торопливо запихнуть в чемодан все без разбору.
Дворецкий сойдет с ума. Вернее, решит, что с ума сошел Мэтью Карлайл.
А он и впрямь сошел с ума, Мэт Карлайл, и безумие ему по душе. Он влюблен, он весел, он готов расцеловать даже старуху Блэквуд, но делать он этого, конечно же, не будет, а вместо этого расцелует Белинду…
Белинды в комнате не оказалось. Пока он совершал надругательство над собственными костюмами, она успела аккуратно заправить разгромленную постель, отдельно сложить белье и полотенца, вымыть стаканы, взять свои вещи и спуститься вниз.
Лу Фонтейн прощалась с отъезжающими на крыльце. Большинство приехали на своих машинах, Тома Моргана, Лору и Блэквудов везли на комфортабельном микроавтобусе — том самом, что застрял в день приезда. Джош Белью приехал за Мэтью и Белиндой. Ширли должна была встретить их на полпути, так, как решила проводить их только до шоссе и верхом.
Белинда расцеловала Лу Фонтейн в обе щеки и сказала просто и спокойно:
— Мы вряд ли когда-нибудь увидимся, Лу, но мне было очень приятно познакомиться с вами. Вы — отличная Хозяйка Дома, спасибо вам за все.
Лу, непривычно смущенная и растроганная, обняла молодую женщину и отвернулась, скрывая слезы. Мэтью поцеловал дрожащую руку и негромко заметил:
— Я навсегда запомню свой первый приезд в качестве члена Клуба Партнеров в Большой Дом, миссис Фонтейн. Лу, все было замечательно, и ты просто молодец. Спасибо за все.
Лора изъявила желание поцеловать мистера Карлайла на прощание, но Морган неожиданно резко одернул ее, и красотка немедленно присмирела. С остальными простился лично только Мэтью, Белинда просто помахала им всем от «хаммера». Джош Белью испытующе взглянул на нее.
— Ты как-то изменилась, сестренка.
— Правда?
— Истинная. Пять дней назад я привез сюда робкое существо с вытаращенными от ужаса глазами и целым рюкзаком комплексов, а увожу уверенную в себе красавицу с величавой поступью. Да, и без очков!
— О да, очки я оставила вам с Ширли на память. Они на дне оврага.
— Ну и что скажешь? Как тебе осиное гнездо толстосумов?
— Вы были правы, Джош. Главное — оставаться собой. А что до них… Лу мне понравилась.
— Во, дает!
— Вы с Ширли просто замечательные.
— Само собой. А твой босс?
Она просто улыбнулась в ответ и молча полезла на заднее сиденье. Джош, чей острый взгляд видел обычно, — гораздо больше, чем положено человеческому глазу, крякнул — и не стал продолжать шутливые расспросы.
Мэтью собрался сесть назад, вместе с Белиндой, но Джош неожиданно настоял на том, чтобы он сел рядом с ним.
— Ты уезжаешь, парень, а ведь нам с тобой, как раз и не грех было бы поговорить о делах.
— Прости, Джош, но эта поездка стала первым за много лет настоящим отдыхом. Ты сам советовал забыть о делах.
— Зная тебя столько лет, я был уверен, что ты совету не последуешь. Ладно, скажи-ка вот что…
И Джош начал увлеченно расспрашивать Мэтью о делах. Белинда затихла на заднем сиденье, испытывая глубочайшую благодарность к умнице Джошу.
Меньше всего на свете ей хотелось сейчас разговаривать. Особенно с Мэтью.
Нет, она не испытывала к нему ничего, кроме огромной, всепоглощающей нежности, любви и благодарности. Наконец-то все эти слова нашлись и выговорились, пусть и только у нее в голове.
Все встало на свои места, и сказка закончилась правильно. Ведь сказки никогда не рассказывают о том, как принц и Синдерелла жили ПОСЛЕ того, как нашли друг друга. Да это и неинтересно никому, по большому-то счету.
За пять дней Белинда Карр прожила целую огромную жизнь, счастливую и сказочную, в которой были чудеса, любовь и романтическая ночь, бал и даже карета, увозящая ее с бала.
Теперь пора возвращаться. Нет, не к прежней жизни. Прежней уже не будет, ибо нет больше прежней Белинды Карр. А возвращаться надо туда, где живешь. В старый дом, к лилиям и жасмину, к соседке Эдне, неплохой, в общем-то, тетке, к ее сынишке Эдди, к своим безделушкам и «блошиным рынкам», к собаке, которую она теперь обязательно заведет, потому, что… ладно, это потом.
И вовсе не стоит лить слезы, которые сейчас подкатывают к горлу против ее воли, сожалеть о несбыточном, нагадать, что было бы, если бы она…
По большому счету она может гордиться собой. Не каждому даются силы и возможности изменить привычное течение жизни.
Теперь все будет хорошо…
Ширли была грустна и непривычно молчалива. Долго всматривалась в лицо Белинды, а затем порывисто обняла ее, свесившись с седла.
— Я рада тому, что познакомилась с тобой, Бель.
— И я, Ширли. Я тебя никогда не забуду.
— Фу, ерунда! Что еще за слова! Можно подумать, ты уезжаешь к большевикам в Россию! Еще приедешь к нам с Джошем, покатаемся на лошадях. Учти, в наш дом никого не приглашают из простой вежливости. Только друзей.
— Я рада это слышать. Для меня честь быть вашим с Джошем другом. Вы оба замечательные.
Ширли снова обняла Белинду, расцеловала ее в обе щеки, а потом прошептала на ухо:
— И учти, что шенкелей лошади дают лишь в самом крайнем случае! Не позволяй разуму взять верх. Иногда сумасбродство куда полезнее.
Потом по-мужски крепко пожала руку Мэтью Карлайлу, приветственно махнула, подняла Чаки на дыбы, а затем понеслась прочь, больше не оглядываясь.
В аэропорту попрощались с Джошем, сдали вещи в багаж и выпили кофе в баре. Мэтью все норовил взять ее за руку, а она ловко уворачивалась, переводила разговор на другое, расспрашивала, трещала без умолку — одним словом, до объявления посадки продержалась с блеском.
И только в самолете, когда пристегнули ремни, деваться было уже некуда. Мэт Карлайл зловеще сверкнул глазами и прошипел сквозь стиснутые зубы:
— Теперь не уйдешь!
Поцелую, она противиться не могла. Так они и целовались, пока самолет не поднялся выше облаков, и волшебный штат Монтана не скрылся в молочных сугробах поднебесной Арктики…
В Чикаго она разыграла «жуткую головную боль» и упросила Мэтью поймать ей такси. Он нехотя согласился, но взял с нее обещание, что она позвонит ему вечером. Белинда поклялась — и с чувством невыразимого облегчения уселась в такси. Таксист бросил на нее в зеркальце одобрительный взгляд и сообщил, что «мэм отлично выглядит». Белинда улыбнулась — и проболтала с таксистом всю дорогу.
Дом встретил ее добродушным ворчанием половиц, ароматом распустившегося китайского жасмина, кипой газет на крыльце и первым желтым листом, плавающим в бочке дождевой воды под водостоком. Белинда торопливо развесила свои платья, а потом деловито запаковала свой «офисный костюм» и старые туфли и торжественно вынесла их на помойку.
Приняла душ, пожарила себе яичницу с беконом, немного посидела на крыльце, а затем взяла сумку из соломки и отправилась ловить такси.
Домой она вернулась уже затемно, нагруженная свертками и пакетами. В отдельном маленьком пакетике лежали три пары колготок плотностью двадцать ден.
Телефон, чей шнур она предусмотрительно выдернула из гнезда, молчал и не тревожил ее ни вечером, ни ночью.
Ранним утром в понедельник пестрая толпа сотрудников «Бэгшо Индепендент» вливалась в широкие двери красивого современного здания из стекла и бетона, чтобы в огромном холле разделиться на несколько
