У нее хватило сил подшутить над собой. «Девушка с ведром… Жаль, оно без содержимого».
Она не услышала, а почувствовала по сквозняку, что дверь открыли. Кто-то наткнулся на стол и выругался – должно быть, Гарик.
– Э-э, Синеглазка, – позвал он. – Выдь-ка сюда. Иди, не бойся.
Голос у него был сдавленный и лишенный интонаций. «Отчего он не заходит? Боится меня?»
– Выдь, а? Мы тебя отпускаем!
Раздался скрежет – стол поехал по полу. Гарик сунулся внутрь, увидел Тошку, прижимавшую к себе ведро, и словно нехотя поднял то, что было у него в руке – длинноствольный черный пистолет, очень похожий на зажигалки, которые Тошка видела в магазинах подарков. Только на этом, в отличие от зажигалок, была накручена какая-то шайба – круглая, почти на конце ствола. Дуло ходило вверх-вниз, словно оружие само выбирало, куда ему стрелять. Девушка сползла на пол, прижимаясь спиной к стене, и дуло опустилось за ней следом.
– Ну, ты это… Подойди поближе! – попросил Гарик, взводя курок.
Его просьба придала всему происходящему налет полнейшего абсурда.
– Что, боишься промахнуться? – осипшим голосом спросила Тошка. Краешком сознания она изумилась тому, что еще способна говорить. – Может, попросишь меня саму в себя выстрелить?
Охранник не ответил. Ему что-то сказали из-за приоткрытой двери – Тошка не видела, кто стоит за ней, – и Гарик словно окаменел. В эту секунду он стал похож на хорошо исполненную восковую куклу – полуоткрытый рот, стеклянный взгляд, устремленный на Тошку… Ничего живого, человеческого в нем не осталось – только готовность стрелять по приказу человека, скрытого от нее створкой двери.
В последний миг она не выдержала и зажмурилась, ожидая выстрела. Однако вместо глухого хлопка послышался удар, что-то тяжелое упало на пол, и девушка вжала голову в плечи. Она была уверена, что Гарик уронил стол, зашел внутрь и теперь стоит в двух шагах от нее, нацелив свое оружие ей в голову.
– Сань, вроде цела, – сказали прямо перед ней, и Тошка открыла глаза.
Гарика в комнате не было. Перед Тошкой сидел незнакомый парень с простоватым лицом и внимательно смотрел на нее. Она громко вскрикнула, и тут же рядом появился еще один, похожий на первого. Теперь она разглядела, что оба в защитной форме цвета хаки, на головах – закатанные черные шапочки.
– Носилки нужны? – озабоченно спросил второй, поглядев на Тошку сверху вниз. – Или сама выйдет?
– Носилки тебе нужны? – перевел первый. – Или сама выйдешь?
– Сама… – вытолкнула из себя Тошка, ошеломленная происходящим, и второй поднес ко рту рацию, в которой что-то шипело:
– Она внутри, носилки не нужны, отбой. Отбой, говорю!
Рация прошипела в ответ и отключилась.
– Что происходит? – прошептала Тошка.
– Спокойно, не дергайся, – сказал парень и вдруг быстро ощупал ей руки и ноги, слегка надавливая. – Так, здесь все нормально. Встать точно можешь?
– Могу. А где… эти? – по-прежнему шепотом спросила Тошка, начиная понимать, что все плохое, кажется, закончилось. – Гарик и еще один… Я его не видела.
– Не видела – так посмотришь. Вставай! На, держись.
– Нет! – Тошка ожесточенно затрясла головой, вцепилась в руку спасителю. – Я не хочу! Я не пойду! Он меня убьет!
– Тише, тише! Никто тебя не убьет! Их всех взяли, так что можешь никого не бояться.
– Взяли? – чуть не плача, переспросила она.
– Взяли, точно тебе говорю. Так что иди, не трусь.
По-прежнему держась за руку парня, Тошка осторожно вышла из комнаты. Длинный коридор был заполнен людьми в такой же форме, что и ее сопровождающий. Она заметила лежащего на полу Гарика – кажется, без сознания.
А в конце этого коридора стоял Лешка Баренцев, и руки у него были скованы наручниками.
Тошка встала как вкопанная, не сводя с него глаз.
– Вот этот товарищ, которого ты так боялась, – сказали сзади. – Узнаешь?
Тошка сделала несколько шагов. Ей захотелось сказать, что произошла ошибка, что такого не может быть, что все эти люди в форме и с оружием должны немедленно, сейчас же отпустить Баренцева! Это же Лешка!
Она не понимала, почему он сам молчит и не пытается оправдаться. Поэтому Тошка позвала, не дойдя до него:
– Леш! Леш, ты чего?!
Он поднял на нее взгляд, и Тошка словно споткнулась.
Лешка стал – выгоревший. Только раньше он был выгоревший снаружи, а теперь стал – изнутри. За его голубыми глазами Тошка видела черное, сожженное дотла, пустое и страшное.
– Леш… – беспомощно повторила она. – Ты чего? Зачем, Леш?
Баренцев отвернулся.
– Забираем их, – сказал кто-то у Тошки над ухом; она вздрогнула и обернулась.
Ей снова показалось, что вокруг невероятно много людей, – она даже не смогла понять, кто отдал приказ, – хотя в коридоре находилось не больше пяти человек. Когда же Тошка повернулась обратно, Баренцева уже не было. Вместо него к ней приближались трое. Двоих, идущих впереди, она никогда не видела раньше: высокого широкоплечего здоровяка, чем-то похожего на медведя, и худощавого парня с копной взъерошенных светлых волос. А следом за ними, крутя замотанной бинтами головой и явно не замечая ее, быстро шел…
– Максим! – закричала Тошка, кто-то шарахнулся от нее в сторону. «Во голосина прорезался…» – услышала она.
– Тошка!
Растолкав здоровяка и светловолосого, Максим бросился к ней, подхватил, прижал к себе, ощупывая ее трясущимися руками:
– Здесь больно? А здесь? Тоша, где болит? Скажи мне, не молчи! Тебе врач нужен? Тошенька, маленькая моя, я тебя сейчас в больницу отвезу, и там врач тебя посмотрит! Ты только не бойся ничего, поняла? Прямо сейчас поедем… там врачи хорошие… Знаешь, какие хорошие? Мне перелом за две недели вылечили! Помнишь, я зимой на физкультуре руку сломал? Господи, ну что ты плачешь!
– Арефьев, – сказала Тошка, глотая слезы, – ты посмотри на себя. Как дурак себя ведешь, честное слово. Почему у тебя вся башка в бинтах?
Он замолчал, тяжело дыша, и вдруг отпустил ее, ссутулился, бессильно повесив руки вдоль тела.
– Макс, ну ты чего! – перепугалась она. – Макс! Со мной все в порядке, честное слово! Ну что ты, Максим?
– Я… боялся, – проговорил он, с трудом выталкивая слова из глотки. – Тоша… ты… То есть…
Он оборвал фразу. У него вдруг не осталось сил даже не то чтобы сказать что-нибудь.
Тошка обняла его, уткнулась лицом ему в плечо.
– Я тебе записку оставила, – сказала она. Из-за того, что все слова уходили ему в рубашку, голос получался совсем глухой. Слезы текли сами, и на рубашке расплывалось мокрое пятно.
– Записку… – повторил Максим, и вдруг слабость его исчезла так же внезапно, как появилась, и он почувствовал, что его охватывает ярость – первый раз в жизни. Он схватил Тошку за плечи, борясь с желанием встряхнуть ее как следует: – Записку она мне оставила! Чтобы никаких записок больше, поняла? Ты со своими идиотскими затеями!.. Чтоб никогда больше, ясно?.. Все! Хватит! Будешь рядом сидеть, супы варить, пеленки стирать!
– Какие еще пеленки? – изумилась Тошка, быстро-быстро моргая промокшими ресницами. – Чьи?!
– Мои! – рявкнул он. – Какая разница?! Все будешь стирать! Все, какие найдутся!
– Да у тебя даже тазика нет! – выпалила она, шмыгнув носом.
– У меня до фига тазиков! Вся квартира увешана этими тазиками! Я, если хочешь знать, ем из тазика! И сплю в тазике!
Он перевел дыхание, готовясь сказать что-то еще, и тут Тошка засмеялась. Максим озадаченно
