Этот ритуал, как и все остальные, со временем изменился. Никто теперь не стоит ночью со вкопанными ногами. Вместо него пятьдесят лет назад в землю врыли настоящий столб. Денег никто не кидает, и никто не кричит «Держи вора!». Сегодня дети и взрослые бегают туда-сюда между столбом и
Мавзолей и его запутанная система ритуальной практики остались для монголов «коза ностра», к которой не допускаются китайцы и другие иностранцы. За эту исключительность хранители готовы умереть. Два историка Мавзолея, Синджиргал и Шаралдай, которых цитирует Сужиху, сообщают, что в 1661 году умер император Маньчжурии Шуньцзуй, монголы отказались выполнять официальный указ о трауре. Вызванная в Бейджин для объяснения такого неповиновения группа Черных шапок заявила, что им приказано всю жизнь исполнять траур только по одному императору, Чингисхану: «Если мы будем в двойном трауре, мы совершим серьезную ошибку в отношении доблестного сына Святого Господа… мы предпочтем умереть, повинуясь воле нашего отошедшего в мир иной императора, чем жить, нарушая (ее)». Маньчжурские чиновники поняли, что им нечем крыть, и даровали монголам право вести себя по своим традициям, без существенного вмешательства властей, и это право исполнялось в течение последующих трехсот лет.
До недавнего времени Оуэн Латтимор был одним из очень небольшого числа иностранцев, видевших собственными глазами Ограду Господина и ее церемонии и, конечно, первым взглянувшим на нее критическим глазом. Он приехал в Эдсен Хоро в апреле 1935 года во время весеннего праздника. Прибыв на эту «аудиенцию с Чингисханом», как он назвал свой живой рассказ, он увидел пять (а не восемь) юрт, окруженных двумя дюжинами гээров, телег, запряженных волами, стреноженных лошадей и рядами юрт победнее, принадлежавших торговцам и слугам, и раздачу одежды, ведер, моты, лопат, кнутов, седел «и всякого рода жалкой рос коши, иллюзии изобилия для нищего люда».
Церемония началась со смиренного приближения к юрте Чингиса, находившейся в тридцати шагах и содрогавшейся от ледяного ветра и иссекавшейся потоками летящего песка. В юрте был низкий, оправленный в серебро стол, который служил алтарем, и оправленный в серебро деревянный сундук, «гроб». Подразумевалось, что в нем кости или пепел самого Чингиса, но Латтимор, великолепно знавший монгольский, заметил на серебряной оправе надпись, свидетельствующую о том, что сундук маньчжурский и ему не больше трехсот лет. Были у него сомнения и относительно других выставленных там предметов, если учесть, сколько было всяких восстаний и бандитских налетов.
Затем паломники отдавали свое подношение, шелковые платки, девять раз падали ниц и отступали назад на 30 шагов, отпивали кумыс из серебряных чаш, еще шесть раз подходили и отходили, после чего приносили в жертву овцу, снова падали ниц и получали взамен шелковый платок поменьше, которым терли о «гроб». Потом обходили вокруг остальных четырех юрт, три из которых были посвящены императрице, восточной императрице (той, которая была взята при вторжении в Маньчжурию) и лукам и колчанам Чингиса, а последняя Белая юрта предназначалась для молитвы. Латти мор заметил, что ритуалы в основном носили монгольский характер, буддийские ламы играли весьма незначительную роль, их главной задачей было дуть в изогнутые тибетские трубы, издававшие звук, напоминавший «треск от лопнувших гигантских штанов». В заключение церемоний на следующий день все пять юрт, не разбирая, целиком погрузили на повозки, в которых было впряжено по два священных белых верблюда, и затащили обратно в ограду.
Латтимору было ясно, что по своему происхождению культ как бы повторяет пройденное. Обычно ритуалы предназначаются для освящения традиционных верований, вы предполагаете увидеть тело, похороны, а следом освящающие тело ритуалы. Но здесь не было никакого тела, никакого настоящего мавзолея, «реликвии» носили сомнительный характер. А «что касается традиции, гласящей, что тело Чингиса, или его пепел, находится в Эджен Хоро (?), то здесь это не прозвучало вовсе». Получалось, что первое — это ритуалы, а верования нужны для их поддержания. Процедура ритуалов основывалась, очевидно, на придворных церемониях тринадцатого века и, не исключено, на еще более древних ритуалах поклонения предкам. Давным-давно императорские подданные, послы и покоренные народы приносили хану в его ордосесвои дары и дань, затем после его смерти теми же почестями, включая дары, стал пользоваться его дух, потом, поскольку на дух предков распространяется ореол божественности, ритуалы приобрели свое религиозное содержание, и очень может быть, что только после этого появились «реликвии», чтобы придать поклонению физическую конкретность.
Война, которую удалось избежать Латтимору, переменила все. В его время борьба за обладание духом Чингиса шла между шаманом и буддистом, благодаря неторопливому характеру наступления буддизма на шаманизм, это было подспудное соперничество. Теперь же история переключила скорости. С началом нового столетия китайские власти поощряли колонизацию исконных монгольских земель китайскими крестьянами, которые распахивали пастбища и платили за это более высокую арендную плату. К 1930-м годам монголов практически вытеснили из долины Желтой реки на окраинные пастбища. В этот момент вмешались три новые фактора: Япония, расширявшая свои захваты в Маньчжурии, и два китайских соперника, националисты во главе с Чанкайши и коммунисты Мао.
Японцы набросились на Китай, как это делал в свое время Чингис, но только с противоположной стороны. В 1931–1932 годах Маньчжурия стала японским марионеточным государством и прелюдией к планировавшемуся завоеванию Монголии, Китая и Сибири. Первым долгом нужно было овладеть Восточной и Внутренней Монголией, получившей свой марионеточный режим, монгольское автономное правительство и, в дополнение, новый революционный календарь, начинавший отсчет времени с года рождения Чингиса. Подавив сопротивление националистической армии Гоминдана, японская армия в 1937 году подошла к Желтой реке и восемь лет оккупировала захваченную территорию.
Осенью 1937 года в Ограду Господина прибыл неожиданный гость. Он назвался представителем императорской японской армии в Баутоу, городе, расположенном в ста километрах к югу. Он выставил ряд требований. Власти должны были объявить, что они против обеих китайских партий и за японцев, и передать восемь Белых юрт со всем их содержанием под защиту японцев. Японцы поняли, что тот, кто правит в Ограде Господина, тот и держит в своих руках ключи от Монголии и этой части Китая, и что тот, кто правит монгольскими землями, тот и располагает прекрасной базой для начала захвата остального Китая и Сибири. Внезапно реликвии Чингиса, сама душа Чингиса сделались ключом к империи в Азии.
Шаке, глава провинциальной администрации, оказался в пиковом положении. Реликвии находились тут 700 лет, может, больше, может, меньше, и местные монголы охраняли их так, будто «берегли собственные глаза», кроме того, со всем неподалеку стояли войска националистов. Шаке нашелся и сказал, что, если Мавзолей перевезти в другое место, начнутся беспорядки, которые вряд ли нужны японцам. Захватчики поняли его и отказались от своих требований.
Но их действия уже нанесли ущерб ситуации. Многие монголы в Китае присоединились к собственному движению за независимость, другие обратились за помощью к националистам, прося их перевести реликвии в безопасные, недоступные для японцев места. Гоминдановское правительство дало согласие и планировало перевезти все на грузовиках и верблюдах в горы к югу от Ланьджоу на Желтой реке, за 600 километров на юго-восток. Эти места выбрали по соображениям безопасности, хотя в числе аргументов в пользу такого решения было то, что от него недалеко (всего — то 150 километров!), за горами Люпань, Чингис провел свое последнее лето.
17 мая 1939 года двести солдат националистической армии без предупреждения приехали в Мавзолей, вызвав тревогу местных жителей, которые встали перед ними стеной и не давали им пройти. Представитель националистов объяснил, что нужно защитить это место от «дьяволов Восточного Океана». Паника сменилась переговорами. Националисты пообещали, что все расходы будут оплачены, что часть Черных шапок может сопровождать обоз и что будет разрешено продолжать все церемонии. Новость распространилась мгновенно. Сотни, потом тысячи людей пришли к восьми Белым юр там и провели ночь, отправляя церемонии при зажженных фонарях, плача и вознося молитвы, пока юрты разбирали и нагружали на повозки. На рассвете колонна двинулась в путь, задержавшись на какой-то момент, когда один старик распростерся перед ней в пыли. Говорят, один из сопровождавших колонну солдат сказал другому: «При такой преданности не удивительно, что Чингисхан побеждал во всех своих войнах». Как писал один журналист, повозки медленно прошли через «море слез» и также медленно двинулись на юг, в сторону Яна — ни, им предстоял путь в 400 километров.
Янань была базой Центрального комитета Коммунистической партии. После переговоров, которые не
