направлявшийся во Францию.
Очень типично для Айвори. У нее все было не как у людей.
Чейенн и Каттеру надо скрыться. Может, именно поэтому Лорд непрестанно оглядывается по сторонам?
Невольно сжав кулаки, Джек вспомнил последний свой разговор с Шэнтэл. Она со смехом сообщила ему, что злодей, убивший Мартина, ныне охотится за Чейенн и ее сыном.
— А откуда тебе это известно?
— Ну я все же ее сестра! — И Шэнтэл злобно улыбнулась.
— Впервые слышу, чтобы ты говорила об этом родстве, — поддразнил жену Джек.
В это время Чейенн, стоявшая поодаль от своего семейства, посмотрела в сторону Джека, заметила его и улыбнулась.
Джек замер. Он жестоко ее обидел. До сих пор он ненавидит себя за то, что пожертвовал их любовью, соблазнившись деньгами и похотью. Но зато ранчо когда-нибудь перейдет в его руки. И у него есть дочь.
Видя, что Чейенн продолжает улыбаться, словно простила ему то, что он сам себе простить не мог, Джек вспомнил о вежливости. Сняв шляпу, он галантно раскланялся. Сальвавидас, не желая отставать, заржал и стукнул копытом о землю.
Джек доехал на своем большом коне до кладбищенских ворот и там спешился. Привязав Сальвавидаса, он медленно поднялся на вершину холма, где под эбеновым деревом нарвал большой букет цветущей лантаны.
Он поднес благоухающие цветы к носу, и их запах живо напомнил ему чудесную пору детства, когда они с Чейенн были неразлучны. Вместо того чтобы, подобно своим сверстникам, часами млеть перед телевизором, они катались на велосипедах или скакали по прериям верхом на лошадях. Они собирали цветы и безо всякого надзора бродили по лугам. А когда в высохших горных речушках поднималась вода, купались и плавали. Вспомнил он и то, как Чейенн общалась с дикими животными и птицами и даже заговаривала змей. Обитатели леса бесстрашно подходили к ней и ели из ее рук. Она и с растениями умела обходиться — после ее слов, обращенных к ним, они становились просто гигантскими.
Джек отбросил воспоминания и подошел к группе людей близ могилы. Белая рубашка Джека вся в пятнах пота, прилипшая к его вспотевшей мускулистой спине, и поношенные джинсы не очень-то подходили к погребальной церемонии.
Священник заканчивал читать молитву, когда Джек, приблизившись, преклонил колена и возложил ярко-желтые цветы на темный полированный гроб.
К его величайшему удивлению, после окончания службы первой к Чейенн подошла Теодора. Но еще больше он удивился, услышав, что она приглашает Чейенн и всю ее семью в Эль-Атаскадеро, чтобы там отдохнуть.
Чейенн сначала нерешительно улыбнулась, но потом все же приняла приглашение тещи Джека.
Теодора в ответ тоже улыбнулась. Когда две женщины повернулись и медленно направились к видневшемуся вдали огромному дому, присутствующие зашептались.
Вторая дочь Бенна Веста — бесспорно, лучшая — наконец шла к дому, который должен был быть ей родным. Она шла не к жалкой лачуге своей матери среди болот, а к Эль-Атаскадеро, где жил ее отец и куда она всегда стремилась.
Им бы сейчас лететь в самолете, а не трястись в эту жару по разбитым техасским дорогам.
— Здесь! — внезапно вскричала Чейенн, завидев перед собой крышу из просевшего кедрового покрытия, поднимавшуюся над сплетенными ветвями деревьев, которые густо росли в опасной близости от дороги.
Каттер резко рванул руль направо. Мотор заворчал, как рассерженная кошка, машина дернулась в сторону и в конце концов свернула на выложенную камнем узкую дорогу с рытвинами и ухабами, ведшую к лачуге, в которой провела жизнь Айвори Роуз.
Возможно, всему виной жара. Или же сказывается усталость от длинного бестолкового дня, заполненного бесконечными отсрочками и бесполезными сантиментами. Так или иначе, Каттера раздражала проявляемая Чейенн напряженная эмоциональность, которой он более всего опасался, отговаривая жену от поездки на похороны ее матери.
Неужели она не понимает, что, если они не уедут, причем поспешно, их всех троих могут убить?
Приближались сумерки. Было влажно. Бескрайнее небо, окрасившееся в синевато-красный цвет, резко контрастировало с бурыми пастбищами. За лачугой Айвори над болотами висел белый полог тумана. Когда Каттер резко затормозил, из-под колес машины поднялись тучи пыли.
Нетрудно понять, почему два древних заржавевших пикапа, погибших на этой дороге, покрыты плотным слоем слежавшейся грязи. У обоих машин были разбиты стекла и сняты шины. Дом и автомобили были окружены ивами в половину человеческого роста и кактусами. С крыльца дома сбежали две одичавшие дикие кошки и исчезли в ивовых зарослях. Но Каттер все время чувствовал на себе их взгляд. И не только их.
Айвори скончалась всего лишь два дня назад. Но вместе с ней, казалось, умер и дом. Ветер шуршал в ветвях приземистых дубов и в высокой траве за домом. Сломанная ставня громко билась о стену.
Ему с Чейенн надо убираться отсюда подобру-поздорову, пока не наступила темнота. Пока Хосе не послал вдогонку за ними своих головорезов.
Но говорить с Чейенн было невозможно. Она твердо решила провести мужа по местам своего детства.
Может, именно предвидя подобную экскурсию, он не хотел отпускать ее раньше. Узнав, что мать умерла, Чейенн впала в то странное состояние, при котором не могла прислушаться к его уговорам. Какие только слова утешения он не говорил после похорон, Чейенн становилась все мрачнее. Особенно после того, как Теодора пригласила их в отцовский дом, словно она была не нежеланный плод мимолетного увлечения, а блудная дочь, возвратившаяся к родным пенатам.
Пока Теодора вела их по толстым дорогим коврам через длинные коридоры в роскошно обставленную гостиную, Чейенн несколько раз виноватым голосом сообщила Каттеру:
— Я дочь Айвори Роуз. А не Теодоры. И хочу, чтобы ты об этом не забывал.
Внимательно осмотрев сейчас, в свете умирающего дня, развалившийся дом матери, Чейенн взглянула Каттеру в лицо.
— Ну, вот мы здесь, — сказал он. — Ты показала мне дом, теперь-то мы можем уехать?
Чейенн всем корпусом повернулась к Каттеру. Лицо ее было пепельно-бледным, глаза гневно сверкали.
— Здесь я выросла. Мать моя, Айвори Роуз, была колдуньей. Она сдирала кожу с гремучих змей и делала из нее ленты для шляп. Собирала птичьи яйца, просверливала, раскрашивала и дарила детям ковбоев — те носили их вместо ожерелья на шее. Она могла поднять змею за шею и, заговорив, усыпить.
Чейенн резким движением открыла дверцу машины и побежала по дороге к дому.
— Чейенн! — закричал Каттер, выскакивая вслед за ней. — Что ты делаешь? Ведь нам грозит такая опасность!
— Я хочу, чтобы ты все увидел собственными глазами. И понял, что я собой представляю. Я, видишь ли, росла не в отцовском особняке. — Она замолчала, и ее зеленые глаза наполнились болью. — Ведь и ты, услышав обо мне, сразу решил, что я недостойная пара для твоего брата.
— Я об этом очень сожалею. Как ни о чем другом за всю свою жизнь. Но это было так давно! А сейчас нам следует как можно скорее уносить отсюда ноги, дорогая. Нельзя терять ни секунды. Эрнандо — он вездесущ, — не переставая твердил Каттер, ускоряя и увеличивая шаги, чтобы догнать быстро бегущую Чейенн.
Они вступили в полосу теплого болотного тумана. Из дубовой рощицы доносилось стрекотание цикад. Невидимые животные с шумом плескались в озерцах за высокими тростниками. Кусты розмарина и другие растения близ дома одичали и вытянулись до небывалых размеров.
Чейенн отворила дверь под сеткой, изрешеченной прорехами и дырами. Им навстречу ударил сильный
