людям.
– Вы можете, я знаю, – тихо, но с глубокой убежденностью в голосе повторила Маша. – Вы же детектив.
«Какой я на хрен детектив?!» – грубо хотел воззвать Бабкин к ее здравому смыслу, а главное, к своему – потому что ее глаза были так близко, и белая кожа, которая на самом-то деле была загорелой, он же прекрасно помнил, мягко светилась в сумраке комнаты, а от волос пахло чем-то нежным, смутно знакомым...
– Да ничего я не могу, – выдавил он наконец, отводя взгляд от серых глаз с маленькими зелеными точками. – С чего вы вообще взяли такую глупость?
– Пожалуйста, – повторила она опять, тихо и очень жалобно. – Вы сами видите, что с ними происходит. Вы слышали Веронику.
«Плевать мне на Веронику!» – чуть было не рявкнул Бабкин, но вместо этого беспомощно спросил, пожимая плечами:
– И что вы от меня хотите?
– Чтобы вы нашли убийцу! – Маша схватила его за руку, будто испугавшись, что сейчас он уйдет. Пальцы у нее оказались сухие и горячие. – Вы его найдете, и тогда они все поверят, что Митя не виноват.
– Если он и правда не виноват, – обреченно прибавил Сергей.
– Если он и правда не виноват, – эхом вторила Маша.
– Ладно, – сдался Бабкин и с неожиданной для самого себя радостью увидел, как загорелись ее глаза. – Я попробую, но ничего не обещаю! – предупредил он.
– Да-да, конечно...
– И не думайте, что завтра я подам вам преступника на блюдечке с голубой каемочкой! Шансы вообще очень невысоки, понятно?
– Понятно, понятно! – Она готова была соглашаться с любыми его словами.
– И ни вы, ни Вероника не занимаетесь самодеятельностью, – отрезал он.
– Нет, не занимаемся! Обещаю вам!
– И прекрати ко мне на «вы» обращаться, в конце концов! Что я тебе – учитель танцев?
Откуда вылез этот учитель танцев, Бабкин и сам не смог бы объяснить. На лице Маши отразилось недоумение, а в следующую секунду она прыснула.
– Хорошо, договорились, – кивнула она, вставая. – На «ты» так на «ты». Учителем танцев вас... то есть тебя можно представить только в ночном кошмаре.
Маша щелкнула выключателем, и Бабкин с удивлением заметил, что почти стемнело. За окном вилась серая бабочка-мотылек, а на сад уже опускалась темнота, так что не видно было ни ограды, ни яблони со сломанной веткой.
– А где Вероника? – вспомнил он. – Куда все пропали?
Словно в ответ на его вопрос, дверь распахнулась, и в комнату вошла Вероника, стягивая кофту.
– Вы нас не потеряли? – бесцветным голосом спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжала: – Димка ботинок в бочке утопил, пришлось воду ведрами вычерпывать. Сейчас они его втроем отмывают от грязи, вместе с Костей.
Она вздохнула и подошла к окну, невидяще глядя на бабочку, которая все суетилась около стекла.
– Темно-то уже как, – проговорила Вероника в полном молчании.
Маша хотела что-то сказать, но Бабкин опередил ее.
– Я в детстве боялся темноты... – заговорил он, стоя у двери.
Маша недоверчиво взглянула на него: представить, что этот высокий, крепкий, чуть сутулый мужик с цепким взглядом боялся темноты, было трудно. И Вероника обернулась, непонимающе посмотрела на Сергея, как будто только что его увидела.
– Не всей темноты, – добавил Бабкин, глядя не на них, а на мотылька за окном. – Только тех часов, когда я просыпался после кошмаров. Мне часто снились страшные сны, когда я был подростком. И почти всегда в одно время – около трех-четырех часов утра. Вот того времени, когда вокруг страшная темень, я и боялся. Мне казалось, что темнота останется навсегда. Что она съест меня.
Он сделал паузу. Маша молчала, Вероника слушала, затаив дыхание, словно от того, что скажет ей малознакомый сосед, зависело что-то важное.
– Я даже плакал иногда, – признался Бабкин. – Родители меня убеждали, конечно, что темноты бояться смешно, но их убеждения не очень помогали.
– И что... до сих пор страшно? – негромко спросила Вероника.
– Нет, – покачал он головой. – Моя тетушка как-то раз прогнала все страхи одной фразой. Когда она увидела, что я плачу ночью, она сказала... – Бабкин перевел взгляд с мотылька на Веронику. – Она сказала, что самый темный час – это час перед рассветом. Я ей поверил. Просто полежал подольше после кошмара, стараясь не заснуть, и увидел, как рассветает за окном.
Он замолчал, и в комнате снова повисла тишина.
– Ладно, пошел я, – обыденно сказал Бабкин, сунув руки в карманы. – Завтра зайду, поговорим. Спокойной ночи.
Глава 11
Макар намазал мягкую булку маслом, щедро повозил сверху ложкой с медом и подставил под бутерброд блюдечко – мед крупными восковыми каплями уже начал стекать на скатерть. Дарья Олеговна заваривала чай, приговаривая при этом, что пить пакетированный – только здоровье портить, потому как делают его из опилок.
– А опилки откуда берут? – косясь в ее сторону, спросил Бабкин, удивительно молчаливый с утра.
– Так с лесопилки же, – не задумываясь, объяснила тетушка. – В мешки собирают, потом в пакетики распихивают, подкрашивают чем придется – и пожалуйста: пейте, граждане, на здоровье! Нет уж, мне свое здоровье дорого, а ваше и подавно.
Она заглянула под запотевшую крышечку фарфорового чайника и удовлетворенно кивнула:
– Ну вот, заварился.
Дарья Олеговна разлила чай по чашкам, и от них немедленно начал подниматься пар с запахом сосновых иголок, мяты и еще каких-то знакомых растений, которые Макар никак не мог вспомнить.
– Молочка не подлить? – обеспокоилась тетушка, взглянув на племянника. – Сережа, ты не заболел, случаем? Что-то больно вид у тебя... бледный.
Макар глянул на Бабкина и скорчил рожу: вид у того был цветущий, а загорелая физиономия могла показаться бледной только по сравнению с занзибарскими неграми.
– Да все нормально, – отозвался Бабкин, размешивая сахар. – Просто задумался я.
– Думаешь, с чего начать? – понимающе спросил Макар и зачерпнул вторую ложку меда. Эта порция отправилась в чай, и теперь Макар тоже болтал ложечкой в чашке, отчего та тоненько позвякивала. – Я бы на твоем месте сначала с оперативниками поговорил. Со свидетелем, конечно, не надо, ты и сам понимаешь.
Бабкин резко затормозил ложечку, отчего чай слегка выплеснулся на скатерть. Макар продолжал помешивать своей, хотя мед давно растворился.
– Макар, ты про что? – встревоженно повернулась к нему Дарья Олеговна. – Чего начать, а? Или я что пропустила?
– Пропустили, Дарья Олеговна, – кивнул Илюшин. – Ваш племянник собирается дело расследовать, только не знает, как нам сообщить. Вот я ему и помог. – Он улыбнулся с видом человека, ожидающего похвалы.
– Как?! – ахнула тетушка. – Сережа, да ты что? Ну-ка скажи, что Макар шутит! – потребовала она решительно. – Да ты спятил!
– Спятил, не спятил... – проворчал Бабкин, промокая тряпкой чайную лужицу. – Ты-то откуда узнал, Макар? – не выдержал он.
– Интуиция, – пожал плечами Илюшин. – Плюс исключительный мозг. Еще вчера вечером было понятно, чем дело кончится.
– Ага... – с угрозой произнесла тетушка, сделав свои выводы из слов Макара. – Значит, уговорила тебя Вероника. Ах она...
