— Я, понимаешь ли…
— «Замастырить туфту» про документы не говорят. Это значит «ввести в заблуждение следователя». И «фраер» — это гражданский. Про своего брата-уголовника так ни за что не скажут — это оскорбление. Ты знаешь блатные слова, но ты не блатная. Кто ты?
— Джонни, я…
— Ты заняла место Пилар Эстевес, подружки Пабло, матерой уголовницы. Он хотел сказать об этом, но не успел — умер. Ты выбралась из тюрьмы, ты использовала деньги и план Пабло, ты водишь за нос меня — кто ты?!
— Пусти меня, мне больно!
Джонни выпустил мои руки, и я торопливо села, стараясь не смотреть на его крепкую грудь, расписанную синими разводами татуировки. Поправила машинально парик, потом сердито сорвала его с головы. Ну и ладно! Пусть так!
— Я сама хотела все рассказать, с самого начала, но тут все так начало складываться… Я просто растерялась. Испугалась. Я никогда не попадала в такие ситуации, понимаешь?
— Нет, не понимаю.
— Хорошо. Тогда слушай. Меня зовут Джессика Микаэла Каэрвен Гвендолен Мойра Паркер Макфарлан…
Он оказался прекрасным слушателем, ирландец Джонни Огилви. Он ни разу меня не перебил и ни разу не отвел глаз. При этом на его смуглом лице не отражалось ни-че-го — ни осуждения, ни сочувствия. Он просто очень внимательно слушал.
А я сама себе порадовалась. Оказывается, я очень хороший рассказчик. Мне бы книжки писать, вот что! Ей-богу, выберусь отсюда невредимой — начну писать книжки, решено! Да, так о чем я?
Джонни! Он слушал и молчал, а потом я договорила до конца, выдохлась, перегнулась через моего безмолвного слушателя и взяла с тумбочки графин с водой. Выпила почти половину и посмотрела на Джонни.
— Все. Конец истории. Убьешь меня здесь или скинешь за борт?
Он криво усмехнулся.
— Если честно, для начала я бы выпил чего-нибудь крепкого.
Я пожала плечами, слезла (с неохотой) с его постели и отправилась к шкафчику, в котором просто обязан был помещаться мини-бар. Ну и в общем и целом он там и помещался. Только, скажу я вам, у моряков странные представления о понятии «мини». В шкафчике стояли литровая бутылка джина, литровая бутылка виски, ма-аленькая баночка колы и три стакана. Ах да, еще пакетик орешков. Соленых, к пиву.
Я развернулась к Джонни и помахала ему джином и виски. Он подумал и указал на джин. Хороший выбор, от виски у меня голова болит.
Я снова вернулась на кровать, мы налили джин в стаканы, мрачно посмотрели друг на друга, чокнулись и выпили. Огненная вода — так совершенно справедливо его называют индейцы. В смысле, джин. По моему горлу прокатился клубок огня, провалился в пустой и голодный желудок, выжигая любую флору и фауну, которая, возможно, попадалась ему на пути. Потом вдруг стало очень жарко и очень весело, а еще потом я залилась радостным смехом, потому что окончательно поняла: все мои проблемы решены раз и навсегда! Теперь их будет решать Джонни — а я глупая и нетрезвая блондинка.
Эта мысль принесла мне столько радости, что я сидела и заливалась хохотом, а Джонни смотрел на меня с терпеливым отвращением. Потом он отобрал у меня стакан и решительно плеснул туда еще огненной воды.
Знакомый клубок пронесся по организму, гася в зародыше головную боль, простуду, малярию, лихорадку и все то, что я теоретически могла подцепить в тюремной канализации. Я почти воочию видела, как мрут в моем организме микробы и бациллы. Страшной смертью!
Потом пришло величавое спокойствие. Я нацелилась на орешек, промахнулась, попала с третьего раза, уселась поудобнее и попыталась сфокусировать взгляд на Джонни. Мне это почти удалось, только их почему-то стало двое…
Джонни Огилви хмыкнул и проворчал:
— Эх, жалко, я не подлец и негодяй. Сейчас самое время воспользоваться твоим состоянием.
— К-каким еще состоянием?! Я бедна, как церковная мышь! Ш-ш-ш! Ох…
— Ты не остри, мне еще надо все переварить… Значит, Джессика?
— Да. Или Мойра. Или Каэрвен. Или Гвендолен — но это не я, а мама.
— Джессика Паркер. И ты из Огайо?
— Ну да. А что, нельзя?
— Что ты, что ты! Пожалуйста. Я сам из Техаса.
— Класс! Индейцы и ковбойцы… ох нет, ковбои и индеи…
— Помолчи-ка, а? Я размышляю.
— О чем?
— О тебе.
— Ох… надеюсь, мысли… ик!.. приятные?
— Не особенно. Утопить бы тебя…
— Не надо!
— Сам не хочу, а что делать? Джессика, ты хоть понимаешь, во что влипла?
— Нет!
— Понятно. Хороший джин. Дьявол, ну почему ты не сказала мне все в Касабланке?!
— Так ты бы меня бросил в тот же миг! И вообще, там я думала, что ты — бандит! И что ты меня убьешь. Я одна в жизни бы никуда не добралась.
— Да мы и сейчас рискуем, хотя… в принципе, раз все равно все уже оплачено, остался только этот Хесус… Возможно, нам просто повезет, и мы доберемся до Пуэрто-Рико без проблем.
— Я же все придумала, у меня на Багамах бунгало, там я отдохну и позвоню друзьям, а они разберутся с моими документами…
Большая и теплая ладонь Джонни, слегка пахнущая джином, закрыла мне рот. Склонившись ко мне, он тихо и мрачно произнес:
— Джессика, постарайся понять то, что я сейчас тебе скажу. Правосудие — вещь хорошая, но долгая. Как только власти узнают, что произошло, они тебя немедленно задержат до выяснения обстоятельств. Я не сомневаюсь, что тебя подставили, но это еще придется доказывать.
— Ой! Опять в тюрьму?
— Боюсь, что да.
— А что же делать? Ну придумай, Джонни!
— Минуточку! Тут нельзя ничего придумать, понимаешь? Твои документы в полиции Марокко, на тебя заведено дело — это же нельзя просто взять и забыть, как страшный сон? И я вовсе не собираюсь придумывать, как отмазать тебя от тюрьмы, просто лучше уж сидеть в ней дома, чем в Марокко.
— О да! Значит… меня арестуют?
— Думаю, да.
— Ты все испортил!
— Здрасте! Я-то при чем?
— Да потому что у меня было пр-рекрасное настроение, а теперь — отвратительное. Налей мне еще!
— Смотри, джин коварен.
— Наплевать. Я не ела трое суток, так что наверняка умру от третьего стакана. Ну и ладно. Разрешаю скинуть мое хладное тело за борт и забрать денежки себе.
— Вот что… держи стакан… пока мы плывем, давай расслабимся. По крайней мере месяц без малого у нас есть…
— Что?! Какой еще месяц?!
— Ну три недели. Через три недели мы будем в Рио.
— О нет!
— О да. Это, к твоему сведению, довольно далеко. Вся Атлантика. И мы пройдем вдоль всего
