был исписан крупным полудетским почерком с ровным наклоном:
В последней строчке буквы уезжали вверх, и «О» получилось радостное, как вырвавшийся на свободу воздушный шарик. Не знаю, что со мной случилось, но я чуть не расплакалась над этим посланием. Господи, какое же дитя писало его? За ошибками, за нескладными фразами я видела трогательную доверчивость и прямодушие, робость и бесстрашие, которым могут похвастаться только любящие.
Выходит, вовсе не охотник приходил в шалаш, а влюбленная девочка! Она написала откровенное письмо, но отчего-то не передала своему избраннику. Застеснялась? Не осмелилась? Или передала, но получила обратно с жестокими и равнодушными словами? А может быть, решила признаться вслух, не на бумаге? Пускай будет так. Правды мне все равно не узнать, так лучше предполагать самое лучшее. Они жили долго и счастливо и умерли в один день.
Прикосновение к чужой влюбленности, пусть детской и далекой, заставило меня на время забыть обо всем, что случилось. Я спрятала письмо в карман, собрала рюкзак и выбралась на то место, откуда меньше часа назад разошлись Олег со своим врагом. Следы вели в одном направлении, но ближе к озеру терялись в траве. Мне ничего не оставалось, кроме как пойти домой и покорно принять наказание от Клары Ивановны за длительную отлучку.
Но, к моему удивлению, скандала не случилось. Никто даже не вышел мне навстречу: все сидели по своим комнатам, как будто дождь, предвестник близкой осени, распугал их. Постояв у входа, я поняла, что не в состоянии сейчас видеть мужа, и снова вышла на крыльцо.
Вокруг озера прогуливался наш старенький доктор, что-то выискивая в воде возле берега. Я подумала, не поделиться ли с ним подслушанной тайной, но покачала головой: нет, Леонид Сергеевич не годился на роль наперсника. Доктор далеко не так прост и чудаковат, как хочет казаться, и, похоже, у него у самого за пазухой мешочек с секретами.
Лидия? Григорий? Нет, только не они! Лидия раскудахчется, ничего не поняв, а Григорий широко улыбнется и скажет извиняющимся тоном, что это не его дело. И будет совершенно прав.
О том, чтобы поговорить с матерью или тетей, не могло быть и речи. Они мне попросту не поверят! И обязательно передадут наш разговор Олегу, присовокупив, что ему нужно хорошенько присматривать за мной.
За домом послышались шаги, и из-за угла вышла Клара Ивановна в дождевике, сжимая в руках длинные стебли вырванной с корнем мяты.
– Что вы тут стоите? – отрывисто спросила она, явно недовольная встречей. – Что, дома мало дел? Ступайте, ступайте!
Мне с большим трудом удалось сдвинуть себя с места. Я зашла в дом, будто зачарованная, ничего не видя, потому что перед глазами у меня стояли забрызганные до колен джинсы Клары Ивановны и ее грязные черные ботинки.
Точно такая же грязь была на кроссовках Олега.
Глава 5
Сергей Бабкин загодя отрепетировал разговор с родственником поселкового учителя и по дороге к дому Гейдмана гадал, кто же из двоих виденных им мужчин – Олег Чайка: чернобородый или же тот, второй, незаметный, появившийся позже и вызвавший гнев их маленькой властительницы в зеленом платье?
Он вышел из леса и замедлил шаг, настороженно разглядывая дом. Сергею показалось, что из-за белой шторы на первом этаже кто-то наблюдает за ним, но стоило ему остановить взгляд на окне, как штора тут же перестала колыхаться и замерла, будто схваченная чьей-то рукой.
Бабкин сделал еще несколько шагов, поднимаясь к крыльцу, как вдруг внутри что-то громко хлопнуло, и тут же раздался визг – истошный, пронзительный, от которого хотелось зажать уши. Вздрогнув, Сергей бросился к ступенькам, но входная дверь распахнулась, и из дома на Бабкина, отчаянно маша руками, вывалилась визжавшая женщина.
Сергей с изумлением узнал в ней ту самую Клару Ивановну, наследницу старого Гейдмана, которая так высокомерно и уничижительно командовала накануне семейным завтраком.
Сейчас от чопорности не осталось и следа: лицо Клары от крика пошло красными пятнами, брови задрались так высоко, будто кто-то тянул их к макушке, из перекошенного рта вырывалось повизгивание пополам с всхлипами. Она сбежала по ступенькам так стремительно, что едва не сбила с ног Сергея, и вцепилась в него с отчаянием человека, повисшего над пропастью.
– Они… Там… Сюда… – задыхаясь, выговорила она, тыча пальцем назад, в сторону дома. – Господи, да помогите же! Они хотят меня убить!
– Кто?! И где они?
– Бегут… бегут за мной! Нет, вы не понимаете, – выкрикнула женщина ему в лицо, собравшись с силами, – они меня ненавидят! Они меня убьют! Они уже здесь!
– Так, спокойно, – приказал Сергей, отцепляя ее пальцы от своей рубашки. – Не надо кричать. Сейчас…
Добавить «разберемся» он не успел: в дверь изнутри ударили, и следом за Кларой на крыльцо выскочили трое, причем первый сжимал в руке топор.
Увидев Бабкина, троица затормозила, и мужчина с топором остановился, балансируя, на верхней ступеньке.
– Вот он! – взвизгнула сиделка. – Убийцы! Вы видите? Видите?!
– А ну томагавк свой убери, – приказал Бабкин, задвигая женщину себе за спину и прикидывая, что будет делать, если топор полетит ему в голову: вид у преследователей был такой же маловменяемый, что и у жертвы.
Мужчина с топором оказался тем самым чернявым бородатым весельчаком, что играл на завтраке роль шута. Багровый румянец расползался с его щек на жилистую шею, он тяжело дышал, сжимая обеими руками топорище. За ним, пыхтя ему в спину, замерли двое: большая носатая женщина, которую полуоткрытый рот делал похожей на крупную курицу, и бледный тонкошеий человек, высовывавшийся из-за плеча чернявого, словно змея. Все трое молчали, никак не реагируя на приказ Бабкина, будто испытали потрясение при виде его.
– А-а-а! – вдруг снова забилась сзади в истерике сиделка. – Они убьют меня, убьют! Вы же видите! Они за мной гнались по всему дому!
– Клара Ивановна… – хрипло начал первый, – да вы что, с ума сошли, что ли?
– Убьют! Убьют! – голосила женщина. – Господи, спаси и помилуй, давно они меня прикончить хотели, а теперь добрались!
– Да я вам объясняю… – повысил голос мужчина, но воплей сиделки ему было не перекричать.
– Нет! Ничего вам не достанется, ясно?! Нищими уйдете из моего дома! Можете убить меня, только себе хуже сделаете!
– Да не собирались мы вас убивать! – разноголосым хором заорали все трое, а бородач добавил: – Если бы собирались, неужели побежали бы за вами на улицу, подумайте сами!
– Слышь, мужик, – миролюбиво сказал Бабкин, не двигаясь с места. – Пока у тебя топор в руках, другие аргументы не прокатят.
– Убийцы! Никуда от правосудия не денетесь! Найдут вас, засудят…
– Да Клара Ивановна, родная вы наша…
– Не смей ко мне подходить! Не смей! Убийцы! Палачи! Изверги!
– А ну цыц! – рявкнул Бабкин, обернувшись. – Прекратите истерику!
Магическому слову «цыц» научила его жена. На женщин старше сорока оно действовало одинаково: они замолкали на полуслове, глаза их затуманивались на несколько секунд, и этого времени должно было хватить, чтобы успеть предпринять следующие шаги, пока объект был полупарализован заклятием.
Клара Ивановна не стала исключением из правила. Она оторопело замолчала, и Сергей вновь обернулся к троице с топором.
Бородач, не сводя с него глаз, будто опасаясь, что Бабкин вот-вот достанет револьвер и выстрелит, медленно опустил свое оружие вниз и положил на ступеньку так, что лезвие оказалось в воздухе. Сергей тяжело вздохнул.
– Убери его совсем, – посоветовал он. – Не дай бог, наступит кто, останется без пальцев.
– Как? А! Понял! – Мужчина схватил топор и спустился вниз, прижимая его к себе.
Сиделка за спиной Сергея издала невнятный звук, будто протестуя, но Бабкин шикнул, не оборачиваясь, и звук оборвался.
– Так я, это, в сарай его отнесу, – неуверенно предложил бородач. – Чтобы Клару Ивановну он не пугал больше.
– Отнеси, – великодушно разрешил Бабкин. – В сарае ему самое место.
Пока хранитель топора отсутствовал, оставшиеся его товарищи осторожно спустились вниз, но близко подходить не стали.
– Клара Ивановна, – позвал бледный, – ну что же вы сами испугались и нас испугали? А?
– Мы ведь ничего плохого не хотели, – тоном заботливой докторши, успокаивающей буйного пациента, проговорила стоявшая рядом женщина. – Сами не рады, что так получилось.
«Проявляют первые признаки разумности, – решил Сергей. Но дамочка все еще пряталась за ним, словно за стеной, и не собиралась выходить. –
