Калитку открыл Кирилл, и когда он увидел Ольгу, безуспешно пытавшуюся спихнуть широкую ладонь Бабкина со своего плеча, лицо у него стало злое и агрессивное.
– Чего случилось? – спросил он грубо. – Почему вы ее...
– Меньше надо по чужим домам лазить, – ответил Сергей, легко отодвигая парня плечом и заводя девчонку во двор. – Позови деда.
– Как... по чужим? – Кирилл стоял на месте, словно не расслышав про деда.
– А так, – Бабкин огляделся, высматривая хозяев в огороде. – Сестрица твоя залезла к соседям в дом, а это, между прочим, уголовное дело.
Лицо парня изменилось на глазах, из агрессивного стало растерянным и немного жалким.
– К Егоровым? – спросил он недоверчиво.
– К Егоровым, к Егоровым, – подтвердил Бабкин. – Деда сам позовешь или мне в дом зайти?
Но Кирилл словно не слышал его. Он не сводил недоверчивого взгляда с сестры, и та вызывающе посмотрела на него.
– Ты... в чужой дом... – наконец выдавил он. – Как воровка...
В глазах его вспыхнул гнев.
– Не твое собачье дело! – огрызнулась Ольга. – А ты вообще отпусти меня! – Последние слова относились уже к Сергею.
– Дрянь! – Кирилл поднял руку и почти залепил Ольге оплеуху, но в последний момент оказалось, что его руку крепко сжимает Сергей.
– Девочек бить нельзя, – укоризненно покачал он головой. – Во всяком случае, по лицу. По заднице можно, но это не тебе решать.
Покрасневший, как рак, парень выдернул руку, и тут как раз на тропинке появился наконец хозяин дома. Не выпуская Ольгу, Бабкин дождался, пока старик подойдет, и рассказал ему о случившемся.
Ни слова не говоря, тот подошел и три раза ударил кулаком в стену дома, отчего бревна отозвались тоскливым гудением. На стук выскочили всполошившиеся женщины – одна пожилая, другая лет тридцати пяти – и с испугом уставились на старика.
– Дело есть, – мрачно сказал тот, не глядя на них. – Позовите Василия.
Одна из женщин бросилась к огороду, а хозяин перевел тяжелый взгляд на Бабкина.
– Мы разберемся, – пообещал он. – Больше она у вас не появится.
Сергей кивнул, открыл калитку и вышел, оставив девчонку в кругу ее родных.
«Как они ее накажут, интересно?» – подумал Бабкин, останавливаясь у дороги и вспоминая пораженное лицо старшего брата девочки, узнавшего о ее проступке. Парень казался Сергею слегка придурковатым, но уважение к закону предки, видимо, вбили в его голову хорошо.
Наверняка он знал одно: ему очень не хотелось бы оказаться сейчас на месте Ольги.
Глава 18
После обеда Маша, несколько выбитая произошедшим из колеи, легла на кровать и задремала, проверив предварительно, закрыта ли наружная дверь. Мера предосторожности была вообще- то бессмысленной, потому что ребята днем выходили из дома, а ключ у них был один на всех. «Не давать же его каждому по очереди, чтобы они всякий раз запирали дверь, а возвращаясь, отдавали товарищу... – подумала Маша с иронической усмешкой. – Глупость полная». Поэтому засов она, конечно, задвинула, но исключительно для собственного душевного комфорта. И, успокоившись, уснула крепким сном.
Проснулась оттого, что в доме пахло блинами. Поначалу она не поверила собственному обонянию, но, принюхавшись, вынуждена была признать, что нос ей не изменил. «В воздухе отчетливо пахло маленькими бифштексами», – вспомнила она цитату из любимых Стругацких, потому что и запах блинов был особенным – пахло не плотными блинами, не толстыми оладьями с жирными золотистыми корочками по краям – нет, пахло тонкими кружевными блинчиками, нежными и аристократическими. Такие блинчики, вспомнила Маша, истекая слюной, не макают вульгарно в сметану или варенье. Нет, с ними обращаются уважительно: выкладывают на середину начинку, загибают уголки или сворачивают в трубочку – и потом едят. Нет, не едят – вкушают!
«Боже мой, неужели Ирина расстаралась?» – изумленно предположила она, спускаясь по лестнице и выходя на веранду.
Дети, включая Ирину, сидели вокруг стола и покорно ждали. У плиты, боком к Маше, стоял Бабкин и ловко выпекал один блинчик за другим на толстой старой сковородке, которая валялась у Вероники с незапамятных времен и которой никогда не пользовались, потому что она была закопченная и без тефлонового покрытия.
– Проснулась? – Сергей на секунду отвлекся на Машу и тут же вернулся к сковородке. – А мы как раз заканчиваем. Блинчики будешь?
– Буду, конечно! Еще спрашиваешь! – Маша уселась на стул, вдыхая аромат, заполнявший кухню.
– Ничего, что я эту сковородку взял? – Бабкин качнул ручкой чугунной сковороды. – На таких лучше всего блины получаются.
– Мы ее отмыли, – похвастался Костя.
– Ну ты, положим, не особенное участие в мытье принимал... – поддела его Ирина.
– Точно-точно, – поддакнул Димка, – не особенное.
– Клевета! – возмутился Костя. – Я ее мочалкой тер!
Между ними немедленно разгорелся спор о том, кто внес наибольшую лепту в возвращение сковороды в строй рабочей посуды. Маша сидела, откинувшись на стуле, невидящим взглядом созерцая спину Сергея, который, топчась у плиты, тихонько бурчал себе под нос песенку, как Винни-Пух, и в голове ее устанавливалась удивительная, прозрачная ясность. За окном стоял ранний летний вечер, на веранде было еще солнечно, но не жарко, и все вместе: запах блинов, шумный разговор детей, бормотание Сергея – выглядело так, словно было тем, чем на самом деле вовсе не являлось: традицией. Словно было хорошей привычкой печь блины раз в неделю и болтать обо всякой ерунде. Словно там, во дворе, ходили Митя и Вероника и скоро должны были войти в дом, торжествующе выкладывая на стол ранние полосатые яблоки с красными боками. Словно не было никакого темного часа и никто не умирал в этом чудесном просторном доме, никто не плакал от горя и неизвестности. Но на самом деле он был, темный час, и Маша не могла обманывать себя, как бы ей этого ни хотелось...
– Готово, – объявил Бабкин, выставляя на середину стола здоровенное блюдо, на котором горой лежали блины. – Нижние – остывшие, верхние – горячие. Прошу!
После блинов сидели в саду, где Бабкин показывал мальчишкам, как правильно вставлять перья в стрелы. Ирина подавала советы и тоже поглядывала с любопытством, а Маша сидела, привалившись к стволу яблони и чувствуя, что живот раздулся до неприличных размеров. «Пузо, – подумала она. – Не живот, а пузо». Ужасно хотелось расстегнуть «молнию» на шортах, но она стеснялась Сергея.
– Нельзя стрелу обвязывать перьями, – говорил между тем Бабкин, нависая над двумя мальчишескими головами, темной и беленькой. – Объясняю почему: взялся ты за стрелу двумя пальцами, натянул лук – и что?
– Что? – хором спросили Костя, Димка, а заодно Ирина.
– То, что все перья у вас в пальцах остались вместе с ниткой. Слезет она, понятно?
– Понятно, – так же хором ответила троица.
– Дядя Сережа, подождите! – вмешалась Ирина. – У них ведь арбалет, а не лук!
– Сегодня арбалет, завтра лук, – солидно ответил Димка. – Стрелы должны быть этими... как их...
– Универсальными, – подсказал Сергей. – Молодец, все верно.
– Что же с ними делать, если не обвязывать? – прозвучал Костин голос, озабоченный.
Маша улыбнулась.
– Берем стрелу... – послышался шорох и тихое сопение. – Аккуратно расщепляем ее на конце... – потрескивание. – И вставляем перышко. Одно! Не весь пучок.
– А потом обматываем ниткой? – догадалась Ира.
– Угу, обматываем. – Бабкин быстро проделал все необходимые манипуляции и продемонстрировал готовую стрелу. – Ну как, нравится?
– Классно!
– Прикольно!
