— Морт…
— Что тебе?
— Мне снился сон.
— Еще один?!
— Да. И тоже неприличный. Как будто я в ванной комнате целуюсь с одним брюнетом…
— Фиджи…
— И он говорит мне: «Только никуда не уходи, я застрелю горничную и вернусь». То, что он обещал вернуться, я помню особенно отчетливо…
— Фиджи…
— Морт…
Салатовый купальный халат соскользнул на ковер, минутой позже туда же полетели черные джинсы. Вздох, шепот, стон… и стремительные шаги по направлению к спальне…
Франко по прозвищу Пиноккио недоуменно прислушивался к тишине в наушниках. Микрофоны были расположены там же, где и камера, — в ванной, так что слышно было не очень хорошо, но начиналось-то все нормально? Звон посуды, рев взбешенного мужа-рогоносца, визг неверной блондинки… А потом тишина и невнятное бурчание из комнаты. Сейчас и вовсе тихо…
Если после таких фоток блонда сумела уломать своего муженька насчет того, что она невиновна, то она гений. А стервоза Монаган прокололась. Пусть теперь кусает локти. Большой босс ее по головке не погладит.
Морт Вулф не знал ничего. На каком свете он находится, какое время года и суток на улице, сколько ему лет и как зовут президента США…
Он знал только одно: Фиджи Стивенс целуется божественно.
Он сжимал ее в своих объятиях и стонал, не в силах напиться этим свежим дыханием, этой мягкой сладостью нежных губ. Опьяненный и бессильный перед очарованием девушки, он с радостью сдавался на милость победителя в этой неравной схватке.
Он прижал ее к себе еще крепче, стиснул бедра ладонями, и она тихо охнула, ощутив, как сильно он возбужден. Теперь наступила очередь ее стонов, и Морт преисполнился горделивого восторга, видя, как она подчиняется каждому его движению.
В отличие от Фиджи он и понятия не имел, как выглядит комната, в которой располагается кровать, на которую он несет женщину, которая предназначена ему самой судьбой, которая… Морт запутался, да и перестал думать вовсе. За него думало его тело.
Он повалился на кровать, увлекая Фиджи за собой, они сплелись в тесном объятии, покатились по покрывалу, а потом Морт замер, вытянувшись на спине, так что Фиджи пришлось оседлать его сверху, и он едва сдеживался, чтобы не овладеть ею немедленно, но ему не хотелось причинить ей боль или неудобство…
Она медленно раскачивалась на нем, целуясь все самозабвеннее и отчаяннее, Морт стискивал ее бедра, придерживая свою отчаянную всадницу — и одновременно страстно желая ее.
Фиджи склонилась совсем близко к нему, белокурые волосы опутали мир вокруг Морта жемчужной пеленой. Ее грудь скользила по его груди, и напряженные твердые соски, казалось, почти царапают его горящую кожу.
Она ритмично стискивала и отпускала его бедра своими, и Морт медленно умирал от нешуточной боли в паху, но все еще держался героем. Когда же нежные пальчики Фиджи сомкнулись вокруг напряженной плоти и девушка издала восхищенный и удивленный вздох, Морт в смятении едва не покраснел. Сам он боялся даже смотреть на свои нижние ярусы. Ему казалось, что там помещается что-то вроде баллистической ракеты в момент запуска…
Через несколько мгновений стало ясно, что если не поменять ситуацию кардинально, то страшное случится уже через секунду. Морт с глухим ревом вывернулся из-под божественной мучительницы, завалил ее на постель и почти упал сверху, больше не позволяя ее рукам своевольничать. Он снова держал ее распятой, в исступлении целуя нежную кожу, загоравшуюся от его прикосновений.
Фиджи стонала и извивалась под его могучим телом, мечтая только об одном — раствориться в нем полностью, стать единым целым с этим прекрасным мужчиной, чей облик столько лет не давал ей спокойно спать.
Она выгнулась и обхватила Морта ногами, раскрывшись вся, словно дивный тропический цветок, навстречу лучам жаркого солнца. Морт хотел сдержаться и на этот раз, он все еще мнил, что контролирует ситуацию, но…
Это было так легко и естественно, так плавно и прекрасно, так правильно и божественно… Это было как поцелуй ангела.
Плоть стала едина, и дух стал един, и Фиджи только прерывисто и жадно втянула воздух искусанными и счастливо улыбающимися губами, когда мир вокруг завертелся в золотой карусели и взорвался мириадами сверхновых звезд. Маленькая и смешная боль утонула на самом, дне этих вспышек, и последнее, что Фиджи Стивенс видела, улетая в небеса, было юное, счастливое и растерянное лицо Ее Мужчины, бестолкового, как и все мужчины мира…
Тьма взрывается золотом, кровь в жилах мгновенно превращается в лаву, потолок распахивается прямо в небеса, и ангелы встречают вас радостными песнями, хотя, возможно, это просто стоны счастливой женщины, вместе с которой вы с облегчением ныряете в бездонные выси неведомых вселенных.
Вы свободны и всемогущи, в этот пронзительный миг вам открыты все тайны мира, истина ярким светом горит под стиснутыми веками, стынет на искусанных губах, трепещет последним отблеском на кончиках ресниц той, с кем вместе вы только что на мгновение обрели бессмертие, — и будущие болезни и неминуемая кончина в возрасте девяноста семи лет, в окружении безутешных внуков и правнуков, больше совершенно не пугают вас и пугать не могут, потому что бессмертного бога не напугать смертными проблемами…
Вы безумны, как Мартовский Заяц и Шляпник в одном лице, и ваш смех заставляет испуганно сжаться все черные дыры, а спирали галактик в смущении закручиваются в другую сторону. Вы безумны — и всесильны, ибо это безумие подарено вам богами.
И женщина у вас на груди блаженно вытянется, обнимет вас устало и властно, лениво коснется губами вашей груди — прямо напротив сердца — и скажет самые примитивные, банальные, старомодные и прекрасные слова в мире.
Я люблю тебя. Я — твоя.
Тьма отступит, превратившись в золотистый и теплый вечер. Окутает измученное тело ароматами цветов и пением птиц. Прогонит прочь ненужные мысли, сожаления о несбыточном, угрызения по сбывшемуся не вовремя, усталость и грусть.
И ты сытой тигрицей вытянешься поверх поверженного тобою господина своего и, жмурясь от удовольствия, выслушаешь слова, которые человечеству не надоедает слушать уже которую тысячу лет.
Я люблю тебя. Ты — моя…
Это был странный и безумный день. Фиджи и Морт не вылезали из постели до обеда, если не считать совместного похода в ванную, где Морт решительно занавесил объектив полотенцем, а потом они вместе устроили морской бой на ограниченном пространстве. В результате, мокрые и уставшие, они выкатились в гостиную и рухнули посреди ковра, и только тут Морт, смущаясь, как школьник, проблеял невразумительное:
— Фиджи… я… Ты… в общем… Я боюсь… не был ли я немного… Тебе… не больно?
Фиджи запрокинула белокурую головку и расхохоталась от души, а потом очень серьезно посмотрела на Морта.
