были остаться государственной тайной.
Тайна порождает слухи. Одна за другой появлялись истории о том, что Чингис умер, осаждая тот или другой город, или о том, что он дожил до капитуляции Сяня. И позже, через десятки, через сотни лет, поэты вспоминали смерть велико го человека. Саган Мудрый собрал все эти истории в своей «Драгоценной Хронике», «Истории Восточных монголов и их царского дома». Несколькими десятилетиями ранее анонимный автор составил «Золотой итог», в котором нашли отражение, в сущности, все те же события. И та и другая книга не более исторически достоверны, чем легенды о Дворе короля Артура. Те немногие факты, которые лежат в их основе, теряются под наслоением постчингисовского фольклора, во многом буддийского.
В сочинении Сагана, например, царь Си Ся показывает свою силу, превращаясь утром в змею, в полдень в тигра и вечером в младенца. Чингис превосходит своего врага, становится птицей, львом и правителем Неба и хватает его. Но когда тангутского царя закололи люди Чингиса, он оказывается неуязвимым. «Вы не можете поразить меня обычным оружием. Но, — говорит он и тут же делает поразительно глупое признание, которое так характерно для волшебных сказок, — но вот в подошвах сапог у меня спрятано оружие, которым меня можно убить». С этими словами он вытаскивает меч и продолжает: «Теперь вы можете меня убить. Если из моего тела потечет молоко, это плохой знак для вас. Если брызнет кровь, это плохо для вашего потомства». И еще одна вещь — «если Чингис возьмет мою жену, то пусть хорошенько обыщет ее».
Чингис убивает его и забирает его жену Гурбелчин. Она красавица и всех ослепляет своей красотой. Но, говорит она, раньше была еще красивее, пока на нее не упала пыль от Чингисовых войск. Поэтому она плавает в Желтой реке, и тут к ней подлетает птица из дома ее отца и предсказывает ей, что она умрет утонув. Она выходит из воды снова такая же красивая, как раньше, до того как на нее пала пыль от монгольских войск. Перед сном ее, наверное, плохо обыскали, и ночью «она ранила его, отчего он стал слабым, и у него закружилась голова», а Гурбелчин, как ей и было предсказано, побежала к реке и утопилась. Хан и его сподвижники произносят достойные речи, после чего Чингис «возносится к своему отцу на Небо».
Существует много других версий. Вот одна из них, рассказанная Оуэну Латтимору, путешественнику и выдающемуся монголоведу. Здесь самое время сказать несколько слов о легендарном Латтиморе, человеке несравненных познаний и опыта, пользующемся известностью среди монголов, которые дали ему прозвище Одноглазая стекляшка, потому что он носил монокль. Я встречался с ним пару раз, когда он вы ступал перед только что основанным Англо-монгольским обществом, сравнительно небольшой группой ученых, путешественников и студентов. Я боготворил его, так как знал, что его вынудили покинуть Соединенные Штаты, где он подвергался грязным преследованиям Джо Маккарти за то, что «отдал Китай» коммунистам. Встретиться с нами он приехал из Лидса, где он создал кафедру монгольских исследований. Монокля не помню. Это был небольшого роста энергичный человек, очень доброжелательный по отношению к молодым ученым, это самая большая поддержка, которую они мо гут получить. Вот что рассказал ему спутник-монгол Араш из Ордоса.
Где же Чингисхан? Он не умер. А произошло вот что. Чингисхану приснилась кровь на белом снегу, красная-красная на белом — белом. Он призвал своих мудрецов и спросил, что это значит. Они ответили, что это обозначает прекраснейшую из дев. Тогда он обратился к жителям завоеванных им стран и спросил их, где живет прекраснейшая из дев. Ему ответили: есть такая дева. Это дочь царя города Красной Стены в стране тангутов. Чингис послал гонца и попросил отдать ему эту деву. Царь города Красной Стены ответил гонцу: «Конечно, если великий Чингис просит мою дочь, я отдам ее». Но дочери сказал по секрету: «Вот тебе нож, он очень маленький и очень острый. Спрячь его в своей одежде, и, когда придет время, ты знаешь, что делать». Потом девушку привезли Чингису, и он возлег с ней, но когда он лег рядом с ним, она вынула нож и кастрировала его. Чингис закричал, когда почувствовал боль, и вбежали люди, но он сказал им только: «Уберите эту девчонку, я хочу спать». Он заснул и никогда от этого сна не пробудился, но это было шестьсот или семьсот лет тому назад, и разве Святой Чингис не вылечил бы себя? Когда он вылечит себя, то проснется и спасет свой народ.
Из всей этой мешанины тибетской, китайской, буддийской и монгольской традиций просматривается только одна информация, а именно чудовищность утраты. По-видимому, время шло, но люди не хотели признавать, что их бог-царь мог умереть естественной смертью, и тогда появилась история о мести и трагическом происшествии, когда с их героем, как с Самсоном, сотворили великое зло, причем это сделала женщина и иностранка. Для монголов такого рода истории удовлетворяли психологическую потребность, которая все еще подспудно чувствуется, в объяснении того, как они могли утратить силу и власть. Эту легенду знают все монголы, и она все время приукрашивается, обрастает новыми подробностями о том, как злая царица сотворила с Чингисом нечто ужасное и потом бросилась в Желтую реку, которую монголы и по сей день называют Царицыной рекой.
Так погиб один из самых удивительных лидеров в истории. От многих других он отличался тем, что чем ближе подходишь к нему, тем больше им восхищаешься.
Для того чтобы понять его, можно, например, вспомнить, что ему пришлось пережить в юности. Кто он был такой — щепка в волнах океана трав, вошь на горном склоне, и он понял, что ключ к выживанию нужно искать в том, чего у него нет, — в силе и власти. В умении находить в себе силы, чтобы платить добром за добро, командовать, бороться и воевать, побеждать и управлять, вновь добиваться утраченного, а потом создавать в этом неустойчивом мире такую уверенность в будущем, которой уже ничто не может угрожать.
Но все это рассуждения задним умом и современная психология. Его лечащий врач в Вечных Небесах мог бы сказать, что его целеустремленность объясняется обездоленным детством, но я сомневаюсь, что дух Чингиса согласился бы с этим, ибо это означало бы полное отрицание того, что, как он верил, лежало вне его самого. Его личность строилась на уверенности в том, что прийти к мировому господству ему предопределено свыше. Помощь ему нужна только в выборе средств, и это дают гадание по обожженной бараньей лопатке, буддийская астрология, уединенная молитва на горе, где к нему пришло прозрение, — он увидел то, что ему суждено совершить по воле Небес: он должен добиться невиданной власти, власти земной, сравнимой с властью небесной.
Власть, главное власть. Завоевать власть, удержать власть, расширить власть — вот его цель. Он не был первым и не был последним, привлекая соратников сочетанием харизмы и убежденности, способным пробуждать в других веру в то, что воля Хох Тенгер, Голубого Неба — Вечного Неба сравни ма с его собственной. Поражаешься, как на протяжении 50 лет ему удавалось оставаться самим собой, не нарушать равновесия между развитием своей личности, меняющимися условиями и растущей властью, не позволять ни одной из этих переменных возобладать, никогда не поддаваясь сожалениям и не впадая в неистовую гордыню, никогда не выпуская из рук бразды правления, никогда не позволяя событиям вести его за собой. В истории человечества это было какое-то новое явление и, к счастью, уникальное. Назовем это Руководством Вечного Неба.
В отношениях с людьми Чингис никогда не забывал проявленной к нему щедрости. Придя к власти, он сказал человеку, который укрыл его, когда он бежал из плена: «В своих снах во тьме ночи и в своем сердце в ясный день я вспоминал добро, которое ты сделал для меня». Часть его нравственного правила составляли почести, которыми он окружал доблестных и верных, каким бы ни был их статус. Узы верности выковываются не сразу, и хранить их нужно во что бы то ни стало (пусть даже пуская в ход шантаж — его телохранители, сыновья командиров, по существу, были заложниками). Но, утвердившись в до верии к человеку, он полагался на него полностью, передав, например, управление завоеванными территориями Северного Китая своему «наместнику» Мухали. В годы его правления собирались налоги для поддержки обедневших соратников. Это не имело ничего общего с предпосылками социализма или демократии и не было проявлением гуманности, напро тив, в этом воплощались проявления самого заурядного трабализма, доведенный до логического конца основополагающий долг преуспевающего племенного вождя.
Он оставался суровым кочевником, категорически не пользовался роскошью, ценил простоту. Про него говорили, что он снимет с себя одежду и отдаст монголу в нужде. Выросший в горах и степи, он оставался физически крепким всю свою жизнь, продолжал охотиться, когда ему было за шестьдесят.
