— Тогда я остаюсь. — Вся дрожа, Энн выхватила документы из руки Рубена и, прежде чем он успел опомниться, порвала их на мелкие кусочки. — Я ни за что не разведусь с тобой. Если ты собираешься держать Стивена у себя, то придется тебе терпеть и меня тоже. Ни на что другое я не согласна, Рубен. Стивен всегда будет со мной. Всегда!
Наконец-то она сумела заставить его потерять дар речи. И слава Богу. Ибо, что бы он сейчас ни сказал, Энн не могла ручаться, что сумеет и дальше держать себя в руках.
Напряженное молчание окутало их плотной завесой. Когда Рубен наконец заговорил, его голос прозвучал спокойно, почти задумчиво.
— Всегда?
— Всегда.
— И ты сделаешь ради сына все что угодно?
Как же мало он знает о силе любви! Энн выпустила из рук обрывки бумаги, и они посыпались на пол. Закинув голову, она пристально вгляделась в лицо мужа. Но Рубен стоял против солнца, и лица было не разглядеть. Он лишь нависал над ней тяжелой неподвижной глыбой.
— Я умру ради него. Не задумываясь.
— Ах, даже так?
— Не раздумывая! Ты этого от меня хочешь? Чтобы я принесла последнюю жертву?
— Господи, да нет, конечно! — Рубен даже отшатнулся. Затем его лицо снова замкнулось, и, отвернувшись, он стал смотреть куда-то вдаль. — Как же далеко мы ушли от того, что было.
Он сказал это совсем тихо, почти шепотом, но его слова будто подхватил ветерок и донес до Энн. Этот шепот проник ей в самое сердце, наполнив его неожиданной нежностью. «Как же далеко мы ушли от того, что было». Неужели в его голосе действительно прозвучало сожаление? А в глазах, когда он мимоходом глянул на нее, действительно мелькнула тоска, или ей померещилось? В горле Энн застрял комок, в глазах защипало.
— Тебе лучше вернуться к себе, — не оборачиваясь, глухо произнес Рубен. — Мы поговорим позже. Даю тебе слово.
Все сложилось совсем не так, как он ожидал. Он готовился к слезам и яростным обвинениям, она упала к его ногам, готовая принести любую жертву ради сына. Это Рубена обезоружило. Он тяжело сглотнул, стараясь избавиться от горечи во рту. Да, он победил, но победа не принесла радости, как и ощущение власти, в особенности после того, что произошло между ними прошлой ночью. Ведь он отчаянно хотел ее, жаждал почувствовать всю целиком, прикасаться к ней, ощущать вкус ее кожи.
Воспоминание об этом почти непреодолимом желании привело его в ярость. Как мог он желать женщину, к которой у него нет доверия? Как мог страстно тянуться к той, что предала его, публично опозорила, нарушила все клятвы, которые он считал священными? Рубен едва сдерживался, он был в бешенстве, но гнев сейчас был направлен исключительно на него самого.
Энн всегда была не такой, как те женщины, с которыми ему доводилось встречаться. С самого начала она была особенной: одновременно нежной — и отважной, невинной — и страстной, романтичной — и решительной. А в целом — удивительно волнующей. Она мечтала покорить весь мир, и Рубен был готов принести его ей на серебряном блюде. Он думал, что сможет дать ей все, но…
В дверь кабинета постучали, и Рубен отозвался, зная, что на это мог осмелиться только Марсело.
— Тут еще бумаги по поводу развода, — сообщил Марсело, входя в кабинет. Он подошел к письменному столу хозяина и положил на стол пачку документов. — Вам осталось поставить свою подпись.
Рубен тупо смотрел на лежащие на столе документы. Он уже не был уверен, что готов последовать советам адвокатов.
— Спасибо.
— Полагаю, вы могли бы заставить и ее все подписать.
Заставить, устало подумал Рубен. Сила, снова сила. Заставить ее подчиниться, силой уложить в постель, сломать ее… Ему вдруг стало противно: невелика честь — злоупотреблять властью над слабой женщиной. И кто это сказал, что месть сладка? Если так, то почему он не торжествует, почему так горько на душе?
— Она не оставит Стивена. — Марсело промолчал, Рубен медленно подошел к столу, взял бумаги и пролистал их. — По крайней мере, она оказалась лучшей матерью, чем женой. — Марсело продолжал безмолвствовать. Рубен бросил бумаги на стол. — Сестра уже прилетела?
— Нет, сеньор.
— Дай мне знать, когда она прибудет. А сейчас можешь идти.
Присев на корточки рядом с кроваткой в детской, Рубен осторожно отодвинул полог. Стивен пошевелился во сне, подложил ручонку под щеку и глубже зарылся в подушку.
Мой малыш, мой мальчик!.. Рубен тяжело вздохнул. Нет, дальше так продолжаться не может. И вообще, для детей надо создать некое священной место, где никто не мог бы обидеть нежную детскую душу. Может быть, если бы в детстве его самого лучше защищали, он вырос бы другим человеком.
Рубен осторожно положил руку на головку сына. Она была теплой, волосики — мягкими как шелк.
Ты должен защищать своего ребенка, сказал он себе. Оберегать его хрупкую жизнь, его покой. Его настоящее и будущее.
Впервые за последние дни Рубен ощутил что-то сродни покою. Наклонившись, он осторожно поднял сына на руки и встал. Малыш не проснулся. Легкий, как пушинка, он был для него дороже всех сокровищ мира.
Скрипнула дверь, послышались шаги, и Энн подняла голову. Напрягая зрение, она вгляделась в темноту. В комнате кто-то был и двигался по направлению к ней. Спустив ноги с кровати, Энн испуганно потерла глаза: ей вспомнилась та роковая ночь, когда к ней вторгся незваный гость.
— Энн? — Это был голос Рубена с его едва заметным акцентом. — Ты не спишь?
— Нет. Что случилось?
— Ничего. Тише, он спит, не разбуди его.
Энн тихо ахнула и почти выпрыгнула из постели. Рубен все-таки вернул ей Стива! А тот мягко опустил малыша на кровать и прикрыл одеялом. Энн опустилась рядом и осторожно приложила руку к теплой щечке сынишки. Неужели все это наяву? Ее малыш снова с ней! В ее сердце зажегся огонек надежды.
— Спасибо, — прошептала она, задыхаясь от избытка чувств, — огромное спасибо. — Рубен кивнул и, не говоря ни слова, направился к двери. — Но что все это означает?
При звуке ее голоса он остановился.
— Сам не знаю. — Он помолчал, лицо его хранило замкнутое выражение. — Возможно, это значит, что нам стоит объявить перемирие. Больше никаких ссор. По крайней мере, из-за сына.
— Никогда, — поспешно согласилась Энн. — Спасибо еще раз, Рубен. Я так благодарна тебе!
Открыв дверь, Рубен застыл на пороге. Мягкий свет, струившийся из коридора, освещал его высокую мощную фигуру. Он казался рыцарем из средневековой баллады — прекрасным и ужасно одиноким. Энн внезапно осознала: ее муж был одинок с тех пор, как она его бросила.
Тишина в комнате словно вибрировала от невысказанных слов. Грудь Энн сдавило так, что она с трудом могла дышать. Ей отчаянно захотелось броситься к нему, заключить его в объятия, любить его. Однако образовавшаяся между ними пропасть была слишком глубока, и это пугало.
— Спокойной ночи, Энн. Надеюсь, ты будешь хорошо спать.
— Теперь — да.
— Я тоже. — Рубен повернулся и одиноко шагнул из комнаты, дверь за ним тихо закрылась. Энн прижала к груди Стивена.
Прошли полчаса, час, а она все никак не могла заснуть. Да и какой уж тут сон, когда все мысли заняты Рубеном!
Очень скоро после того, как она врезалась в машину Рубена на автостоянке, Энн поняла смысл слов «событие, которое круто меняет всю жизнь». Из своего роскошного лимузина вышел мужчина, и она испытала настоящий шок. Он что-то говорил, но Энн не слышала. Взгляд ее был прикован к его лицу. Когда-то давно, в какой-то из прошлых жизней, она видела это прекрасно вылепленное лицо с правильными
