османского султаната сливались с очертаниями полуострова Малая Азия. В центре событий этого периода он правильно ставит взятие Адрианополя (не в 1363, а в 1360 г.) на континенте. Вслед за Галлиполи и Адрианополем турки вторглись в сербские земли. И хотя на помощь сербам пришли войска из Византии, Македонии, но, как констатирует автор, было уже поздно.
Лызлов прослеживает этапы борьбы за «второй Рим» и отмечает, что во время похода 1422 г. Константинополь оказался окруженным турецкими владениями.
Описывая проникновение турок в Хорватию, Австрию, Боснию и другие страны, Лызлов подчеркивает, что это сопровождалось гибелью людей и разграблением сел и городов. Русский историк глубоко сочувствует страданиям народов соседних стран.
Центральной темой в рассказе Лызлова о турецких завоеваниях явилась борьба за Константинополь в 1453 г. Он подробно излагает ход осады Константинополя, дополняя фактические сведения «Повести о Царьграде» своими пояснениями и ремарками, описывает военные приготовления Махомета II ко взятию крепости: подход флота, отрезавшего столицу от моря, постройку стенобитных башен, возведение валов, шанцов и мостов через рвы.
Затем Лызлов приводит сведения о покорении Трапезундского царства (1461 г.) и казни его правителя - грека Давида Комнена с 6 сыновьями (на нем прервалась византийская династия), о гибели Стефана - правителя Боснии. Подчеркивая завоевательные устремления султанов, Лызлов замечает, что Махомет II один хотел быть обладателем всего света, не терпя никого, кто бы мог быть ему равным. Лызлов полон сочувствия к венгерской земле, разоренной вплоть до Варадина, к жителям сел и городов, страдавшим от опустошения: «…и таково тогда зло постиже Венгерскую землю, яко не точию написати, но и изрещи едва кто может». Султан не удовольствовался взятием венгерских сокровищ и большого числа пленных, в 1476 г. обратил свою силу против Валахии. Только продолжение египетской кампании, по словам Лызлова, предот {374}вратило на некоторое время окончательное покорение Молдавии и Валахии.
Лызлов стемился разобраться в международных отношениях Турции, он уловил соперничество между Священной Римской империей германской нации и Оттоманской Портой, их стремление к европейскому господству.
Историк осуждает неудачный рейс императора Фердинанда под Пешт, так как это был поход не только против турок, но и против венгров. Кроме того, Фердинанд спровоцировал шестой (за 22 года) поход султана Сулеймана в Венгрию. В организации крестового похода против турок решающую роль Лызлов отводит папской курии. Он считает, что кардинал Юлиан (Чезарини) опасался наступления турок на итальянские владения и поэтому именем папы освободил («разрешил») короля Владислава III от сегединской клятвы (1442 г.). Так Лызлов пытается разобраться в противоречиях европейских стран, в сложных международных отношениях.
Политическую историю Турции Лызлов заканчивает правлением Махомета III, т. е. концом XVI в.
Хотя Лызлов и не рассказывает о крупных народных движениях в Турции (Кара Языджи и Дели Хасана и др.), все же внутренние волнения в Порте в XV-XVI вв. нашли отражение в «Скифской истории». Лызлов пишет о «бунте великом» янычар накануне воцарения Махомета III, которые не ограничились дворцом, но «на жителей градских ринушася» и весь Константинополь «взмятоша».
Автор не упускает случая упомянуть о жестокости султана, приказавшего задушить пятерых родных братьев, которые и были затем положены в ногах отца. Таким образом, автор, хотя и очень коротко, все же касается внутренних событий в Порте. Он тонко подмечает, что могущество Оттоманской Порты стало медленно клониться к закату именно с кон. XVI в.
На протяжении всего повествования автора не покидает вопрос о причинах успехов турецких завоевателей.
Говоря о возвышении турецкого султаната на рубеже XIV в., он указывает на отсутствие единой власти у славян, на кризис, переживаемый в это время Византией, приведший к ее внутреннему ослаблению.
Лызлов указывает, что успех турок был облегчен «несогласия ради и междоусобных нестроений царей греческих, паче же всего того государства жителей», подчеркивает, что в Византии, с одной стороны, усилились междоусобия между царями, князьями и «синклитом», т. е. внутри феодального класса, а с другой - «всенародных человек» оскорбляли богатства («щедроты божие») вельмож. Мы не видим особого сочувствия автора положению «всенародных человек», но само указание на социальные противоречия в Византии представляется очень важным для историка. Он ищет причины {375} кризиса во внутреннем положении Византии: «…сами греки в конце объюродеша; изволиша с сокровищами вкупе погибнути, в землю их закопавающи, нежели истощити их на оборону свою и имети жен и детей и проче стяжание во всякой свободе».
Лызлов осуждает предательскую политику византийских вельмож и приводит следующий факт: когда в завоеванном Константинополе сложили в одном месте сокровища, султан удивился богатству города. Он велел казнить «мужей благородных и нарочитых» как «губителей сущих своего отечества». Лызлов сочувственно приводит слова Махомета, якобы обращенные к последним: «Где ваш прежде бывший разум. Ибо сим сокровищем не точию мне, но и не вем кому, могли бы есте не токмо отпор учинити, но и одолети».
Действительно, господствующая верхушка Византии не уделяла внимания укреплению единства страны и ее границ. Таким образом, Лызлов правильно подходил к рассмотрению внутренних факторов, способствовавших быстрому падению Византии.
Сама постановка вопроса о причинах успеха турок и рассуждения о жадности вельмож, предпочитавших закопать свои богатства, чем употребить их на оборону государства, созвучны точке зрения на этот вопрос И. С. Пересветова, русского публициста XVI в.
Причиной падения Константинополя в 1453 г. автор считает также «междоусобные христианские развраты и нестроения». Он отмечает стяжательские намерения некоторых правителей западных стран самим овладеть Константинополем и его богатствами (как это было во время крестового похода 1204 г.), затем равнодушно взиравших на его неминуемую гибель из-за распрей с греками. Вместо помощи Византии они тем самым способствовали турецким завоеваниям.
Лызлова возмущает продажность генуэзских купцов, которые за плату помогли турецким войскам переправиться на континент и захватить Галлиполи (Каллиполь). Лызлов считает, что, если бы греческие императоры, сербские и другие правители объединились в момент смерти султана Махомета I и покончили с турецким игом, не было бы «зла велиего и бедства неподъятного». Прояви византийские и другие правители мудрость и мужество, «воинству могли все страны христианские в целости быти».
Лызлов утверждает, что разум, стремление к миру, объединение перед угрозой завоевания могли бы предотвратить последовавшие затем страшные события.
Автор становится на точку зрения хронографа, что «многи злые дела умножахуся во христианех, достойные еще и вышщему наказанию»; очевидно, имеются в виду феодальные войны, внутренние междоусобицы, флорентийская уния церквей и другие события, потрясавшие в тот период восточноевропейский мир. Как справедливо отметил чешский историк И. Мацурек, «христианский лагерь {376} был разделен географически, экономически, культурно и политически» 18.
Автор указывает, что Венеция и другие европейские государства, ранее равнодушно смотревшие на гибель Константинополя, уже в 80-е гг. XV в. ощутили на себе натиск турок: Каринтия, Штирия, Крайна, Апулия подверглись разграблению. А Венеция дошла до такого «безумия», что «уступила» туркам временно ей принадлежавший албанский город Скутари. Вслед за этим была опустошена Семиградская область Венгрии.
По мнению Лызлова, политика венгерских феодалов и захватнические тенденции Габсбургов открыли туркам путь к дальнейшим завоеваниям.
Лызлов осуждает позицию польского короля Казимира IV, посредничавшего в переговорах Стефана Валашского с султаном. Первый просил помощи у польского короля, однако, замечает Лызлов, «ничто же обрете». Когда же турки взяли Хотин и вторглись в Подолию, входившую тогда в состав Польши, Казимир послал войско, но было уже поздно.
Таким образом, историк выступает как за единство власти внутри отдельных стран, так и за объединение усилий в международном масштабе, вне зависимости от национальной или религиозной
