся тереть подлокотники кресла, в котором сидел.
– Специально, – отозвалась мать. – Специально, Эдик, чтобы у меня не оставалось никаких сомнений. Они собираются давить на меня, пока я не уступлю во всем.
– А ты не думаешь, что Варганов сам случайно кому-то проговорился? И утечка информации не имеет к нам никакого отношения.
– Не думаю. И ты не думаешь. И оставь, пожалуйста, кресло в покое.
Эдик замер в кресле, зажав ладони между колен. Мельком взглянув на него, Евгения Генриховна подумала, насколько от Элины было бы больше пользы.
– Проблема имеет две стороны, – неожиданно произнес сын, глядя в пустоту перед собой. – Первая – как решить вопрос с Затравой и его экспансией. Я не сомневаюсь, что если ты наконец решишь прибегнуть к помощи… ты сама знаешь, о ком я… В общем, проблема вполне решаема. Вторая сторона – шпион в доме. Ты абсолютно уверена, что он в доме, а не в офисе?
Евгения Генриховна кивнула.
– Тогда все гораздо хуже, – так же невыразительно продолжил Эдик. – Как ты собираешься его искать?
– Это не я буду решать, а безопасники, – пожала плечами Евгения Генриховна. – В любом случае будет прослушиваться дом, я думаю.
– Но ты сама кого-нибудь подозреваешь?
Эдик первый раз за все время разговора взглянул на мать прямо. Несколько секунд Евгения Генриховна молча смотрела на него, потом отвернулась и опять подошла к окну.
– Лично я первым делом грешил бы на твоего Мальчика Жору, – сказал сын.
– Почему на него?
– Потому что он мне не нравится. Еще мне не нравится твоя Илона, но она не была на ужине.
– Она была в доме и могла подслушать. И ты забываешь, что Мальчик Жора тоже не был на ужине.
– Но у него есть доступ ко всем твоим документам, мама! И, по-моему, все, что ты говоришь нам, ты сообщаешь и ему. Разве не так?
Евгения Генриховна, не отвечая, сняла с плеч палантин и протянула его Эдику.
– Положи в холле, будь любезен. И не говори никому о нашем разговоре.
Эдик укоризненно взглянул на мать и покачал головой.
– Могла бы и не предупреждать.
Когда дверь за ним закрылась, Евгения Генриховна произнесла, обращаясь к оконному стеклу:
– Кто тебя знает, дорогой?
Переодев Тимофея, Наташа оставила сына в комнате, а сама пошла на кухню. Эдик их не встретил, и вообще дом производил сейчас какое-то странное впечатление. Было пусто и тихо, словно все попрятались по своим комнатам, но в любой момент могли выйти. Не сидел в гостиной, раскинувшись по- барски и оттягивая щеки в разные стороны, Игорь Сергеевич; не слышно было Мальчика Жоры, не ходил по двору старик Сергей Кириллович. О том, что в доме кто-то есть, говорили только доносящиеся из кухни запахи жаренной с какими-то приправами рыбы. Наташа еще в своей комнате набрала номер мужа, но телефон у Эдика был отключен. Заходить в комнату свекрови ей не хотелось, к тому же Евгения Генриховна собиралась сегодня вернуться поздно. Поэтому Наташа решила поздороваться с Ольгой Степановной, а заодно и выяснить у нее, где же все домочадцы.
Она спустилась по лестнице и прошла через холл, мельком оглядев себя в зеркалах и отметив, что хорошо выглядит. Нежный джемпер золотистого цвета, подаренный Эдиком, выгодно подчеркивал темные глаза и волосы, а фигурка в нем казалась миниатюрной. Джинсы, испачканные на дороге, Наташа сменила на тонкие бежевые брючки, и теперь даже Алла Дмитриевна не могла бы сказать, что она выглядит плебейски.
Только она о ней подумала, как тут же услышала голос Аллы Дмитриевны и остановилась в коридоре около окна, плотно занавешенного тяжелой зеленой гардиной. Общаться с госпожой Бобровой, несмотря на джемпер и брючки, не было желания. Но голос звучал как-то странно, и Наташа подошла поближе, прислушиваясь. Коридор заворачивал направо, и, дойдя до угла, Наташа остановилась. Она не собиралась подслушивать, но было что-то непривычное в том, как говорила Алла Дмитриевна, и захотелось разобраться, что же именно.
– Пошла отсюда вон! – раздался почти у двери в столовую отчетливый голос Ольги Степановны – негромкий, но очень рассерженный.
Наташа оторопела.
– Что-то вы раскомандовались, Ольга Степановна, – издевательски произнесла Алла Дмитриевна откуда-то из глубины столовой. – Забыли свое место, как я посмотрю. Хотите, напомню?
– Я тебе сказала, бесстыдная твоя душа: уйди с глаз моих, чтобы я тебя не видела больше!
– Посмотрим еще, кто откуда уйдет! Понятно вам?
Неожиданно Наташа осознала, что слышит вовсе не Аллу Дмитриевну. Говорила Илона.
– Я вам, Ольга Степановна, так скажу: уходили бы вы сами. А не то… Да вы сами знаете, что будет. Не позорьтесь.
Послышались шаги, и Наташа поняла: уборщица идет к выходу. Быстро метнувшись назад, Наташа шмыгнула за темно-зеленую гардину и застыла, прижимаясь спиной к подоконнику. Шорох каблуков по ковру – и в коридоре стало тихо. Наташа подождала еще минуту, потом осторожно высунула голову. Никого.
Подумав, она опять пошла к столовой, собираясь выяснить у Ольги Степановны, что вдруг так разошлась наглая девчонка. Но ее опять остановили звуки – на сей раз другие. Не нужно было обладать прекрасным слухом, чтобы понять, что происходит, – в трех шагах от нее, не сдвинувшись с того места, с которого пять минут назад она отчитывала зарвавшуюся Илону, безутешно плакала Ольга Степановна.
Наташа постояла пару секунд, повернулась и бесшумно пошла прочь от столовой.
Быстро поднявшись наверх и убедившись, что Тимоша спокойно складывает паззлы на ковре, Наташа
