Сергею, – вы знаете новости об Александре Сергеевиче?
– Нет. Что за новости?
– Мой дядя самых честных правил, – вместо отчима ответил Максим, – решил, что у него зря пропадает дармовая рабочая сила. И начал с ее помощью производить… Будут предположения?
– Неужели наркотики?
– Ну что вы! Нет, дядю Сашу невозможно представить в роли наркоторговца! Куда больше он похож на кофейного плантатора.
– В каком смысле? – не понял Илюшин. Бабкин усмехнулся:
– Пожалуй, я знаю, о чем идет речь. Неужели Пушкин устроил подпольный цех по производству и расфасовке? Помнится, мы такие закрывали еще лет десять назад… Молотый кофе в лучшем случае делался из порошка цикория, в худшем – из натуральных подкрашенных опилок.
– Дядя Саша использовал цикорий, – подтвердил Максим. – Коробки для кофе клеили сами подростки, он им неплохо платил за это. Дядя во всем признался следователю после того, как взяли Лешку. Думал, что столько суматохи из-за него одного, и решил, что чистосердечное признание облегчит наказание.
– А учителя ничего не знали? – вскинул брови Илюшин.
– Ох, Макар Андреевич, наивный вы мой человек! – воздел руки к потолку Борис Осипович. – Знали, конечно! И все молчали, потому что сейчас поставят нового директора интерната, и еще неизвестно, окажется ли он лучше. Как-никак, Александр Сергеевич по-своему заботился о воспитанниках, хотя иногда превратно понимал их выгоду.
В комнату заглянула Тошка с обувной коробкой в руках:
– Можно, Макс?
– Тош, прости! – спохватился тот. – Вот. – Он выставил на середину комнаты маленький столик, стоявший в углу. – Прошу!
Все собрались вокруг. Тошка поставила коробку на стол и без предупреждения, без всяких предварительных речей откинула серую картонную крышку.
Сергей громко свистнул, а Макар не смог сдержать изумленного восклицания.
– Это то, что я думаю? – недоверчиво спросил он, наклоняясь к содержимому коробки.
– Оно! – подтвердила Тошка. – Да вы возьмите, Макар Андреевич, не бойтесь!
Илюшин взял украшение, поднял его, и солнечный свет заиграл на двенадцати темно-зеленых камнях. На них хотелось смотреть, не отрывая взгляда, как на морскую воду. Грубая почерневшая оправа, местами изъеденная коррозией, почему-то казалась удивительно подходящей для изумрудов.
– Скоро из музея приедут забирать ожерелье, – со вздохом сожаления сказала девушка. – Хотели вам показать, пока не поздно.
– Как вы его нашли?! Рассказывайте сейчас же! – потребовал Илюшин.
– Мне очень помог один старик, который живет в Шаболино, – ответил Максим, довольный произведенным эффектом. – Если бы не он, я бы никогда не сообразил, куда Ольга Провордина могла спрятать клад.
Максим вспомнил лицо Николая Ефимовича, когда его гость снял со стены столетнее седло и положил на рогожу, расстеленную на столе. Нож и прочие инструменты они с Тошкой приготовили заранее. Ему оставалось только аккуратно разделить слои кожи, войлока и дерева.
– Самое смешное, что я читал о таких тайниках раньше, – с досадой признался Максим. – И мог бы сообразить – ведь было известно, что Ольга перед побегом много времени провела в конюшне. Но если изумрудов в здании не нашли, то что она делала там так долго? Она возилась с седлом – пристраивала свой мешочек поудобнее, чтобы он не мешал лошади! Седло смастерили так хитро, что под сиденьем, сзади, у него осталось свободное место. А кожаную полосу пришили таким образом, чтобы толстые нитки можно было быстро распустить, а потом снова затянуть. За сотню лет они сгнили, но кожа и войлок спрессовались, и получилось, что ожерелье утоплено в войлоке. Поэтому оно отлично сохранилось – сами посмотрите!
– Получается, все эти годы оно провалялось в земле? – Бабкин забрал у Макара ожерелье, оказавшееся довольно тяжелым, и рассматривал один камень за другим.
– Нет, ведь его нашел Николай Ефимович и принес домой. Вернее, не его, а седло!
– Оно столько лет висело у него на стене… – проговорила Тошка, любуясь игрой света на изумрудах, – кто бы мог подумать…
– Кстати, старикан был яростным противником того, чтобы отдавать нашу находку государству, – усмехнулся Макс.
– Неужели хотел продать на черном рынке? – заинтересовался Илюшин.
– Нет, вы плохо знаете Онищева! Ожерелье он хотел повесить в шкафчик, чтобы оно обогатило его коллекцию старинных украшений.
– Между прочим, – заметила Тошка, – оно бы прекрасно смотрелось среди бусиков из бисера.
– Максим, а что же было в той записке? – вспомнил Бабкин. – Теперь-то об этом можешь рассказать?
– Ну конечно! Я написал: «клад в седле». Вот и все. Все замолчали, глядя на ожерелье, снова перешедшее к Тошке.
– Мне очень жаль его бывшую хозяйку, – задумчиво сказала она. – Такая нелепая смерть… Как ее звали, Макс? Ольга… А фамилия?
– Провордина. Только она не умерла.
Он взял у девушки ожерелье, не обращая внимания на вопросительные взгляды, и осторожно положил в коробку.
– Горничная, бежавшая с ней, рассказала, что Ольгу сбросил конь, она упала с обрыва и сломала шею, – сказал Максим, ни на кого не глядя. – Но тело Провординой не было найдено. Я уверен, что она не погибла. Ожерелье Ольга спрятала в седле, но не успела ни взять его, ни предупредить горничную – у них не осталось на это времени. Ее преследовали, и они со служанкой разыграли спектакль, понимая, что не смогут ускакать от погони. Горничная соврала про коня, сбросившего Ольгу, и увела преследователей к настоящему тайнику, в котором остались прочие украшения – ведь Шаболин дарил их любовнице без конца, – а девушка выплыла на другом берегу реки. Коня после поймали, седло осталось у новых хозяев, а сто лет спустя попало в руки Николаю Онищеву. Вот и вся история ожерелья.
– А Ольги? – одновременно спросили Тошка и Сергей.
Максим покачал головой:
– Про Ольгу ничего не знаю. Она выжила тогда, но что с ней сталось потом…
– А ее горничная? – живо спросила Тошка.
Служанку не тронули. Она ведь показала тайник. И потом, не чуждый классово элемент, а своя, беднота… Хотелось бы верить, что она жила долго и счастливо, но, боюсь, время было неподходящее для долгой и счастливой жизни.
– Все равно… – упрямо помотала головой Тошка и хотела добавить что-то еще, но раздался звонок. – Ой, это из музея приехали! За ожерельем!
Стоило Макару и Сергею выйти из подъезда, как поднялся сильный ветер – он вымел начисто весь двор, согнав пыль и мелкий мусор к обочине. Где-то громко хлопнула оконная створка, а развешанные под окнами соседнего дома простыни надулись разноцветными пузырями.
Бабкин бросил взгляд на детскую площадку, хмыкнул и позвал Илюшина:
– Глянь-ка на лягушатину!
Пластмассовое пресноводное по-прежнему сидело на возвышении – кто-то сложил для него высокую горку из песка взамен растаявшего снега. Но теперь лягушка держала в пасти палочку, к которой с одной стороны был примотан пучок перьев, трепещущих на ветру. Макар не сразу догадался, что эта конструкция символизирует стрелу.
– Принца ждет, – уважительно сказал Сергей. – И ведь дождется!
Королевский суд свершился быстро. Я был объявлен мошенником, злоупотребившим доверием короля, и приговорен к пожизненному заключению. Имущество мое было конфисковано, все: от рудников до земель.
Я пытался оправдаться, уверяя, что стал жертвой обмана, но никто мне не верил. Самое же страшное заключалось в том, что я сам не верил себе.
