Эрколэ Сабенэ почувствовал укол в сердце и едва перевел дух. Это уже был не мираж, не эффект или сенсация. Перед ним вдруг словно ожил сам Космос. Созерцание звездных мириад не произвело такого воздействия, как созерцание этого маленького кровавого ядрышка в гигантской оболочке мрака. Что велико и что мало? Его зрительная труба была микроскопом. Он поймал в поле зрения самое бездонную тьму и в сердцевине этого препарированного мрака увидел маленькое живое небесное тельце, трепещущее подобно кровяному шарику в жизнетворном потоке, струящемся из гигантского сердца Космоса. Это небесное тельце поднималось ему навстречу со дна непостижимого, загадочного пространства. При помощи этой трубы, этих шлифованных стекол, с глазу на глаз с одиноким небесным тельцем, он приобщился К тайнам движения вселенной в тысячу раз более захватывающим, интимным образом, чем, если бы в ослеплении ринулся в самую гущу светил, пляшущих в млечной туманности. Смотри же, смотри на это маленькое тельце там, внизу, смотри, как оно живет, мерцает, этот красный фонарик далекого парусника, плавающего по вечному океану вселенной!..
Зрелище было столь увлекательно, что Эрколэ не мог от него оторваться. Всем умом, всем своим зрением и чувством хотелось ему уйти, Погрузиться в это зрелище, проникнуть в это маленькое красное ядрышко, света которого оказалось достаточно, чтобы наполнить и окрасить все его сознание живой красной кровью веры. Лишь на этой точке, в этом созерцании ощущал он себя в статическом равновесии, понимал сосущее ощущение в подошвах ног и чувствовал самое падение, как блаженное головокружение, мощное влечение, пронизывающее его всего насквозь, до мозга костей.
Крафту пришлось силой оторвать его голову от окуляра.
— Поняли, наконец, товарищ? — тихо спросил он. Эрколэ Сабенэ глубоко перевел дух и с закрытыми глазами покачал головой.
— Только не мозгом. Но я прямо задыхаюсь; право, как-будто вся кровь моя стремится туда, вниз. Вниз! Скажите же мне, ради создателя, как можно направить зрительную трубу не вверх, в небесное пространство, а вниз, в какую-то глубь? Не можем же мы, сидя на Земле, видеть звезды у себя под ногами!
— Да мы уже оторвались от Земли, товарищ.
— Но, если бы даже мы были на воздушном корабле, мы не могли бы видеть звезды под своей гондолой. По закону тяготения Земля всегда должна находиться у нас прямо под ногами, не так ли?
— Тогда нам никогда не удалось бы оторваться от Земли, — улыбнулся Крафт.
— У меня голова идет кругом! — сказал Эрколэ. — Простите, если я был немного груб несколько минут тому назад. Но я не люблю, чтобы надо мной потешались. Вы говорите, что мы уже оторвались от Земли. Но где же мы тогда? Чтобы выйти за пределы неба, земной атмосферы, нужно, так сказать, перевернуть силу тяжести вверх ногами, падать с Земли.
— Так оно и есть. Оторваться от Земли. — значит падать с нее.
— Куда же мы падаем?
— Как-раз туда, куда тянет нас вес нашего тела. На маленькое, красное пятнышко, виденное вами в эту зрительную трубу. Оно стоит на той же вертикали падения, как вы и я. Сообщи я вам скорость нашего падения, у вас мозг застыл бы в костях. Но вы даже не замечаете, что падаете, не правда ли? Мы сидим себе тут и преспокойно, незаметно падаем, падаем. Если вы сомневаетесь, взгляните еще раз на красное пятнышко под вашими ногами. Не могу вам точно определить, через сколько именно дней его объем увеличится вдвое… Бессмысленно толковать о днях, когда мы оторвались от Земли и ее времяисчисления. Мы больше не знаем ни дней, ни ночей. Солнце не восходит и не заходит для нас. Звезды не вращаются. Мы оторвались от Земли и всех; земных понятий.
Эрколэ Сабенэ поежился, словно озябнув.
— А это там… внизу?.. — спросил он, указывая на зрительную трубу.
— Это тысячи лет известная и наблюдаемая с Земли планета, которой римляне дали имя бога войны. Мы столько натерпелись от его неистовства у себя на Земле, что, дезертировав оттуда, почувствовали потребность посетить эту красную звезду, убедиться — не крови ли и пожарам обязана она своим светом?.. Одним словом, — заключил Крафт, — если вам нужен конец и выход отсюда, то он именно там и нигде больше. Там мы остановимся. Это так же верно, как то, что падающее яблоко останавливается в траве, где-нибудь у подножия дерева.
Эрколэ Сабенэ схватился за голову.
— Но это же безумие, сущая бессмыслица! Я никогда не поверю, чтобы кучка военных дезертиров могла разрешить неразрешимую проблему. Преодолеть силу тяготения оторваться от Земли, улететь в безвоздушное пространство…
— Да мы вовсе не летим, — нетерпеливо перебил Крафт. — Я же сказал вам, что мы падаем. Другого способа разрешить проблему не было. Разве наши летательные аппараты годятся для межзвездного полета за пределами земной атмосферы? Представьте себе аэроплан на пути между планетами. Куда он полетит при перемещении силы тяжести? Куда упадет, в случае несчастья, поломки мотора? Нет, остается одна единственная возможность — самому заранее наметить путь своего падения и падать! Лишь падение имеет свой непреложный закон. Никакие полеты в мировом пространстве немыслимы, за исключением верного, определенного законом притяжения падения. Всякое движение здесь — есть падение. Мы падаем, — значит, мы движемся.
Эрколэ Сабенэ слушал, широко раскрыв глаза. Слова порождали интуицию.
Крафт предоставил его самому себе.
IX
Радиоспектр
Эрколэ Сабенэ так и застыл на своей наблюдательной стремянке, то поглядывая в окуляр, то оглядывая окружающее его пурпурно-красное помещение.
Крафт вывел его из раздумья, обняв рукою за плечи, как учитель непонятливого ученика.
Высокомерный насмешник давно уже уполз в свою мышиную норку. Наивная душа сидела и ломала себе голову над трудной задачей.
— Но каким образом?.. — прошептал он. — Объясните мне, как?
— Время слишком дорого, — ответил Крафт. — Каждое мгновение — целый мир впечатлений и переживаний, которых не изведал еще ни один разум в мире. Чтобы объяснить вам все, нужно, чтобы вы прошли весь путь развития, проделали опыты многих лет, которые мы ставили, прежде чем нашли решение. Сколько миллионов людей ходят по земле и пользуются чудеснейшими изобретениями с такой беспечностью, словно это самые естественные вещи в мире. Приходило ли вам когда-нибудь в голову, какую игру дивных сил природы кудесники-изобретатели дали в руки невежественной, наивной толпе? Она телефонирует, не имея ни малейшего представления о самой сущности явления; она пользуется радиотелеграфом, ничего не смысля в нем. В большинстве своем человечество представляет глупых и беспечных ребят, пользующихся открытиями божественного разума, даже не подозревая, какими чудесами играют! Если бы им поставили условием уразуметь самые принципы и процессы прежде, чем допустить их до пользования такими открытиями и изобретениями, они никогда бы не удостоились этого. Из сотни ездящих в электрическом трамвае, пожалуй, ни один не в состоянии понять, не то что объяснить его механизм. И ни один смертный не может сказать, что такое в сущности электричество. И наше настоящее падение на Марс в такой же степени объяснимо или необъяснимо.
— Но вы-то в состоянии объяснить, как вы нашли путь к разрешению проблемы? Я охотно сознаюсь, что я глупый, беспечный мальчишка, недостойный понять всю суть. Но дайте мне хоть намек на объяснение, хоть на вершок приподымите завесу!
Крафт улыбнулся, а его маленькие, мечущие красные искры умные глазки приняли добродушнейшее выражение, когда он весело произнес:
— Взгляните, товарищ, на свою собственную грудь; вот вам и объяснение.
— Что, собственно, вы подразумеваете?
— То, что вы расхаживаете с собственным спектральным анализом на груди!
