Хотя если послушать Кравица, то все было как раз наоборот. Как обстояло с так называемым запретом вести раскоп ки на Бурхан Халдуне? Чепуха, сказал он. У них было право копать где им будет угодно, в том числе на Бурхан Халдуне. Они выбрали Стену Дающего, потому что это место самое красивое. Раскопки закончились по той причине, что закончился сезон. И ничего другого. Все разговоры о политических интригах или недовольстве местных властей либо не правда, либо имеют в своей основе решаемые вопросы, либо речь идет о совершенных пустяках. Если вспомнить о напористости Кравица, его финансовых возможностях, если вспомнить о несомненной важности этого места и если вспомнить о согласии экспедиции включить в свой состав монгольских археологов и институты, я не могу не думать, что оппозиция сойдет на нет и команда Кравица возвратится, и ее ждут важные, даже потрясающие открытия.
Но только там, где расположена Стена Дающего. Не на Бурхан Халдуне. И, готов поспорить, не в связи с Чингисом.
17 На священной горе
Издалека бурхан Халдун-Хан Хентей казалась не такой уж неприступной: не очень высокая, всего в двухстах километрах от Улан-Батора, на расстоянии одного дня езды на машине. Но когда я начал обсуждать идею подняться на нее, мои собеседники, люди знающие, начинали качать голова ми и поджимать губы. Подъезд к горе идет по 30-километровой дороге, проходящей по вечной мерзлоте, весной она превращается в сплошную грязь. Летом непрерывные дожди делают ее непроходимой. Я мысленно задвинул эту идею в запасники.
Но вдруг образовалась щелочка, сквозь которую засветилась возможность все-таки осуществить ее. Поездка в Аврагу, место, где, возможно, родился Чингис и где находится Голу бое озеро, на котором его, возможно, провозгласили ханом, оставила в моем распоряжении один-два дня. Мы переезжали вброд Керулен, поток метров 150 шириной, неглубокий, но очень быстрый, когда передо мной открылось, что есть возможность осуществить свою мечту. «Уазик» добрался уже до середины реки, когда вода плеснула в двигатель, и он умолк. Хишиг, шофер с обожженными паяльной лампой руками, отнесся к этому типичному сельскому происшествию со столь же типичным равнодушием. Двигатель или подсох нет, или не подсохнет. Если не подсохнет, подъедет еще какой-нибудь всадник или машина, или Хишиг сам сходит за помощью, или получится еще что-нибудь. Так или иначе, но последующие несколько минут воцарится полный покой, и не будет слышно ничего, кроме журчанья воды по каменистому дну реки.
Появился шанс узнать точно, где мы находимся, — во всех отношениях. Гойо занялась своими инструментами, я разложил карту. Да, координаты подсказывали нам со всей определенностью, на каком участке реки, посредине которой мы застряли, мы находимся. Я проследил течение Керулена по карте. Вон там, в 60 километрах на север, в двух шагах от самого Керулена, находится Бурхан Халдун. Разве это расстояние? Кроме того, последние дни не выпадало ни капли дождя. Было бы преступлением не попробовать, нельзя ли, по крайней мере, подобраться к нему поближе.
Мотор завелся минут через пять. На другой стороне Керу лена, чуть подняться вверх по течению, находился юрточный лагерь, где мы должны были переночевать в тот день. И где я смогу получить более подробную информацию от хозяина лагеря Гансуха, который расширил свой туристский бизнес на сельскую местность. И тут же стала очевидна главная помеха — мухи. В горах Хентей влажное лето сопровождается неисчислимыми полчищами мух, а это лето было влажным, и вокруг кишмя кишели неотвязные создания, крошечная въедливая мошкара и огромные кровожадные слепни, доводившие до измождения лошадей и загоняющие людей в наполненные дымом кизяка гээры. Стоило выйти из юрты, и невозможно было не размахивать руками. Мы с Гансухом могли бы общаться с помощью семафора. Если меня не остановила грязь, то могут остановить мухи.
Кроме того, то, что не расстояние для стервятника, становится бесконечностью для неопытного и к тому же вечно спешащего путешественника. Дорога туда, даже если она сейчас проезжая, заканчивается болотом, вдающимся в понижение между двумя холмами, которое, в свою очередь, заканчивается болотом, из которого вытекает река, а затем еще 20 километров, пока дойдешь до подножия горы. Я воз разил, что люди добираются туда каждый год, чтобы почтить память Чингиса. Да, но монголы добираются туда на лошадях, медленно, большими группами. Для меня это будет кошмаром логистики. Все эти места расположены на территории ненаселенного Национального парка Хан Хентей. Там не найти никаких скотоводов, чтобы разживиться пищей и ночлегом. Нет никаких гарантий, что туда проедет машина. Если я решу ехать на лошадях, их нужно нанимать в Монгоморте, это 70 километров от горы, и только добираться до горы придется дня два, а это, в свою очередь, означает, что все мероприятие нужно готовить загодя, за несколько недель по меньшей мере. Мне понадобится проводник и кто-нибудь присматривать за лошадьми, готовить пищу, натягивать палатку, и для него нужна четвертая лошадь. Вся эта операция будет громоздкой и достаточно растянутой во времени, так что все население окружающих местностей будет о ней знать, что повлечет за собой необходимость обзаводиться официальными разрешениями, поскольку Бурхан Халдун часть национального парка. Если я попробую пробираться туда на «уазике» со своими тремя спутниками, то вступлю в конфликт с местным табу. Возвышенность, которую придется пересекать, еще с добуддийских времен считается священной. Даже ламам запрещено ходить туда, как не может появляться там, и женщина. Гойо придется остаться на кряже. Лучше выбросить эту мысль из головы.
Я этого сделать не мог. Я должен был попытаться взглянуть на священную гору Чингиса хотя бы издалека. Нужно действовать просто, быстро, не рассуждая и надеяться на лучшее.
На следующее утро мы двинулись на север по лабиринту автомобильных следов между темно- коричневыми домика ми и палисадниками Монгоморта. Он очень походил на городок Старого Запада до того, как там появились дороги и ограды, и имя у него было очень подходящим — «У Серебряной Лошади». А там, за выездом из него, на несколько часов нас ждало счастье, какого не получишь, отправляясь в путь верхом, — врывающийся через открытые окна ветер выдувает мух, «уазик» легко мчится по открытой саванне, в километре среди осин и берез красиво извивается Керулен, а впереди манящие громады гор.
Нам пришлось остановиться на чай в какой-то юрте, последнем обиталище человека перед Национальным парком, Хан Хентей, и здесь мы получили небольшое предупреждение о подстерегающей нас опасности. Сидя на маленькой табуреточке с левой стороны центрального очага, как и приличествует гостю, я заметил два портрета среди фотографий, что в семейных гээрахзаменяют сегодня домашних богов. Один был портрет Сталина в привычном обличье «дядюшки Джо» — русские ушли из Монголии так безжалостно быстро в начале 1990-х годов, а отказ от коммунизма был настолько решительным и полным, что удивительно было увидеть хоть какие-то остатки былого уважения. Другая картинка была детским рисунком Чингисхана, произведением двенадцатилетнего мальчика, который сейчас учился в школе — интернате. Была ли какая-то связь межу этими двумя авторитарными фигурами? Не успела эта мысль зародиться у меня в голове, как на улице раздались конские копыта и крик: «Волк! Напал на коз!»
В секунду у кого-то в руках было ружье, и все мы, нас четверо и еще двое мужчин, были в машине. Нечего и говорить, это касалось и нас, потому что единственное, что мы могли предложить за гостеприимство, была наша машина. Мы подъехали к стаду — несколько десятков баранов и коз, испуганно сбившихся в отдалении, и только маленький комочек лежал на земле перед нами. Волка и след простыл, конечно. Жалобно блеявшая овечка оказалась маленьким ягненком, из каверны в брюхе у нее текла кровь. Двое мужчин перевернули ее брюхом вверх. Рана была ужасная, кишки вывалились на траву, часть из них съел волк. Ясно было, что долго ягненок не протянет.
«Мы оставим его здесь, — пояснил один из мужчин. — Волки возвращаются к своей добыче. Может, удастся подстрелить его».
Я почти ждал, что сейчас будет выстрел. Ничего подобного, один из мужчин вынул складной нож, не торопясь, твердой рукой вогнал его в грудную полость, потом сунул туда руку и вы тащил сердце. Ягненок ни звуком не среагировал, наверное, он уже не чувствовал дополнительную боль, и операция, поразительно спокойная и удивительно впечатляющая для постороннего глаза, завершилась в считанные секунды.
Десять минут через океан трав; деревянная наблюдательная вышка отмечала, что мы вступаем в края 1200 квадратных километров первобытной девственной природы. Горы поднимаются на высоту не
