– Жюльетта, перестань дурачиться.
– Почему?
– Что почему?
– Почему перестать дурачиться? Мы едем на конфирмацию? Или у тебя такой старый автомобиль, что от прыжков он развалится?
– От прыжков он не развалится, но ты мешаешь мистеру Мерчисону, а насчет порулить не может быть и...
– Я умею! Дядя Гарольд меня научил. Мы с ним ездили в Дакар на джипе.
Джон мысленно сосчитал до десяти. Еще бы! Как он мог забыть про воспитание дяди Гарольда? Уж конечно, он ее не крестиком вышивать учил...
– Тебе нет восемнадцати, у тебя нет прав, к тому же ты не знаешь дорогу.
– Так никто ж не увидит! За городом нет полиции.
Сраженный этим доводом, Джон на некоторое время онемел, а пришедший в себя Мерчисон неожиданно перекинулся в стан противника.
– Вообще-то, мистер Джон, не доезжая замка можно было бы, там ведь частное владение...
– Мерчисон! И вы?!
– Так я же рядом буду сидеть, и потом, раз мистер Гарольд научил мисс, то все в ажуре. Он здорово водил, мистер Гарольд-то. Он и в войну...
– Все. Следите за дорогой, Мерчисон. Жюльетта, сядь и уймись. Чтобы скоротать время, могу рассказать об истории Форрест-Хилла.
– Я сама могу тебе рассказать историю Форрест-Хилла. Построен в четырнадцатом, сожжен почти дотла в шестнадцатом, полностью восстановлен в нынешнем виде в конце восемнадцатого. Стиль – позднее французское Средневековье, облицовка известняком, как у замков Луары. Основатель – сэр Арман Бассенкур. В начале двадцатого века проведены коммуникации, горячая вода идет от котельных... Твою родословную рассказывать?
Потрясенный Джон еле успел закрыть рот, когда невозможная девица повернулась и уставилась на него своими зелеными глазищами. Через секунду любопытство, вслед за кошкой, погубило и графа Лейстерского.
– Родословную не надо, скажи лучше, почему тебя так боится Джеймс?
– Он мне должен кучу денег.
Пришлось опять срочно считать до десяти.
– Могу я узнать подробности, мисс Арно?
– Не можешь, потому что это страшная тайна, но так и быть, скажу. Я его шантажирую.
– Джеймса? Чем?!
Жюльетта расплылась в ехиднейшей улыбке.
– Он пришел меня будить сегодня утром, а я сплю голая, я тебе говорила.
– Он проявил нескромность?! Джеймс?!
– Нет. Но он думает, что да. Я сказала, что если он не даст мне сигаретку, то я скажу тебе, что он ко мне приставал и пялился на меня.
– И все это время ты была... неодетой?
– Почему? Я давно оделась, я вообще встаю в семь. Но ты же этого не знал бы.
– И что же было дальше?
– Он дал мне сигаретку.
– Я все еще не понимаю...
– А потом мне стало скучно, и я сказала, что буду молчать, если он отвалит мне сто фунтов. Сказала, что я из каморры, что у нас длинные руки и что если до босса дойдет, что к его девчонке приставал англичанин, Джимми отрежут уши... и еще разные части тела.
– Бред какой!
– Во-во. Полный! Но он купился.
– Бедный Джеймс!
– Он смотрит слишком много детективов и читает комиксы.
– Жюльетта, ты понимаешь, что он может распустить слухи среди прислуги и тогда...
– Отлично! Я уже все продумала. Периодически я буду подбрасывать ему листки бумаги с отпечатками Кровавой Руки. Он у меня попрыгает!
– Тебе дать сто фунтов?
– Зачем?
– Но ведь ты просила их у Джеймса.
– Я их ВЫМОГАЛА, сечешь разницу? Это же интереснее. Ты в детстве не играл в шпионов?
– Нет.
– Напрасно. Очень увлекательно. Можно, я покурю?
– Нельзя. Откуда у тебя... ах, да. Жюльетта, я тебя очень прошу, повремени с баловством, когда мы приедем в замок. Дай тете время привыкнуть к тебе.
– А ты уже привык?
Она спросила это с детской непосредственностью, чуть склонив голову на плечо, и Джону вдруг невыносимо захотелось ее поцеловать – такая она была в этот момент хорошенькая. Разумеется, виду он не подал, только сухо кивнул и скептически заметил:
– Как ни странно, начинаю привыкать. К тому же ты сегодня прекрасно выглядишь.
– Спасибо, мсье Сноб.
– Почему ты считаешь, что я сноб?
– Потому что ты судишь по одежке. Меня умыли, приодели, причесали – и ты ко мне сразу привык. Но ведь и вчера под мостом через Сену это была я. И на пароме. И в поезде. И сегодня за завтраком. Это все та же я, изменилась только упаковка. Значит, на самом деле тебя не волнует, что я из себя представляю. Только внешние приличия. А если я надену вечернее платье, но буду при этом есть руками и сморкаться в скатерть?
– Это юношеский максимализм. На самом деле я полагаю, что твои фокусы – это точно такая же одежда, как и все эти новые вещи. Твой камуфляж. На самом деле тебе не свойственно есть руками и шантажировать слуг.
– Интересно, а какая я на самом деле?
Она смотрела с вызовом, но в глубине изумрудных глаз таились грусть и страх. Он вдруг подумал, что она отчаянно нуждается в любви и сочувствии. Не во внешнем, а в настоящем, как там, на пароме, когда она прильнула к его груди, а он не отнял рук.
Джон прямо и серьезно посмотрел ей в глаза и ответил:
– Ты – одинокая. Грустная. Слабая – в силу возраста, сильная – в силу обстоятельств. Недоверчивая на всякий случай. Отчаянно нуждающаяся в поддержке. Упрямая и потому скрывающая все это. Достаточно?
Она закусила губу, и в глазах блеснули слезы.
– Ты гонишь, фраер! Строишь из себя великого психолога, потому что получил аж две корочки и сидишь на миллионах. Тебе же на самом деле наплевать на меня! Я для тебя диковина, вроде зверька...
– Еще ты грубая, несдержанная, плохо воспитанная, психованная, неуправляемая, сквернословящая, курящая врушка. Так лучше?
Она замолчала и некоторое время смотрела на него, а потом неожиданно расслабилась, потянулась всем телом, изогнулась на кожаном диване, чуть подалась к нему так, что блузка распахнулась на груди, и поинтересовалась хриплым воркующим голосом профессиональной соблазнительницы:
– А как насчет моей красоты, милорд? Неужели вас не сводит с ума эта белоснежная кожа, этот изгиб бедра, эти шелковистые волосы и кроткий взгляд? О, какое счастье, что судьба сделала вас моим опекуном! Клянусь, я отплачу вам сторицей за вашу мудрость и доброту! Все уловки гурий Эдема померкнут рядом с ласками, которыми я осыплю вас в ночной мгле, когда уснет глухая тетя Гортензия и не в меру бдительный Джеймс Бигелоу! Я прокрадусь к вам в спальню, мой господин, и вы не пожалеете, что удочерили
