Он взял тонкий, очень острый на вид нож и, положив глаз на ладонь левой руки, четко и аккуратно разрезал его, обнажив затвердевшую внутриглазную жидкость.
– Смотри! – прошипел он. На его морщинистом лице рептилии было выражение полной погруженности в свои мысли. – Видишь прожилки нервов, пигментированный слой радужной оболочки… да, вот! Этот пустячный, р'змером с орех кусок человеческой плоти – ничто! – однако он творит чудеса, он абсолютная тайна. Вот я его держу в руке, но не знаю, как он работает. Я словно ребенок, глядящий на сложную мат'матическую форм'лу, – передо мной все необходимые данные для р'шения, а решить я не могу.
Леонардо уже довел себя до лихорадочного возбуждения, его руки затряслись, а узловатые пальцы слишком сильно сдавили вареное глазное яблоко, и обе его половинки, соединенные тонким жгутиком, с гадким чмоком вдруг лопнули, выстрелив вверх, и желеобразные капли осели по всему переду камзола Леонардо, присоединившись к остальному засохшему дерьму.
– Ой, – сказал он.
Меня просто мутило. Он с дрожью в голосе продолжал:
– О, Пеппе, 'ксперименты – это моя истинная любовь! Вот этот человеческий глаз, например: если бы ч'ловек мог открыть точную пр'роду того, как он действует, и смог бы построить подобную м'шину… да зачем тогда вообще будут нужны такие мазилы, как я? Художники вымерли бы, и первыми вымерли бы портретисты. Разве захочет кто-нибудь, чтобы его образ передавали маслом и пигментом, когда это можно будет сделать чистым светом? Зачем рисковать? Ведь нос может оказаться слишком большим, рот слишком ехидным, подбородок не слишком правильным, при том, что можно получить и более совершенное изображение? Я просто мечтаю о такой м'шине, Пеппе, – да, мечтаю о ней! Как-то, каким-то образом, который п'ка за пр'делами нашего понимания, это наверняка возможно. М'шина, пишущая картины светом! Я даже придумал ей имя: – «связывающая свет», чудесное из'бретение, улавливающее и использующее свет.
В заключение своего фантастического опуса он вздохнул, глубоко и протяжно.
– Да, да, – тихо пробормотал он, – это наверняка возможно.
– Это мечта, – ответил я. – Человек не может надеяться подражать…
Леонардо пристально посмотрел на меня, вдруг насторожившись. Я чуть не сказал «Сатане», так как, будучи гностиком, я считаю, что материальную форму создал Сатана, дух зла, но я вовремя спохватился и сказал:
– …подражать делу рук Творца.
– Пеппе, я хочу тебя попросить об одной услуге.
Я начал чувствовать себя очень неудобно: он вполне мог сказать: «Не дашь мне один свой глаз? У меня кончаются». Этого он не попросил, но он сказал фразу, приведшую меня в не меньшее замешательство.
–
– Вы хотите сказать, для секса? – еле выдавил я из себя.
Леонардо поморщился:
– Конечно, нет! Для… ну, для моих целей.
– Хотите сказать, для экспериментов?
– Да, да, для этого. Ведь у т'бя очень необычное тело…
– Я прекрасно об этом знаю.
– Меня интересуют возможности.
– Что за возможности?
Он склонился вперед, придвинул свое морщинистое лицо вплотную к моему и, дыша на меня блевотиной, произнес почти что сладострастным тоном:
– 'ткрытие! В'зможность сделать 'ткрытие! Найти то, что придает тебе такую форму, какие уродства скрыты внутри, какие темные флюиды закрались в твои обезображенные внутренние органы…
Я почувствовал себя оскорбленным, к тому же меня начинало тошнить.
– Какое постороннее давление и какой природы скрутило, смяло и скрючило… Скрючило?
– Вам, возможно, придется долго ждать, – поспешил я перебить его. – Ведь вы все-таки уже старик…
– Такие, как ты, долго не живут, – сказал он с обескураживающей откровенностью. – Можно составить документ, если хочешь… Заплачу я тебе, конечно, сейчас…
– Эти деньги мне не нужны, спасибо.
– …а когда твой час настанет, у меня будут твои останки…
– Нет, маэстро. Это предложение меня не прельщает.
– Но ведь 'ксперименты могут дать так много! – страдальчески вскрикнул он, отчего меня просто замутило, ведь страдание было неподдельным.
– В пизду твои эксперименты! – закричал я на него, уже разозлившись. – Я не какое-нибудь там гигантское глазное яблоко, которое можно прокипятить и превратить в желе!
Леонардо откинулся на спинку стула, руками показывая, чтобы я успокоился.
– Я думал, ты будешь рад, – сказал он. – А тебе это явно не понравилось.
– Не понравилось.
