Рейфа!
Кэти резким движением отставила бокал, ибо и без шампанского чувствовала, как ошеломляющий жар разливается по ее жилам.
— Ты не хочешь шампанского? — осведомился он.
— Мне... жарко.
— И мне тоже. — Он поставил свой бокал рядом с бокалом Кэти. — Именно так нам и положено чувствовать себя, — продолжил Морис приглушенным голосом.
Когда он придвинулся ближе, Кэти чуть не вскочила.
— Тише, тише, — успокаивающе прошептал он.
— Прошло столько лет с тех пор, как я... — смущенно пробормотала она.
— Сколько?
Никто из них не заметил, что французский акцент Мориса слегка изменился.
— Шесть с половиной, — шепотом произнесла она. При одной мысли о Рейфе ее охватила слабость.
Минуту он стоял в темноте неподвижно.
— Кто это был? — вдруг потребовал ответа Морис — казалось, вот-вот и он взорвется.
Помолчав, Кэти отозвалась сдавленным голосом:
— Отец Сейди, разумеется! Я же говорила тебе: я никогда не была близка ни с одним мужчиной, кроме него.
Кэти услышала, как Морис затаил дыхание, словно был потрясен ее признанием, и его резкий, хрипловатый вздох вызвал у нее тревогу. Он порывисто потянулся за своим бокалом, тот упал и разбился.
— Извини, — пробормотал Морис.
— Ничего страшного.
Он опустошил бокал Кэти и вновь наполнил его.
Пита сказала, что чем больше он выпьет, тем сильнее будет воздействие снадобья. Полная чепуха!
— Прошло целых шесть лет. Морис, у тебя нет причин беспокоиться.
— Ты уверена? — Его голос стал ниже, грубее и сделался совершенно неузнаваемым.
— Вполне. Я... никогда даже не вспоминала о нем.
— Почему же тогда твой голос дрожит?
— Просто потому, что... мне не хочется вспоминать об этой связи. Я причинила боль родным. Затем появилась Сейди, колледж пришлось бросить... а я мечтала о карьере фотографа. Вся моя жизнь оказалась разбита. Я приехала сюда. Мне... до сих пор неприятно об этом вспоминать.
— А как относится к нему Сейди?
— У нее свои фантазии, но меньше всего я хотела бы, чтобы в ее жизни появился такой мужчина. Когда ты удочеришь ее, ты станешь ей единственным отцом.
— Ты и вправду считаешь, что чемодан, набитый игуанами, ничего не значит?
— Я надеюсь, ты забудешь эту шалость. Она еще слишком мала, своенравна, и боюсь, мне не всегда удается добиться от нее послушания. Но все изменится, как только ты станешь ее отцом. Она будет уважать и любить тебя, когда узнает поближе.
— Надеюсь.
— О, Морис... мне так жаль, что мы заговорили о Рейфе и Сейди, когда нам следовало думать только о нас двоих. Нам не хватает времени побыть наедине. Ты проявил такое терпение, а я заставила тебя ждать слишком долго. Ты... и представить себе не можешь, как много значит для меня сегодняшняя ночь.
— И для меня тоже.
— Ты веришь в любовь? В истинную любовь?
— Я верю, что мужчина и женщина, созданные друг для друга, могут обрести счастье вдвоем, если им не мешают другие. — В его голосе прозвучали странные нотки.
— Другие? — переспросила она.
Он отставил бокал, и Кэти вновь наполнила его и вложила в руку Мориса.
— Выпей за истинную любовь, — шепотом попросила она.
— За нас, — пробормотал он.
— За истинную любовь, — мягко настаивала она. — Повтори.
Но он молча осушил бокал.
Когда он потянулся к Кэти, она не выдержала и отпрянула.
— В чем дело, дорогая?
— Морис, мне... так неловко...
— Доверься мне, — прошептал он. — Доверься своей вере... в истинную любовь.
Она ощутила его ладонь на своей груди, и ее пронзила дрожь.
— Все будет хорошо, — произнес он, и его горячие пальцы скользнули за вырез ночной рубашки.
Мысль о белых, пухлых пальцах Мориса на ее теле всегда вызывала у Кэти неприязнь. Но сегодня ей почему-то казалось, что ее ласкает не Морис, а Рейф и именно его опытные руки пробуждают в ней пламя желания.
Кэти вспомнила о зелье, подлитом Питой в шампанское, и расстроилась. Значит, она испытывала желание к Морису только благодаря воспоминаниям о Рейфе?
Минуту-другую Кэти боролась с искушением позволить Морису продолжать ласкать ее, а самой представлять, будто рядом с ней находится Рейф, но потом она ужаснулась. Это было бы жестоко и несправедливо. Поступив так, она бы солгала Морису.
— Я... не могу, — виновато пробормотала она, отодвигаясь.
Сумеет ли она выдержать свадьбу? Кэти вспомнила о матери, о долгих месяцах подготовки к торжеству. За невестой предстояло следовать двенадцати подружкам, а четырем девочкам — нести цветы. Мать никогда не простит Кэти, если она не войдет в притвор испанской колониальной церкви в белой фате и платье из ирландского льна, отделанном венецианским кружевом ручной работы. Одно только платье, выписанное из Парижа, обошлось в целое состояние.
Арми хватит удар. Этот брак с самого начала был его идеей. Он тревожился, видя, как Кэти угнетена разрывом с Рейфом, и постепенно убедил ее, что единственный способ отомстить Рейфу — выйти замуж за другого мужчину. Разумеется, достойного. С помощью искусного маневрирования Арми поощрял ее встречи с Морисом.
Кэти стояла неподвижно, ощущая себя в ловушке и слишком остро чувствуя присутствие высокого, терпеливо ждущего Мориса. Но представшая в ее воображении картина свадебного платья, висящего на манекене в спальне в их доме «Каса Техас», заставила ее сердце забиться еще лихорадочнее. Внезапно Кэти поняла, что сегодня не готова сделать решительный шаг.
— Прости, — прошептала она и в панике метнулась к ванной, намереваясь спрятаться за прочной дверью, в надежде, что Морис сдастся и оставит ее в покое.
Но он бросился вслед за ней. И прежде, чем она успела закрыться, вставил ногу в щель между дверью и косяком. Кэти вскрикнула, когда Морис распахнул дверь и из темноты возникла его рука. Морис притянул ее к своей твердой груди. Горячие губы нашли ее рот. А руки принялись ласково поглаживать волосы.
— По-моему, как француз, я просто обязан показать тебе, каким чудесным может быть секс.
— Нет... я хочу... — Но она не могла оскорбить его, назвав имя другого мужчины.
— Ты хочешь только меня! Тебе нечего бояться, дорогая.
— Нет...
Но его пальцы коснулись ее затылка, а горячее дыхание на губах вызвало в Кэти нарастающую дрожь желания. Его руки сжались, он притянул ее к себе, заставляя запрокинуть голову и завладевая ее губами в жадном поцелуе, таком продолжительном, что Кэти чуть не задохнулась. Она отбивалась, колотила по его массивной груди кулаками, но вместе с тем его смелые, крепкие губы доставляли ей неизъяснимое наслаждение.
Пол задрожал под их ногами, по стенам пробежал красный отблеск, как от пожара. Неужели Пита
