Копать оказалось легко. Молли пришла мне на помощь, и заступ споро летал в ее руках. Вместе мы вырыли неглубокую яму, и я уже хотел перетащить тело Якоба в могилу, как вдруг Молли насторожилась.
– Тс-с-с… – прошептала она, делая мне знак. Я отложил лопату и прислушался, но ничего не услышал за безумным стрекотом цикад.
– Что такое? – тихо спросил я.
– Мне показалось, я слышала ржание лошадей неподалеку отсюда.
– Лошадей?!
Меня пробил холодный пот. Лошади могли означать лишь караульных, но что караульным делать возле Лосиной рощи, в то время как они должны нести свою службу в городе? Значит, они выследили нас.
– Быстро! – приказала Молли. – Помогите мне! Она сбросила тряпье из тележки и подхватила старика под руки. Я подчинился ее приказу, и вместе мы донесли его до выкопанной ямы. Тело легло в сырую землю, и я уже схватился за лопату, чтобы скорее забросать его землей, но по выражению лица Молли понял, что до нее опять доносятся какие-то звуки.
– Лошади? – беззвучно спросил я, доверяясь ее слуху.
Она покачала головой, и лицо у нее было испуганным:
– Я не понимаю. Мне кажется, они приближаются.
– Что?!
– Чш-ш!
Она схватила меня за руку и заставила присесть в траву. Как ни напрягал я слух, но разобрать ничего не мог.
– Нам придется разделиться, – зашептала Молли после недолгого молчания. – Вы идите к дороге и проверьте, нет ли там кого. А я пока забросаю могилу землей. Ну же, ступайте! Я справлюсь здесь быстрее вас.
Маленькая служаночка уже доказала сегодня, что умеет принимать верные решения. Я вскочил и, пригибаясь, пошел по тропе, напрягая слух. Один раз мне показалось, что с дороги доносится человеческая речь, но затем я решил, что ошибся, – или же те, кто стоял возле Лосиной рощи, ушли. Как бы то ни было, когда я осторожно выглянул на дорогу, она была пуста.
Я постоял там, глядя, как над полем ночная чернота неба сменяется синевой. Рассвет был близок – следовало торопиться.
Я вернулся к Молли и успокоил ее, сказав, что все тихо. Она уже забрасывала ветками и вырванными из земли цветами болиголова то место, где упокоился старый Якоб. Я присел над его могилой и порадовался, ощутив, что в душе моей ничего не дрогнуло. Покойный заслуживал смерти, и, раз уж он принял ее от моей руки, значит, такова была воля Божья.
На обратном пути Молли сказала:
– Я вернусь в дом, приберу там все, замою следы крови. А вы, господин Эдвард, ступайте к себе. На вас смотреть страшно.
Я согласно кивнул. Мне и самому меньше всего хотелось возвращаться в «Хромое Копыто». Теперь, когда манускрипт был в моих руках, я мог думать лишь о нем, и воспоминания о смерти старика таяли с каждым шагом, отдалявшим меня от его могилы.
– И тачку я довезу сама, – добавила Молли. – Она так громыхает по камням – избави бог, кто-нибудь проснется и увидит вас с ней! Наговорят дурного, потом не отмоетесь! А уж я-то в оправдание себе что- нибудь придумаю.
На развилке двух дорог мы с ней разошлись: Молли повезла тачку с тряпьем к дому старика, я свернул к башне. Манускрипт я еще раньше вынул из-за пазухи и обмотал плащом. Не могу объяснить, зачем сделал это… должно быть, меня страшила возможность потерять его, выронив случайно. О, то была бы жестокая насмешка судьбы! Убить ради этой книги человека – и лишиться ее! Потому-то я жадно прижимал ее к себе, борясь с желанием развернуть плащ и убедиться, что она все еще со мной.
Мне слышались шаги, слышалось тяжелое дыхание преследователей, догоняющих меня, слишком медленно идущего по мокрым камням мостовой. То и дело я оборачивался в страхе, хватаясь одной рукой за шпагу, готовый сражаться до последнего за свою бесценную ношу. Мне чудились страшные бледные лица в подворотнях, провожающие меня звериными взглядами, а за каждым поворотом я предчувствовал опасность.
Но улицы города были пусты. Ни крики, ни громкие шаги не будили Прагу. Лишь на крыше возле ратуши со скрипом вращался старый ржавый петух, да, когда я подходил к своей башне, в соседнем доме громко заплакал младенец.
Вверх по лестнице – быстрее, быстрее, с неизвестно откуда появившимися силами! Я запер дверь, развернул плащ и бережно положил манускрипт на стол.
Не могу выразить словами, какое чувство охватило меня, когда я смотрел на книгу. Я ощущал себя всемогущим и одновременно ничтожнейшим из людей, но в этом самоуничижении был привкус упоительной сладости. Я вдруг понял тех безумцев, что выбирают предмет вроде драгоценного камня или высеченного из скалы изображения божества и всю свою жизнь кладут на алтарь служения ему. Книга, лежащая передо мной, достойна этого куда больше всех драгоценностей, сводящих с ума своим блеском… Но я не стану ее слугой – лишь тем, кто получит благодаря ей заслуженную награду. С меня хватит и этого.
Я смеюсь, представляя, как изменится моя жизнь отныне. Завистники, шипящие мне вслед о «безродном Келли», проглотят свои языки. Я знаю,
Но все это завтра, завтра… Я должен выспаться перед аудиенцией у короля. Сон смежает мне веки, и я засыпаю, уронив голову на стол рядом с манускриптом, положив на него ладонь.
Глава 9
– Вставай!
Тошку трясли за плечи, а она никак не хотела выныривать из своего сна. Ей снилось что-то нехорошее… Какая-то странная мутная река, в которой кто-то то ли тонул, то ли уплывал от нее. Но что бы ни происходило во сне, явь была еще хуже. В этом Тошка убедилась, стоило ей открыть глаза.
– Вставай, тебе говорят!
Над ней склонился Синий, и Тошка отпрянула в испуге – рожа у него была перекошена, словно он собирался придушить ее.
– Показывай! Ну?!
– Что показывать? – едва выговорила она. Шею ломило, все тело затекло…
– Хорош дурой притворяться! Показывай, где расшифровка! Ты чего полдня делала? Дрыхла, что ли?
Тошка не заметила, как уснула, и уж тем более не знала, сколько прошло времени. «Полдня… Сколько же я здесь уже сижу?»
– Тебе чем сказано было заниматься?! а?!
Он орал, наклонившись к ней, и Тошка вдруг пришла в ярость:
– А ну не кричи на меня! Понял? Не смей кричать! Она вскочила, сбросив остатки сна, выставила перед собой крепко сжатые кулачки, понимая, что выглядит смешно и глупо. Но Синий даже не улыбнулся.
– Не понял… – недоуменно протянул он, отступая. – Это чего, а? Типа, ты мне так угрожаешь?
– Нет, это ты мне угрожаешь! Я твоему боссу пожалуюсь, что ты меня пугаешь, и я из-за тебя ни слова в записке расшифровать не могу.
Синий нехорошо прищурился:
– Боссу пожалуешься? Не много на себя берешь, а?
Он шагнул к ней, и Тошка увидела по его глазам, что охранник не в себе. Глаза у него стали дурные, мутные, как та река, что ей снилась. «В самом деле придушит», – мелькнуло у нее в голове, а в следующую секунду, не задумываясь, она выставила перед собой вместо кулачков правую ладонь. Пальцы левой руки спрятались за спиной, сложились в сложную фигуру, которую Тошка умела делать с детства: все пальцы перекрещены друг с другом – знак защиты.
Синий усмехнулся этой выставленной ладошке, и тут дверь распахнулась и вошел Гарик-Черный.
Увидев второго охранника, Тошка едва не бросилась ему на шею, но вовремя удержалась. Еще неизвестно, зачем он явился…
