— Пожалуйста, Рубен, я тебя умоляю!
— Нет.
Энн закрыла глаза, затаив дыхание. Восемь, девять. Телефон перестал звонить. Сердце Энн затопила боль. Она живо представила себе будущее: не здесь, а на далеком острове, где царит буйная тропическая растительность и, казалось, весь воздух пропитан сладострастием.
— Я не твоя рабыня, и тебе не удастся снова заточить меня в темницу! — в ярости вскричала Энн.
Ее гнев был направлен не только на Рубена, но на всю его семью, их дурацкие средневековые обычаи, которые в любом нормальном обществе показались бы просто дикими. Однако и на него самого — за его близорукость, за неумение понять любимого человека.
— Мой дом не был для тебя тюрьмой! — Наконец-то Рубен тоже был задет.
— Такое уж у меня создалось впечатление. Ты просто бросил меня там, заточил, как в гареме.
— Послушай, ты же не дурочка. Ты должна была понимать, что у меня есть обязательства…
— Перед кем? В первую очередь у тебя были обязательства передо мной — ты же взял меня в жены! Я хотела быть с тобой рядом.
— Но ты и была со мной. Я же приходил к тебе почти каждую ночь, не считая тех случаев, когда мне приходилось отлучаться из дому по делам — нефтяным, банковским, кофейным… — Рубен сделал глубокий вдох, его самообладание было явно поколеблено. Он прижал пальцы к вискам и стиснул зубы. — Что бы ты ни думала насчет Суэньо, я не могу рисковать твоей безопасностью в нынешней ситуации. Ты же понимаешь, как сейчас все сложно. Стоит кому-нибудь доискаться, что ты моя жена и стоишь миллионы… — Рубен на мгновение замолчал, и Энн похолодела. — К тебе же толпами начнет стекаться народ, в том числе и весьма опасный.
— Никто ведь не знает, что я твоя жена!
— Теперь узнают.
В голосе Рубена звучала твердая решимость, от которой у Энн по спине побежали мурашки. Теперь все узнают — уж он позаботится о том, чтобы было известно: она принадлежит ему. Так что кто-нибудь вроде Уилла пусть и не вздумает в нее влюбиться. Рубен наверняка добьется того, чтобы она осталась одна в башне слоновой кости.
— Ты хочешь сделать меня узницей в собственном доме!
— Такова плата за богатство. — Глаза Энн наполнились слезами, и она отвернулась. — Но дело не только в этом. Твоих родителей убили экстремисты, — чуть мягче продолжил Рубен. — Тебе лучше, чем кому бы то ни было, известно, что мир полон опасностей.
— Именно поэтому я и решила, что теперь буду жить без страха.
Покинув Суэньо, Энн навсегда покончила с миром экзотики и безрассудной любовью к приключениям. Больше никаких рискованных путешествий, мечтаний о дальних неизведанных краях. Ее родители были непоседами, их это погубило, а ее сделало сиротой. Со Стивеном такого никогда не случится, поклялась себе Энн.
— И не стану менять своего решения ради твоего душевного спокойствия, — отрезала она, отгоняя волны ужаса, испытанного ею, когда она узнала о гибели родителей.
Потом ее отправили в Массачусетс к тете Эффи — самой удивительной женщине на свете. Энн по гроб жизни останется благодарна тетке за ее любовь и заботу.
Она скорее почувствовала, чем услышала, что Рубен подошел и встал у нее за спиной. Он всегда двигался легко и бесшумно, как огромная кошка — красивая, но, увы, смертельно опасная.
— А я не допущу, чтобы с твоей головы упал хоть один волос, — тихонько шепнул Рубен и, протянув руки, прижал Энн к себе. Та напряженно выпрямилась, а он прильнул губами к ее шее.
Его губы нежно коснулись ее кожи, и это было самым восхитительным ощущением в мире. По телу Энн пробежала сладостная дрожь, разливая волны жара. Господи, какой ужас: одно прикосновение, и она уже готова растаять! Слезы жгли глаза Энн. Она мучительно боролась с желанием ощутить его руки на своей груди, животе, бедрах. Рубен, между тем, стал неторопливо вынимать из ее прически перламутровые шпильки. Распустив волосы Энн, он провел по ним пальцами.
— Ни один волосок, — повторил он, приподнимая шелковистые белокурые пряди и пропуская их сквозь пальцы. — Несмотря ни на что, я по-прежнему хочу тебя и жажду обладать твоим телом.
— Нет! — в отчаянии выкрикнула Энн и закусила губу, борясь со всепоглощающим желанием.
Она же должна быть холодна как лед, а в действительности вся горит. Должна быть стойкой, а сама тает как воск в его руках. Сопротивляйся! — яростно приказала она себе. Не смей ему поддаваться!
— Да, — настаивал Рубен. — И я прощаю тебя, — прибавил он, целуя Энн в затылок, от чего ее тело всколыхнулось от новой волны наслаждения. Руки Рубена скользнули на плечи молодой женщины и крепко их сжали. — Я прощаю тебя и хочу лишь одного — чтобы ты вернулась домой.
Эти слова ударили Энн словно кинжалом, напомнив о тайне, которую она так тщательно от него скрывала. Целых три года она отказывалась вспоминать о своем недолгом счастье, отказывалась признавать, что Стивен — это и его сын тоже.
Губы Рубена продолжали скользить вдоль ее шеи, и Энн закрыла глаза. Голова опустилась на грудь, и на миг она полностью отдалась во власть ощущений. Ей так хотелось, чтобы ее обнимали, берегли, любили. Уилл, конечно, был к ней очень привязан, но никогда в его объятиях она не испытывала ничего подобного. Ему не хватало ни силы, ни страсти…
Старенький чайник на плите, закипая, стал тихонько посвистывать. Это вернуло Энн к действительности.
— В жизни многих людей наступает момент решения: как ему жить дальше? — выдавила она, чувствуя, что вот-вот задохнется. Сердце в груди казалось хрупким, как хрусталь: еще минута — и оно разобьется. Рубен никогда не поймет, почему Энн так глупо попалась в ловушку Каролины, и не простит ей этого. — Вот и я хочу покончить с прошлым и жить своей жизнью.
Чайник на плите пел все громче.
— Зато я не хочу.
— Но почему? Ты один из самых преуспевающих и образованных людей чуть ли во всей Латинской Америке. У тебя два диплома — Кембридж и Гарвард…
Рубен протянул руку и снял пронзительно свистящий чайник с конфорки.
— Я получил образование на Западе, это верно. Но не забудь, что душой я латиноамериканец. В моих жилах течет горячая южная кровь, и она требует возмездия. Око за око, зуб за зуб.
— И унижение за унижение, — закончила Энн и медленно повернулась к нему, сознавая свою беспомощность.
— Вот именно.
— Стало быть, если я не проведу с тобой уикэнд, я никогда не получу свободу?
Рубен не ответил. Да в этом и не было смысла — все и так ясно.
Он лишь молча наблюдал, как на лице его жены эмоции сменяли одна другую. Ее глаза широко раскрылись и потемнели — совсем как небо перед грозой. Растерянность сменилась гневом, а затем в глазах Энн засверкал вызов.
— Ты ведь на самом деле не оставляешь мне выбора, так? — резко спросила она.
Рубен вовремя успел спрятать улыбку, игравшую в уголках губ. Какое воплощение оскорбленной невинности, глаза сверкают, губы дрожат. Ему ли не знать это выражение ее лица? С той ночи, когда Энн его оставила, ее образ тысячи раз тревожил память, он снова и снова проигрывал в уме их ссоры.
По иронии судьбы, даже в гневе Энн казалась хрупкой и какой-то… кукольной. Нежный овал удлиненного личика, обрамленного шелковистыми волосами, такими светлыми, что отливали серебром, ослепительно белая, нежная, как лепесток магнолии, кожа… Рубен всегда любовался ею, с наслаждением касался ее кожи, бережно пропускал мягкие пряди сквозь пальцы, наблюдая за игрой света в пушистых локонах.
Когда его доверенный сотрудник Марсело сообщил ему, что Энн собралась замуж, он пришел в неописуемую ярость. Рубен просто поверить не мог, что она действительно решилась связать жизнь с другим мужчиной. А поверив, впал в такой гнев, что ему казалось: он ей покажет, черт побери, стоит только
