где угодно! И он со мной тоже. Вы его спросите: хочет он от нас с малышом откупиться или нет? А то вы за своего сына все порешали, только его спросить забыли.
– Нет у тебя пока никакого малыша, не блажи! А Илья хочет вернуться в Москву и жениться на образованной умной девушке! А не на такой, с которой стыдно в булочную выйти!
– Ничего, это только поначалу стыдно, – парировала девица. – А потом ему будет приятно, что его женой любуются. А с образованием вы мне поможете, чтобы не краснеть за меня потом.
От такой наглости Мария Федоровна остолбенела и не нашлась что сказать. Она?! Поможет этой замарашке?!
– Вы из меня конфетку сделаете, – с глубокой уверенностью продолжала Оля. – А я за это вам и вашему сыну по гроб жизни благодарна буду. Не изменю никогда, на другого мужчину не посмотрю. И дом у меня будет чистый, убранный, и еда всегда свежая и вкусная. И ребеночка я рожу здорового, у нас в роду все здоровые…
Она расписывала их совместное будущее, рисуя обоюдные выгоды от брака с Ильей, а Мария Федоровна, ужасаясь ее диким несбыточным планам, все никак не могла подобрать слова, чтобы остановить этот поток фантазий. Первый раз в жизни она столкнулась с волей, превосходившей ее собственную. Никто – ни муж, ни сын, ни подруги, ни враги – никто не мог спорить с ней и одержать верх, если Мария Федоровна этого не желала. Она всегда добивалась своего, всегда!
Но только не теперь.
Эта девочка в траурном платке выглядела как фанатик, и глаза ее горели исступленным огнем. Марии Федоровне стало не по себе.
«Бог ты мой, да она сумасшедшая! – мелькнуло у нее в голове. – Натурально, поехала крышей на Илюшке! Потому ей и денег не надо, и осуждения не боится… Одержимая, вот кто! Ее лечить надо, а не деньги предлагать!»
– Ты за моего сына замуж не выйдешь, – отрезала Григорьева. – И нечего мне тут фантазировать. Все, пошла домой, к маме.
– Выйду, – тяжело уронила в ответ Ольга. – И вас не спрошу. Хотите сына потерять? Ну так помешайте ему на мне жениться.
– Мы расписались в сентябре, – закончила Ольга Романовна. – В конце февраля родился Алешка. А дальше началась уже совсем другая история, и я не стыжусь признаться, что она счастливая. Но те события, смерть Олеси – они как проклятие, висящее надо мной. Только после случая с Катей я поняла, что подсознательно все время ждала чего-то в этом роде. А теперь, – она умоляюще взглянула на Сергея, – разуверьте меня, прошу вас! Скажите, что я все придумала, что все это бабские глупости!
Бабкин хотел что-то ответить, но тут позади них раздался хруст веток, и из леса вынырнул жизнерадостный, атлетического вида мужчина лет сорока.
– Ах, вот ты где! – обрадованно крикнул он привставшей Ольге Романовне, лицо которой просветлело при виде его. – А я тебя везде ищу!
Он подошел поближе, комично высоко поднимая ноги в брюках, чтобы не порвать их в колючих стелющихся зарослях.
– Решил, Оля, смыться с работы пораньше на этот раз. Здравствуйте! – Мужчина пожал руку Сергею. Рукопожатие получилось крепкое, «врачебное». – Илья!
– Сергей. Очень приятно.
– Я только что рассказывала о тебе, – с нежностью сказала Ольга Романовна.
– Что-нибудь компрометирующее, надеюсь? – Илья довольно хохотнул. Бабкин подумал, что перед ним человек, который часто смеется без видимой причины, просто от избытка довольства жизнью и собой.
– На тебя при всем желании не найдется компромата, – отшутилась она.
– Тогда признавайся, о чем ты сплетничала?
– Так, беседовали о наших «рассветных» делах. – Григорьева глазами показала Сергею, чтобы он молчал. – Об Алексее еще немного. Женщины всегда сворачивают на тему о своих детях, хотя это никому, кроме них, не интересно.
– Да что о нем беседовать, о прохвосте? Уехал в Германию на стажировку и звонит раз в неделю, поросенок!
Бабкин подумал, что их сын похож на отца: такой же большой, жизнерадостный, веселый парень.
– Сергей, если у вас будут еще вопросы…
– Да-да, если будут еще вопросы, – перебил ее муж, – например, о том, когда в столовой начнут готовить борщ, а не щавелевую жижу, по недоразумению называемую супом, обязательно напишите об этом в жалобной книге! А лучше – пожалуйтесь лично, я вас прошу. Меня она последние двадцать лет совершенно не слушает!
– У нас пансионат, пропагандирующий здоровый образ жизни, а не обжираловку! – горячо возразила Ольга Романовна. – А если повара будут готовить по твоему вкусу, у гостей разовьется ожирение. Ты бы только пельмени и ел, дай тебе такую возможность!
– Не вижу ничего плохого в пельменях. Если полить их сверху майонезом и кетчупом…
– Ну все, прекрати! – потребовала Григорьева. – Сергей, не обращайте на него внимания, Илья это не всерьез. Он меня дразнит, зная мою нелюбовь к подобным продуктам.
– О да, тебе бы лишь оливковым маслом полить корочку хлеба! В то время как другим необходимо что-нибудь более основательное.
Бабкин подумал, что еще одна реплика о еде, в частности, о пельменях с майонезом и кетчупом, – и он взвоет. Но тут Ольга Романовна, извинившись, сказала, что им пора идти, и оба попрощались.
Но не успели они отойти на тридцать шагов, как она вернулась почти бегом и, запыхавшись, выговорила:
– Послушайте, я кое-что забыла. Не знаю, пригодится ли вам, но здесь живет еще один человек, который был свидетелем тех ужасных событий в Вязниках.
– Кто?
– Его зовут Олег Чайка, он родственник нашего учителя биологии. Того самого, в дом к которому я забралась за дневником.
– Он сейчас в пансионате? Как его можно найти?
– О, – усмехнулась Ольга Романовна, – очень просто. Олег живет не совсем в пансионате – его семье принадлежит большой дом…
– На берегу озера? – закончил Бабкин, догадавшись, о чем идет речь.
– Да. Так вы знакомы с Олегом?
– Ни разу с ним не встречался.
– Если встретитесь, расспросите его. Он младше меня, и, думаю, многое должен помнить под другим углом зрения. Правда, он человек со странностями, но это проявляется лишь изредка. Удачи!
Она догнала мужа, прижалась щекой к его плечу, и рука об руку они пошли к главному корпусу. Глядя им вслед, Бабкин подумал, что видит перед собой счастливую любящую пару. Потом вспомнил, что находится в пансионате, пропагандирующем здоровый образ жизни, и помрачнел: чертовски хотелось есть, а от предстоящего обеда ничего съедобного (в понимании Сергея) ожидать не приходилось.
– Лилия! Лилька! Где она?!
– Как сквозь землю провалилась…
– Клара взбесится!
– Это точно… Может, даже…
Обрывки разговора едва доносились до меня, и окончание я уже не слышала: крышка погреба закрылась за мной, погружая пространство в безмолвие. Только мое дыхание слышалось в ледяном подвале, холод которого с недавних пор казался мне не могильным, а свежим. Я спускалась вниз с радостным предвкушением, словно пловец, готовящийся к погружению и ощущающий, как вода поднимается все выше и выше: от щиколоток к коленям, и вот она уже касается рук, обхватывает плечи стылым шарфом. Один фонарь был в рюкзаке, второй, запасной, всегда оставался на полке в погребе, рядом со стеклянными банками, наводившими на меня поначалу такой ужас.
Туннель я изучила при первой же возможности, пройдя его весь с мощным фонарем, который догадалась закрепить на голове. Но моя попытка найти второй выход окончилась неудачей: неподалеку от того места, где я провалилась в туннель, галерея была обрушена. Я мужественно пыталась раскопать завалы, но быстро поняла, что это совершенно невозможно сделать в одиночку, да и вряд ли возможно вообще.
Стало ясно, что остатки некогда длинного, по всей вероятности, прохода нынче всего лишь соединяют погреб с холмом в лесу. Я поискала ответвления, но стены были заложены плотно, и на всем протяжении подземелья мне не удалось найти и намека на скрытые двери.
Я осторожно расспросила доктора и узнала, что время основания крепости датируется шестнадцатым веком, а вот об ее исчезновении почти ничего не известно. Вероятно, она постепенно пришла в запустение, время и люди превратили ее в руины, а стихии понемногу разметали и уничтожили то, что уцелело.
– Неужели совсем ничего не сохранилось? – огорчилась я.
– Совершенно ничего. Вероятно, и крепость была небольшой, и место для нее оказалось выбрано стратегически неправильно, отчего она не могла выполнять свою роль. Одно время я подозревал, что холмы в лесу, нетипичные для данной местности, могли быть оставлены нашими далекими предшественниками. То есть они не природного происхождения!
– И что же? – с забившимся сердцем спросила я. – Нашли подтверждение этой гипотезе?
– Сколь ни печально, не нашел. Я попытался раскопать парочку, выглядевших наиболее многообещающими, но потерпел фиаско. Земля и глина, глина и земля, и ни намека на захоронения.
При этих словах доктор вздохнул тяжело, а я – облегченно.
– Пришлось мне, Лилечка, признать, что это не курганы и что от крепости действительно остались лишь краткие упоминания в местных летописях. Но отчего вы, дорогая моя, вдруг проявили такой интерес?
Мне показалось, что Леонид Сергеевич ожидает моего ответа с чувством, более сильным, чем простое любопытство.
– Меня всегда интересовала история, – соврала я, стараясь не краснеть. Доктор – приятный человек, любезный и участливый, и мне неловко обманывать его.
– Ну-ну, – неопределенно пробормотал Леонид Сергеевич, и я торопливо попрощалась с ним, надеясь, что он тут же забудет, о чем мы с ним говорили.
Но, идя к дому, чувствовала, что он не спускает с меня глаз, и пожалела о своих расспросах.
Шестнадцатый век… Трогая каменную кладку,
