Стихотворения и поэмы

Иль в пепле истины убогое мерцанье?

Иероглиф, что нам хранит о прошлом весть,

Но смысл которого не в силах мы прочесть?

Иль славы отзвук ты, веками донесенный?

Иль ты событий след, неправдой искаженный?

Ученых смех берет. Я их спросить готов:

Что значит вообще история веков?'

Одесса, 1825 г.

Сицинский, будучи депутатом сейма от Упиты (1652), первый подал пример срыва решений сейма незаконным применением вето, чем нанес сокрушительный удар королевской власти, а страну поверг в водоворот шляхетской анархии. Существует легенда, будто, когда он возвращался с сейма, проклинаемый своими соотечественниками, на самом пороге своего дома он был поражен молнией. Несколько лет тому назад в Упите показывали старый, но хорошо сохранившийся труп, будто бы Сицинского, который церковные сторожа волокли на потеху всему местечку.

КОЛОКОЛ И КОЛОКОЛЬЦЫ

Колокол недвижен в песке под костелом.

Колокольцы говорят щебетом веселым:

'Малыши мы, но поем прихожанам всем,

Ты же – старый великан – вечно глух и нем!'

'О звонкоголосые, – колокол сказал,

Ксендзу будьте благодарны – он меня в песок втоптал!'

[1825]

БЛОХА И РАВВИН

Почувствовал раввин, сидевший над Талмудом,

Укус блохи, притом с неимоверным зудом,

Вот изловчился он, схватил ее рукой,

Но лапки подняла она к нему с мольбой:

'О праведный мудрец из древнего колена,

Меня ли хочешь ты добычей сделать тлена?

Безгрешною рукой прольешь ли кровь мою?'

Тот крикнул: 'Кровь за кровь! Немедленно пролью!

Ты Велиала дщерь! Ты паразитка злая!

Ты пьешь людскую кровь, трудом пренебрегая.

Вот скромный муравей, вот строгая пчела:

У каждого свои полезные дела.

Лишь ты одна, блоха, проводишь дни впустую,

Живешь за счет людей и кровь сосешь людскую!'

Сказал и раздавил; она же в смертный час

Чуть слышно пискнула: 'А чем вы лучше нас?'

[1825]

ДРУЗЬЯ

Я с искренней дружбой не встретился, сколько ни ездил.

Последний ее образец обнаружен в Ошмянском уезде.

Там Мешек – кум Лешка и Лешек – кум Мешка,

Из тех, что не 'ты' и не 'я' – а 'одно'!

Настолько дружили, что даже орешка

Они меж собою делили зерно.

И так они дружбу хранили священную эту,

Что – я утверждаю – такого содружества нету,

Хоть ты обыщи до последней травинки планету!

О дружбе своей, не бывалой нигде до сих пор,

Однажды в дубраве они повели разговор.

Вордны летали, кукушка вдали куковала,

Как вдруг по соседству какая-то Тварь зарычала.

И Лешек – на дуб! От опасности дальше как двинет!

И, дятла проворней, он быстро бежит по суку,

А Мешек беспомощный руки простер к нему: 'Кум!'

А кум-то уже на вершине.

И Мешек еще не успел побледнеть,

Как рядом уже очутился медведь,

Он тело ощупал, потом обоняньем медвежьим

Почувствовав запах, какой

От страха бывает порой,

Решил, что покойник пред ним и к тому же несвежий,

И в чащу брезгливо ушел, продолжая реветь

На тухлое мясо не падок литовский медведь.

'Ах, Мешек, мой друг! Я так счастлив, что жив ты остался!

С вершины кричит ему кум дорогой:

Но что это он так упорно пыхтел над тобой,

Как будто с тобою о чем-то шептался?'

'Медвежью пословицу мне прошептал он – о том,

Что только в беде настоящих друзей познаем!'

1829

СВАТОВСТВО

Покамест пел я дочке дифирамбы,

Мать слушала, а дядюшка читал.

Но я шепнул: 'Вот пожениться нам бы',

Весь дом я, оказалось, взволновал.

Мать говорит о душах, об именьях,

А дядя – о доходах и чинах,

Слугу служанка просит без стесненья

Сказать, каков в амурных я делах.

Мать! Дядюшка! Парнас – мое поместье.

Душой владею я всего одной.

Чины смогу в веках лишь приобресть я.

Доход? Перо – вот весь достаток мой.

Любовь? Нельзя ль, плутовка, без расспросов!

О ней скажу тебе наедине,

Когда ты, моего лакея бросив,