Что ж, в таком случае Молли Сайрус вместе с ее любовью не должна занимать меня. Я не знал, сколько времени нам отпущено на разговор, но тратить его на эту безмозглую курицу больше не собирался. Куда больше меня интересовал вид из окна. Я подошел ближе и задумался над тем, какой же сейчас месяц… Сидя в камере, я потерял счет времени.
– Эдвард! – тихонько окликнула меня Молли.
Я даже не повернул головы в ее сторону.
– Послушай! – Она чуть повысила голос. – Посмотри на меня.
Я едва взглянул на нее и отвернулся к окну. Сентиментальные прощания не по мне.
– Эдвард!
Нет, не позвала. Приказала.
Удивленный, я обернулся к ней. Но изумление мое было вызвано не тоном Молли, а некоей странностью в ее словах… Странность эта прежде дошла до моих ушей, и лишь затем я осознал ее.
Молли говорила без акцента.
Простонародный выговор исчез, сменившись правильной речью. Даже голос у нее изменился, став ниже.
Я уставился на Молли во все глаза, пытаясь понять, куда делась простушка-служанка, обращавшаяся ко мне «господин Эдвард»? Когда она стала говорить со мной на равных? Но самое главное – что случилось с ее обликом?!
Молли выпрямилась, и я заметил, что она выше, чем мне казалось. Черные глаза, блестящие, как виноградины, смотрели на меня так странно, что я даже не смог определить, какое чувство таится в этом взгляде. Сжав губы, Молли Сайрус поднесла руки к завязкам чепца и потянула за них. Чепец свалился с ее головы, Молли тряхнула кудрями, и вдруг мне почудилось что-то отдаленно знакомое в ее облике.
– Ты не узнаешь меня, Эдвард? – спросила она.
Личико у нее побледнело, и тем ярче стали казаться на нем глаза. Именно этот взгляд вызвал во мне смутное, давно забытое воспоминание…
– Посмотри на меня внимательно, Эдвард!
Повинуясь ее голосу, я отрешился от всего, что могло помешать мне, и изо всех сил попытался вспомнить, где же я видел Молли Сайрус прежде. Теперь у меня не было сомнений, что мы встречались и до того, как я переехал в Прагу.
Воспоминание властно звало к себе. Я подбирался к нему все ближе и ближе; память моя снимала, точно слюду, один слой возраста за другим с облика стоявшей передо мной женщины, и в воображении моем она становилась моложе, моложе, превратилась в девушку… Пока, наконец, не стала совсем юной.
Детские полуоформившиеся черты проявились в лице, на которое я смотрел, расширив глаза, и из него, будто из окна, выглянула худая девчонка – одни косточки да ребрышки, – что когда-то пришла ко мне, умоляя оставить поместье ее старому отцу. В памяти прозвенел ее отчаянный крик, я услышал свист кнута и вспомнил, как свалилась она в придорожную канаву и осталась лежать неподвижно, потеряв сознание – то ли от удара, то ли от беспомощной ярости.
– Ты?! Не может быть!
Я отшатнулся. Удовлетворенная улыбка появилась на лице Молли – нет, не Молли, а той девчонки, выросшей, похорошевшей!
– Отчего же не может быть, Эдвард? – мягко спросила она. – Ты, превративший меня в нищую обесчещенную побирушку, – неужели ты никогда не думал, что отмщение настигнет тебя? Ты никогда не вспоминал меня? Не отвечай. Знаю, что нет, ибо в противном случае ты узнал бы служанку, явившуюся к тебе под именем Молли Сайрус.
– Как тебя зовут на самом деле?
– Разве это имеет значение? Тебя должно волновать другое – сколько еще ты проживешь, страдая, прежде чем умрешь.
Ошарашенный, я вглядывался в ее черты, отмечая, как изменилась она за эти годы. Тело ее налилось, руки загрубели, и лишь кудри остались такими же густыми, как прежде, и в них не появилось ни одного седого волоска. Как же ее звали, ту девчонку?! Черт с ним, с именем… Выходит, все эти годы она хотела отомстить мне!
Я постарался взять себя в руки, хотя это было нелегко – ее глаза прожигали меня насквозь, – и бросил как можно более надменным тоном, желая уязвить ее:
– Ну так что же, малышка Молли, оно того стоило? Раздвигать ноги в моей постели, драить мой дом, готовить мне еду – и все лишь ради того, чтобы полюбоваться на меня в наручниках?
Я ожидал, что она выйдет из себя. Но вместо этого, к моему изумлению, она засмеялась, и смех ее был звонок, как у ребенка.
– Так ты ничего не понял, бедный Эдвард? Ты полагаешь, я пришла, чтобы насладиться страданиями когда-то великого алхимика, заключенного в тюрьму? И только? Нет же, Эдвард! Я здесь не за этим.
От последних слов ее меня отчего-то передернуло.
– Я расскажу тебе сказку, мой милый Эдвард, – ласково сказала Молли, новая, неузнаваемая Молли. – Сказка моя будет о девочке, потерявшей семью, обнищавшей и вынужденной зарабатывать себе на пропитание самой черной работой. Вскоре после твоего отъезда я похоронила отца, а несчастный случай с тетей лишил меня последнего близкого человека. И тогда мне пришлось покинуть наши края и отправляться туда, где я могла бы найти простую работу – ведь никто не приучал меня с детства мыть полы и чистить горшки. Я не гнушалась ничем. Но одинокой девушке в наши времена приходится тяжело, и, если у нее нет заступника, ей не приходится рассчитывать на спокойную жизнь. Вряд ли ты можешь представить, что мне довелось пережить. Но существование мое облегчилось, когда я встретила союзника.
– Союзника? – неестественно спокойным голосом переспросил я. – Кто же он таков? Какой-нибудь нищий, подобранный тобою?
– Молчи. Этот человек спас меня, хотя погибал сам. Вместе с ним мы смогли выжить. Не стану рассказывать, как долго мы скитались… Но в один прекрасный день наши скитания окончились, ибо я узнала в случайно увиденном на площади алхимике того самого человека, который приезжал в наше поместье. Тебя, Эдвард! Тебя!
– Ты подкупила Марту… – вслух подумал я.
– Да, именно так. Прочее было в моих руках.
В ее руках! О, да! Все, что делала Молли, предстало теперь предо мной в новом свете. Ее уступчивость, ее готовность спать со мной, ее ласковость и безотказность – все это понадобилось ей лишь для того, чтобы подобраться ко мне. И я, похотливый дурак, сам подпустил ее так близко, как не подпускал никого!
– Ты похотливое животное, Эдвард, – отозвалась Молли, слово в слово повторяя мои мысли. – Про тебя говорят, что ты не способен пропустить ни одной юбки. А потому мне не пришлось прикладывать много усилий. А уж как легко ты заглотил наживку с Якобом – я только диву давалась!
Она вновь рассмеялась. До меня же не сразу дошел смысл сказанного ею. «Наживку с Якобом»? Святитель и угодники, о чем говорит эта тварь?!
– Вижу, что тебя гложет тревога, – проговорила Молли. – Ах, до чего же ты оказался доверчив, Эдвард! Мне достаточно было узнать, какие тайные желания владеют тобой… А ты всегда был разговорчив и не стеснялся меня, не правда ли?
– Что значит – наживку? – почти выкрикнул я. – Отвечай!
Улыбка исчезла с ее лица. Перегнувшись через кованую спинку стула, Молли Сайрус наклонилась ко мне и отчеканила:
– Наживка пряталась в подземелье, и ты попался на нее! Глупый жирный Эдвард, неужели ты до сих пор ничего не понял?!
Она замолчала, глядя насмешливо и торжествующе. И тут внезапно я сообразил, какая странность тревожила мои чувства все время, что я находился в доме Якоба, и страшная догадка озарила меня.
Там не было запаха.
Любой, кто хоть раз заходил в жилище алхимика, знает о том, какой тяжелый дух надолго застаивается в нем. Он неизбежен, этот запах, он впитывается в балки и перекрытия, и достаточно двух месяцев каждодневных опытов, чтобы он въелся в дом навсегда. Химикалии, растворы, растительные яды и прочие
