Похмелиться в доме было нечем. За стареньким, дрожащим, как припадочный, холодильником обнаружилась пластиковая бутылка, а в ней – пива на донышке. Лесник и не помнил, когда купил ее, а главное – зачем засунул в темный угол, где всегда стояла мышеловка с засохшим до окостенения куском сыра. Даже очень голодная мышь не покусилась бы на эту древность.
Он вытащил бутылку, залпом выпил мерзкую мутную жидкость и выскочил во двор – выплюнуть.
– Вот ведь... мать... испортилось, – негромко пожаловался Степан лесу, стоящему вокруг.
Он напился холодной воды из ведра на крыльце, и ему стало легче. Стояла утренняя тишина, и воздух был таким свежим и легким, что Лесник решил выбраться из своего двора, в котором он безвылазно сидел уже два дня подряд.
– Спать все равно не буду, – бубнил он себе под нос, огибая сарай и открывая толстую дверь, доски которой уже начали подгнивать. – Чего сидеть на месте? А вечером опять выпить надо... Значит, что? Значит, можно бы и Машку с Глашкой вывести. А не то...
Козы, лежавшие в темном углу, подняли головы и уставились на него желтыми раскосыми глазами.
– Красавицы мои, – умильно проговорил Лесник, чувствуя вину перед животными. – Не пас я вас, ласточки, свежей травки не давал... Ну выходите, выходите...
Козы не торопились выходить, не понимая, чего хочет от них хозяин в такую рань.
– А ну пошли, кому сказал! – обозлился Лесник. Поднял хворостину, лежавшую в углу, и козы нехотя встали. – Вот и умницы, вот и ласточки, – бормотал Степан больше себе, чем им, прогоняя недовольных коз по двору и выводя за калитку. – С утра покушаете, потом поспите, потом молочка дадите. Вероника-то возьмет молочка, возьмет...
С мыслями о Веронике он незаметно дошел до полянки перед лесом, где обычно пас коз. Отсюда дом Егоровых был хорошо виден, и Лесник уселся на росистую траву, с тоской глядя на коньки крыш. Козы паслись рядом, лениво пощипывая траву и мотая грязновато-белыми бородками, на которых оставались капли росы.
– День-то жаркий будет, – по старой привычке разговаривать с самим собой негромко сообщил Лесник. – Эй, а это кто?
Приподнявшись, он рассмотрел возле черной бани Липы Сергеевны человека, который что-то делал возле окна. Человек этот был хорошо знаком Степану, который никак не мог понять, что тому понадобилось возле чужой бани рано утром.
– Эй! Что придумалось-то у тебя, голуба? – вслух спросил Лесник и решил подойти поближе. Козы послушно двинулись за ним.
А человек старательно протирал тряпкой окно бани. Опешивший от удивления Степан остановился неподвижно, и вдруг в его голове все встало на свои места. Он соединил в одно целое упоминание Вероники о том, что ее подругу кто-то испугал возле старой бани, и убийство старухи, и картина так четко и ясно сложилась, что он тихо присвистнул. Так вот тут, оказывается, кто! Следы, значит, свои стирает. Боится, что сначала тут эти... как их... отпечатки найдут, а потом уж и до убийства в доме доберутся.
– Нехорошее это дело, – укоризненно сказал он.
Человек, увлеченный своим занятием, вздрогнул, выронил тряпку и обернулся. В десяти шагах от него стоял Лесник и качал головой. Вид у него был помятый, и человек понял, что Лесник опять накануне крепко нажрался и сейчас плохо соображает.
– Да ты не боись, не боись, – продолжал Степан. – Не скажу я никому.
«Веронике с той теткой, которая ей вроде бы мать, а вроде и не мать, тяжело приходилось, – подумал он. – Так что, может, раз ее теперь нет, то дело-то и неплохое, только... очень уж скверное».
– А ты чего здесь? – спросил наконец человек, поняв, что ничего плохого от Лесника ждать не стоит и шума тот поднимать не будет.
– Прогуляться вышел, – охотно ответил Степан. – Смотрю – а тут ты... Тряпку-то не забудь, – посоветовал он. – Чай, какая-никакая, а улика.
Довольный вовремя всплывшим в голове правильным словцом, он повернулся и пошел обратно к поляне. Человек недолгое время смотрел ему вслед, обдумывая, что делать дальше, потом подхватил тряпку и, внимательно оглядывая огороды, пошел к деревне, готовый в любую минуту спрятаться от любопытных глаз. Достаточно встречи с забулдыгой Лесником. Вот принесло его не вовремя! Ничего, обойдется... Сам сказал – никому ничего не расскажет.
Лесник уходил прочь медленно, понурившись, потому что воспоминание о Веронике и смерти ее матери вызвало у него тяжелые чувства. «Дмитрия ейного посадили, – думал Степан без малейшего сочувствия к мужу Вероники, – а ни за что, получается. Черт бы с ним, а вот Веронику жалко. Как там малой сказал... Плачет она, значит, убивается. Может, и в самом деле любит...»
Остановившись, Лесник тяжело вздохнул, обернулся и поискал глазами коз. Те, как собачонки, трусили от него невдалеке.
– Обратно пошли, – позвал их Лесник. – Хватит, нагулялись.
Настроение у него испортилось. «Понесла меня нелегкая к этой бане! – зло подумал он. – Вот и гадай теперь, чего дальше делать... А, ничего не буду делать. Ни при чем я!»
Он пошел к дому, пару раз оглянувшись по дороге на Липину баню. Но около нее уже никого не было.
Борис Петрович Забелин смотрел на Машу сердито и раздраженно. Сорвали его с утра пораньше из-за какой-то ерунды, черт возьми! Испугали их ночью – удивительное дело!
– Он протер стекло, поймите, – в один голос уверяли его Маша и Ирина. – Боялся оставить отпечатки на стекле!
Вот ведь чушь. Даже если и похулиганил кто-то из своих, убийство-то здесь при чем? Так Борис Петрович и заявил Маше.
– Ну и часто у вас тут таким образом хулиганят? – скептически осведомилась та, хотя и старалась изо всех сил не выводить из себя следователя, от которого зависела участь Мити. – Сначала меня кто-то подстерегал возле бани, потом убили мать Вероники, а вчера человек чуть не проник в дом!
– Мух с котлетами мешаете, – пожал плечами Забелин. – У бани вас поджидал поклонник. Вчера кто-то из местных баловался, «следы кровавые оставлял», как только в книжках да в кино бывает. Наверняка подросток какой-нибудь детективов начитался-насмотрелся, наслушался об убийстве, вот и решил... подшутить. А кто убил Ледянину, выясняет следствие. Вот и все.
Маша прикрыла глаза рукой, потому что с утра они слезились от яркого света – она слишком долго просидела накануне перед экраном ноутбука. Он был прав, этот насупленный дядька, совершенно непохожий на следователя. Для него три события действительно не связаны между собой.
– Нам было очень страшно вчера, – тихо пожаловалась она, в общем-то не рассчитывая на его сочувствие. – Рука за стеклом... Я испугалась, что он хочет детей убить.
– Да я понимаю, – к ее удивлению, мягко отозвался Забелин. – Вы женщина молодая, приехали отдыхать, а тут такие неприятные события. Уезжать вам надо, вот что я скажу. Если вы хулиганов боитесь, то в Игошине вам не отдых будет, а сплошное мучение.
– Может быть, вы хотя бы следы поищете? – умоляюще сказала Маша, поднимая на него глаза. – Он стоял под окном – значит, должны быть следы!
Она не стала говорить о том, в чем была уверена сама: тот, кто приходил вчера, был около самой двери. Ей не показалось, когда она заметила тень. Он был совсем рядом, явно собирался проникнуть в дом, и Димкина забывчивость очень помогла ему. Почти помогла. Если бы она не успела захлопнуть дверь... Если бы она не была так напугана.
Борис Петрович покачал головой и встал. «Покушение! Вот ведь, выдернули меня опять в свое Игошино...»
– Ладно, следы посмотрим, – согласился он, заранее зная, что ничего не выйдет.
И, разумеется, оказался прав. Под окном росла высокая трава, на которой никаких следов остаться не могло. Она вроде и примята-то не была.
– Убедились? – повернулся он к Маше, стоявшей рядом.
Та молча кивнула.
