— Вот как? Они не оригинальны. Детей без проблем не бывает.
— Дело в другом. Трое детей остались без матери. Отец не слишком умеет с ними ладить, да и времени у него нет.
— Знаете, самое подлое дело так относиться к собственным детям. Если уж у родителей нет на них времени, то откуда это время возьмется у всего остального мира? Ладно, проехали. Так что?
— Им нужна няня. Или гувернантка. Кто-то, имеющий способности и возможности присматривать за детьми, учить их… ну и все такое.
— Это в Англии?
— Скорее, в Шотландии. Но условия там вполне сносные.
Он все никак не мог набраться сил и честно сказать, что зовет ее к своим детям. Почему-то ему казалось, что узнай она об этом — сразу откажется.
Франческа несколько раз с силой дернула себя за золотистый локон, свесившийся на бровь. Не пора ли и впрямь сменить работу?
— А что за семья?
— Ну… хорошая семья. Аристократы.
— Футы-нуты, ножки гнуты. Это как раз не показатель. Значит, у богатея-папеньки не хватает терпения на собственных чад, и он хочет спихнуть их с рук? Отправил бы их в частную школу — и дело с концом.
— Вы не совсем правы, Франческа. Он, конечно, не самый лучший человек в мире, но он вовсе не хочет избавиться от проблем. Просто не очень знает, как их решать. Что же до школы… Это дорого, а детей трое, так что ему просто не по карману.
— Он же аристократ?
— Аристократ и миллионер — разные вещи. Это древняя и уважаемая в Шотландии фамилия, хорошая семья, но богачами их не назовешь.
— А может, я заломлю цену?
Алан взял девушку за руку и произнес очень тихим и серьезным голосом:
— Вы — не заломите. Просто подумайте над моим предложением. Я скоро уезжаю домой, так что если решитесь…
— Это ваши близкие друзья?
— Да. Ближе, пожалуй, не найти.
— И вы у них часто бываете?
— Всегда, когда могу.
— А отец ребят, он постоянно живет в замке?
— Часто уезжает по делам, но живет там, да.
— Сколько детям лет?
— Старшей девочке двенадцать. Мальчику восемь. Младшей дочке пять.
— Их мать…
— Она умерла последними родами.
— И папаша, разумеется, возненавидел младшую дочурку. Считает, что она во всем виновата? Господи, вот кому нужна няня!
— Думаю, у вас получилось бы и это.
— Ну уж нет! Великовозрастный тюфяк пусть выплывает, как хочет. Ему не меньше тридцати, в этом возрасте надо уметь отвечать, по крайней мере, за себя, а если у тебя при этом трое детей… Что бы ни случилось в жизни — дети не виноваты! И их нельзя предавать. Даже родину — можно, в крайнем случае, а детей нельзя. Фу, я так зла, что у меня разыгрался аппетит. Пошли обедать?
— А… что вы решили?
— Ничего, разумеется. Я еще не знаю. Не уверена. Мне активно не нравится папаша, но жаль детей; я давно не была на родине, но Франция теплее; мне надоело быть уборщицей, но я вовсе не уверена в своих педагогических способностях. Надо подумать. А когда вы уезжаете?
Раздавленный тирадой Франчески, Алан промямлил:
— В конце недели, должно быть. Сегодня уточню с билетами.
Девушка кивнула и отвернулась. Потом повернулась и сказала сердито и как-то… отчаянно:
— Если я соглашусь, мы ведь еще увидимся в Англии. В смысле, в Шотландии?
Алан в непонятном волнении подался вперед:
— Вам бы этого хотелось?
— Ой, только не воображайте невесть что! Да! Хотелось бы! Я к вам привыкла. Я к вам привязалась. Я буду без вас скучать. Кроме того, меня волнует ваше биополе.
— Вы и это умеете чинить?
— Смейтесь, смейтесь. На самом деле на плохое биополе надо воздействовать хорошим.
— Вашим, например.
— Опять смеетесь?
— Вовсе нет. Уже несколько дней со мной ничего не происходит. Не взрывается, не ломается, не падает с неба…
В этот момент над ними в переплетении ветвей что-то недовольно каркнуло, и на плече Алана немедленно расцвела белая известковая клякса. Франческа не удержалась и прыснула. Алан тоже улыбнулся.
— Это не в счет. К тому же это хорошая примета. Много денег, или еще что-то в этом роде. На самом деле со мной не происходит ничего серьезного. Думаю, что это благодаря вам.
— Вы меня вогнали в краску. Идемте обедать. Насчет вашего предложения обещаю подумать.
Она думала весь день и весь вечер, а потом еще и половину ночи, вертясь в постели. Одновременно с раздумьями пришли воспоминания.
Школа не оставила по себе никаких ощущений. Ни горечи, ни радости. Франческа просто не успела сойтись со своими учениками поближе.
Ночная няня в детском саду — это была настоящая коррида! Она подрабатывала во время учебы, с утра ходила на лекции, днем посещала семинары, а к вечеру мчалась в хорошенький пряничный домик на окраине Парижа — и тут начиналось…
“Вам не придется ничего особенного делать, моя милая. Детки у нас все послушные, приучены к горшку и спят как ангелы. Вы просто присматривайте вполглаза”.
Директриса излучала любовь к детям каждой клеточкой своего тела. Тела было много, без малого центнер, и очень скоро Франческа заподозрила, что послушание детей было вызвано элементарным опасением разозлить такую большую тетю. Ну а Франческа — это совсем другое дело. Ее бояться нечего.
Шестнадцать ангелов укладывались в хорошенькие беленькие кроватки, шестнадцать ночничков в форме смеющегося полумесяца с крючковатым носом загорались теплым желтеньким светом, шестнадцать ангельских голосов желали директрисе и Франческе доброй ночи. Потом ночная няня уходила провожать начальницу и запирать двери, возвращалась минут через пятнадцать-двадцать, и тут…
Пять ангелов уже сидели на горшках, трое только собирались какать, еще двое — писать. Оставшиеся категорически заявляли, что нипочем не сядут на глупый горшок. Никогда. Потом, во время постепенного выноса Франческой горшков, начинали поступать другие предложения и претензии.
— Ивонна украла у Лулу леденец.
— Мамочка обещала забрать Жанно, но не пришла, и он плачет под одеялом.
— Мишель подсматривает за девочками на горшке.
— Нана говорит неприличные слова на “ж”, “г” и “б”.
— Сайд сел на горшок Люка.
— Сюзи и Арно ездят на горшках по комнате.
— А можно вообще не спать?
— Почему у месяца глупое лицо?
— Почему мальчики писают стоя?
— А почему девочки — сидя?
