встретиться изолированные поселения других племен, с иной культурой; в противном случае ему придется пешком возвращаться назад.
На берегу лежали большие кучи сухих листьев, которыми устилались ладьи смертников. Эрколэ сравнивал их со стружками земных гробов и доверху наполнил свою лодку крупными ароматными сухими листьями, чтобы защитить себя от ночной сырости и осеннего холода. Вечером было уже совсем не жарко. Затем он вошел в лодку, закутался в свой белый плащ и зарылся в подстилку из сухих листьев; воткнув рядом свой посох вместо мачты.
Сначала он намеревался дождаться утренней зари прежде, чем пуститься в плавание, и, сидя по пояс в сухой листве, созерцал, как восточная луна все выше поднимается на небе, подобно Иванову светлячку освещая ущелье канала. Но, когда он увидел вдруг в той стороне, где село солнце, краешек восходящего второго спутника Марса, то его сомнения стали рассеиваться. Двух небесных светочей, право, вполне достаточно на этом «несудоходном» канале. К восходу солнца он мог бы уплыть уже далеко и увидеть занимающуюся зарю над новыми берегами.
И вот, энергичная половина его души вдруг встрепенулась, выведя его из дремоты, в которую он невольно погружался в своей уютной постели, из листьев: «Кто я? Исследователь или нет? Чего тут бояться? Надо немедленно пуститься по этому „священному“ каналу, чтобы узнать, куда он ведет. На кладбище — куда же еще? На Земле мы хороним своих мертвых в земле, а тут их хоронят в воде. Но смерть есть смерть, и марсианам надо внушить эту простую истину. Для того и явился на Раль смертный земной человек, именем Геркулес (Геркулес — по-итальянски Эрколэ) — хотя он вовсе не богатырь, — да еще Осведомленный (Сабенэ) на придачу — даром, что знает-то в сущности очень мало! Я не хочу покинуть Красную планету прежде, чем проплыву по ее каналу Смерти и докажу марсианам, что три аршина воды дают ничуть не больше бессмертия, нежели три аршина земли!»
Эрколэ Сабенэ поднялся и отвязал причал, В маленькой бухте течение было не сильное, и лодка медленно двинулась, задевая по пути хрупкие маленькие гондолы Смерти, словно прощаясь с ними последним легким прикосновением. С помощью широколопастных весел он выбрался из бухты, И вдруг лодку разом подхватило и понесло, как попавшую в стремнину. Весла втягивало в воду, вырывало из рук, и Эрколэ судорожно сжимал их; ему чудилось, что стоит ему только выпустить из рук весла, как лодка перевернется. Теперь она стояла прямо, как бы подпертая лопастями весел, сжимаемых его немеющими пальцами.
С бешеной быстротой неслись мимо него скалистые стены, которые маленький спутник Марса преображал в фантастические, призрачные, исполинские профили, причудливые фигуры, принимавшие вдруг облик сказочных чудовищ, не похожих ни на что известное Эрколэ и все же таращивших на него, как живые, свои глубокие глазницы.
Он не мог оторвать взгляда от бесконечной плоской боковой поверхности стены, стремительно- проносившейся мимо. И вдруг понял, что именно она ему напоминает: потрескавшийся каменный пол церкви Марии Арачели встал вдруг дыбом и скользил мимо него со своими стертыми могильными плитами, над которыми он так часто впадал в раздумье. Затейливые, полустертые надгробные эпитафии, высеченные на камне фигуры со скрещенными руками, забытые гербы, обломки распятий, остатки мраморной мозаики — бесконечный пол из могильных плит, которые тысячу лет попирались ногами, стиравшими последние воспоминания о давно ушедших поколениях. Выступы и впадины стены напоминали ниши, в которых высеченные из пожелтевшего и посеревшего мрамора короли, кардиналы, князья и ученые мужи спали вечным сном на крышках своих собственных гробниц. «Молитесь за нас! Молитесь за нас! Молитесь за нас!» — неслись немые пыльные вздохи с бесконечных могильных плит, по которым равнодушно скользили взоры живых. Увы! Против вечного забвения не помогали ни мраморные памятники, ни стихотворные заклинания! Беспощадное время катило волны забвения по всем церквам. Вот какой поток увлекал теперь самого Эрколэ на этой чуждой ему планете, с которой он не был связан никакими узами, — никакими воспоминаниями.
Эрколэ Сабенэ прикрыл глаза, утомленный созерцанием этих свидетельств бренности жизни. Не смешно ли, что и сам он, плывя по загадочному каналу, не придумал ничего лучше, как наполнить эту клокочущую бездну загадками земного происхождения, картинами и ассоциациями, принесенными с планеты, где он родился и воспитывался? Итак, он кинулся в Лету — поток, несущий его в подземный мир смерти; смерть — вот единое общее для обеих планет понятие. А он сидит тут и рисует себе земные иероглифы, грезит воспоминанием об Арачели вместо того, чтобы отдаться исследованию этой исполинской реки, соединяющей, по видимому, два моря с различным уровнем поверхности. Жалкий исследователь и путешественник, неспособный сжиться с представлениями о новом мире, намеренно закрывающий свое зоркое око, чтобы не видеть ничего, кроме старого мира, где он родился!
Вся эта система каналов была, разумеется, делом рук человеческих, Остатком древней культуры, созданной исполинскими силами еще до всеистребительной войны, которая уничтожила машинную цивилизацию. Здесь, где теперь движутся вниз по течению лишь скорлупки со смертниками, некогда плавали огромные флотилии кораблей под надутыми парусами, огибая кругом богатую, густонаселенную планету. Этот канал, быть может, играл в свое время ту же роль, какую играют на земле искусственные каналы, прорезывающие перешейки и соединяющие океаны. Коринф, Суэц, Панама… Быть может, и на Земле забудут когда-нибудь их назначение и сделают из них последний путь для отбывающих из жизни?.. Эрколэ Сабенэ съежился в своем ворохе листьев. Он увидел, что каменные стены сдвинулись и окутали его своими тенями. Луна позади исчезла. Он схватился за весла, чтобы избежать столкновения с огромным каменным выступом, который оказался нижнею ступенью исполинской пирамиды. Канал, по видимому разветвлялся здесь на несколько мелких русл, в которых течение было еще быстрее, стремительнее. Лодку втянуло в узкое ущелье, где вода бурлила и клокотала и словно закипала у близких берегов.
Эрколэ удалось в последнюю минуту избежать столкновения. Но проносясь мимо огромной, призрачной ступенчатой пирамиды, он различил мельком на первой надводной ступени груды каких-то скорлуп или раковин и словно вороха сухих беловатых водорослей, опутанных тиной. И вздрогнул при мысли, что скорлупы эти, пожалуй — выброшенные прибоем ладьи смертников, а беловатые стебли водорослей — покрытые слизью и тиной кости погибших марсиан.
Стоп! Дальше, значит, некуда стремиться! Здесь, следовательно, начиналось кладбище, где мертвые сваливались, как черепки, в одну общую мусорную кучу. Здесь, вероятно, лежит и мудрый марсианин, разлагаясь в этом «первобытном лоне», которое не что иное, как склад падали, куда не придет ни один смертный почтить цветами прах любимого усопшего. Здесь устье общей клоаки Марса. Все, что самодовольная и безжалостная аристократия поборников улучшения расы выбрасывала, как неудачное, недоношенное и порочное, изливалось здесь в одно общее болото, которое принимало и самих самодовольных аристократов расы, когда они находили нужным покинуть жизненный пир!
Итак, выхоленной культурной пирамиде живых там, в плодоносных садах Марса, отвечала здесь вот эта пирамида мертвых, более напоминавшая навозную кучу, чем освященные любовью могилы, куда опускают своих мертвых люди Земли. Жестокий языческий образ мыслей марсиан привел их к тому, что они швыряли своих мертвых в клоаку; швыряли потому, что боялись взглянуть в глаза смерти.
Предположения Эрколэ Сабенэ оправдались, Но путь еще не был окончен. Проскользнув мимо ступенчатой пирамиды Смерти, лодка снова была подхвачена бурным течением. Отвесные скалистые стены время от времени прорезывались новыми поперечными каналами, впадавшими в главное русло. Эрколэ приходилось плыть по воле течения, и ветра. Будь у него хоть маленький моторный двигатель, он мог бы сделать разведки в этих боковых каналах и открыть новые населенные местности. Теперь же он был щепкой, увлекаемой потоком.
Когда обе луны закатились, полоска неба над ущельем засверкала крупными звездами. То там, то сям падучая звезда срывалась с неба и падала на скалы. Эрколэ не спешил мысленно пожелать чего-нибудь, но маленькие описываемые метеорами огненные дуги уносили его воспоминания на Землю, где он пережил ночи, освещенные совсем иными, адскими огнями.
Он уже не различал берегов, мимо которых плыл, не ощущал попутного Ветра за своей спиной; сидел безучастный, зарывшись в сухую листву, держа руки на веслах. Вода за бортом лодки глухо гудела, как струны. А его несло все вперед и вперед. Куда?.. Он не мог ни остановиться, ни пристать к берегу, ни вернуться назад. Невидимая сила завладела им, его влекла могучая рука. А вдруг она сбросит его в водопад, в тучу брызг и пены? Эрколэ охватывало позднее раскаяние, что он не попытался вцепиться в выступ пирамиды Смерти вместо того, чтобы промчаться мимо — к неведомой, ужасной цели.
Ему стало холодно в отсыревшей листве. Голову он прикрыл плащом в защиту от холодного ветра,
