сладость, повышает низменное наслаждение. Теперь они – детища не только его извращенной природы, но и его способности формировать понятия. И я, несчастный убогий человек, должен служить этим желаниям!
– Да, господа, я несчастный раб его страсти к плотскому наслаждению, самого глубокого и темного из его смутных желаний, – а они воистину неутолимы! Посмотрите ему в глаза! Вы видите эти желания? Вы чувствуете, как их жар сочится из всех его зловонных пор? Не порицайте меня, а пожалейте. Не применяйте ко мне свои христианские представления о порядочности и нормы морали цивилизованного человека, так как их нельзя применять к такому человеку, как я, жертве трагедии. Нет, господа, посочувствуйте, ибо я опустился на самый низ мерзости. Глядите! Глядите, аппетит зверя начинает шевелиться. И я снова опозорен, унижен, обесчещен тем, что должен сейчас делать!
Инстинктивно превосходно чувствуя время, Нино понял, что сейчас самый подходящий момент, схватил меня за плечи и издал громкий рев. Я услышал, как вскрикнул кардинал де Медичи, и увидел, как он закрыл лицо ладонями. Серапика сидел, развалясь на триклинии, и глазел, разинув рот, словно человек из вульгарной толпы, которая каждый вечер набивалась в наш шатер, да и действительно, в чем разница? Похоть всех уравнивает.
Нино развернул меня к себе и уткнул меня лицом в свой пах. Это, я знал, будет самым лучшим нашим представлением, и, закрыв глаза, я принялся энергично исполнять свою работу. Нино явно получал огромное наслаждение, он запрокидывал голову и ревел, вскидывал волосатые руки и сжимал и разжимал когтистые пальцы. Он сладострастно вращал бедрами.
– Пожалейте меня, пожалейте меня, господа! – воскликнул я.
Вдруг Нино нагнулся и прошептал мне на ухо:
– Отойди, друг, я сейчас спущу… ох!.. Он издал громкий крик, тело конвульсивно задергалось, сверкающей дугой вырвался поток спермы и крупными каплями упал на колышущуюся массу Его Высокопреосвященства кардинала Джованни де Медичи.
– Вот это да, милый! Никогда бы не подумал, что ты так умеешь, – сказал, переводя дыхание, Серапика. – Но как?.. Я хочу сказать…
– Это было восхитительное представление, – сказал Джованни де Медичи, явно еще не придя в себя. – Не совсем, правда, для смешанной аудитории.
– Да, Ваше Высокопреосвященство, – сказал я.
Нино ничем не проявил того, что меня знает, и взглядами и жестами он дал понять, что так и надо. Когда мы все по очереди брали его за руку и благодарили за представление, я удержал ее немного дольше, чем другие, и нежно пожал. Я знал, что он меня понял. Я также намекнул Серапике, чтобы он заплатил Нино и придурку немного больше той суммы, о которой он договорился с маэстро Антонио – или «владельцем каравана», как я его назвал.
– С удовольствием, – ответил Серапика щедро и позвал одного из слуг.
Он каждому дал по двадцать дукатов.
– Передайте своему хозяину благодарность от Его Высокопреосвященства и от меня.
– Скажите ему, – добавил я, – что Его Высокопреосвященство ожидает, что о таких одаренных актерах, как вы, будут хорошо заботиться.
– В таверне Марко Салетти… завтра вечером, Пеппе. Нас купил твой любимый магистр – всех троих! Не забудь, таверна Марко. Приходи!
Затем он ушел.
– Я просто знал, что должно было быть дальше, – сказал я Серапике, потому что он настаивал на объяснении.
– Да, но откуда ты знал, что должно было быть дальше?
Я дал ему время самому прийти к очевидному заключению, что он довольно быстро и сделал.
– О-о-о! – воскликнул он. – Маленький обманщик! Плутишка!
– Что такое, что такое? – спросил кардинал де Медичи.
– Разве не ясно, Ваше Преосвященство? Пеппе, как и я, уже видел это представление.
Я прижал к губам палец.
– У всех у нас есть свои маленькие секреты, – сказал я.
Тем вечером Его Высокопреосвященство предложил мне поступить к нему на службу младшим управляющим. Я без колебаний согласился.
Было ясно, что кардинал де Медичи просто влюбился в меня; в то время как Серапика занимался его счетами и своими частными предприятиями, я всюду ходил за Его Высокопреосвященством, словно талисман. Я смешил его своими risque шутками (которые, кажется, ему нравились чуть больше, чем откровенно сладострастные женственные речи Серапики), повышал его престиж на роскошных банкетах и оказывал ему сотню других услуг, благодаря которым он мог изображать великого государственного деятеля и церковного иерарха. Он стал считать мои советы неоценимыми, хотя в основном они вытекали из простой житейской мудрости – не то чтобы Его Преосвященство испытывал в ней недостаток, отнюдь! – но это избавляло его от неудобства самому решать проблемы.
Я уже находился на службе у кардинала Джованни де Медичи, когда познакомился с Леонардо да Винчи, который по пути во Францию остановился ненадолго в нашем городе. Потом я узнал, что Леонардо вообще всюду «останавливается ненадолго», потому что очень боится столкнуться с Микеланджело. Но как бы то ни было, с Флоренцией Леонардо многое связывало, ведь его отец был городским нотариусом, и в молодости он сам учился несколько лет у Андреа дель Верроккьо. В последнее время Maestro сделался бродягой; из всех городов он больше всего, конечно, любил Милан, но с тех пор, как французы заняли его в 1499 году, он там ни разу подолгу не жил.
Леонардо да Винчи мне совсем не понравился. Когда я впервые увидел его, он был стариком, лет под шестьдесят, высоким и сутулым, с гривой грязных седых волос и длинной неухоженной бородой, воняющей старой блевотой. Вся его одежда была заляпана засохшими кусочками полуразжеванной пищи, во всяком
