принялась крошить ее на мелкие кусочки. — Ни ты, ни Лу никогда не сможете понять, что это такое — лежать в постели и всю ночь думать: «Я провалила тест по математике. Теперь меня сдадут обратно в сиротский дом?» Или все время помнить, что тебе надо быть хорошей девочкой и не разочаровать маму с папой. Как же, они выбрали тебя из кучи отбросов, они осчастливили тебя, и ты должна быть им за это страшно благодарна.
— Руби, это не так, — укоризненно сказал Мартин, — и ты прекрасно знаешь: родители искренне любят тебя. Твой папа каждую зиму мотается из Вустершира в Лондон и обратно, шесть часов едет на машине, и все только для того, чтобы подключить отопление у тебя в квартире!
— Знаю. — Руби тряхнула головой. — Но где-то внутри меня постоянно сидит страх, я всегда смотрю на их лица и жду — вот сейчас на них появится неодобрение или разочарование. При малейшей неудаче этот страх разрастается до гигантских размеров и вытесняет остатки здравого смысла…
Руби откинулась на сиденье и несколько раз ущипнула себя за нос, пытаясь сдержать подступающие слезы.
— Знаешь, Руби, я тебе так скажу: в других семьях отношения родителей и детей отнюдь не похожи на уолтоновскую идиллию, как тебе, может быть, кажется. Кровное родство не гарантирует любви и согласия. Черт возьми, сколько раз мне хотелось, чтобы мои папа и мама вдруг объявили: «Сынок, ты нам не родной». По крайней мере, многие вещи стали бы для меня намного понятнее.
Руби бросила на Мартина косой взгляд.
— Извини, — сказал он, — я не хотел умалять значимости твоих переживаний, но согласись, у тебя было
— Не знаю, — вздохнула Руби. — Подтверждения. Я надеялась услышать, что какие-то особые обстоятельства вынудили маму отказаться от меня и что в иной ситуации она бы никогда не сделала этого. А еще я хотела услышать, что они безумно рады моему возвращению.
— Но для Баркеров это был шок, — сказал Мартин, выступая в роли адвоката дьявола. — Ты появляешься на пороге и: «Здрасьте, я ваша сестра». Конечно, он не знал, как реагировать. Возможно, Баркер почувствовал себя обманутым — почему мама всю жизнь скрывала от него этот факт? Или у него могло возникнуть чувство вины — почему тебя она отдала, а его оставила?
— Ну, если он чувствует себя таким виноватым, то тем более должен был вести себя иначе.
— Не обязательно, — усмехнулся Мартин. — Иногда чувство вины проявляется как раз в обратном: ты злишься на человека, которого незаслуженно обидел, и начинаешь обижать его еще больше. Помнишь ту секретаршу из «Интернейшнл», с которой я встречался?
— Которую? Их было несколько.
— Веронику. — Мартин на секунду замешкался. — Ну, в общем, она как-то сказала, что страдает запорами.
Руби перестала кромсать сигаретную пачку и посмотрела на хмурое лицо друга.
— Глупо, конечно, но после этого я не мог заставить себя лечь с ней в постель. Сначала увиливал от секса, придумывал разные отговорки, потом стал избегать ее. Вероника ничего не понимала: почему я не хочу с ней встречаться, ведь она была такая хорошенькая. А я каждый раз, когда видел ее лицо, чувствовал себя таким ничтожеством. В конце концов я совершил подлость — пошел к шефу и сказал, что она забыла отправить важные письма, хотя на самом деле это была моя работа. И ее уволили…
— Ужас! Мартин, как ты мог?!
— Не знаю. Мог. Я мог откровенно поговорить с ней, объяснить, в чем причина, а вместо этого сделал то, что сделал. Теперь ты видишь, как бывает? Человек, чувствующий свою вину, ведет себя порой самым странным образом. Возможно, и с твоим братом получилось нечто подобное.
— Нет, — жестко сказала Руби, — это совершенно разные вещи. Твой сволочной поступок — типично мужская реакция на физический недостаток… Ну, не то чтобы запор можно было считать недостатком. — Руби сдавленно хрюкнула и зашмыгала носом. Мартин испугался, что она опять разрыдается, но Руби вдруг захихикала: — Господи, бедная девушка! Мой целлюлит по сравнению с ее неприятностями — сущий пустяк. Надо будет рассказать Лу.
— Не надо, — взмолился Мартин. — Хватит с меня ваших шуток про «Гермес» с герпесом.
— Теперь понятно, почему ты называешь свою личную жизнь куском дерьма! — Руби одновременно заливалась слезами и хохотала. — Ты подлец, Мартин Эшкрофт, — добавила она, сокрушенно качая головой. — Гореть тебе в аду!
— Но ведь и ты смеялась, — заметил он. — Так что отправимся туда вместе.
В шесть утра они подъехали к дому Руби.
— Поднимешься? — спросила она.
— Ненадолго.
Когда они шли к подъезду, Мартин обнял Руби за плечи.
— Замерзла?
Руби остановилась, посмотрела на него снизу вверх и молча покачала головой. В глазах у нее все еще блестели слезы, а влажные ресницы были похожи на маленькие острые пики. Никакой тушью не нарисуешь такие красивые ресницы, подумал Мартин. Он ласково улыбнулся, глядя на заплаканное лицо подруги.
— Спасибо, — сказала она.
— За что?
— За то, что приехал за мной посреди ночи, и за то, что всю дорогу терпеливо слушал мой невротический бред.
— Ты заслуживаешь лучшего, — просто сказал Мартин. — Мне бы очень хотелось помочь тебе понять это… и им тоже.
Руби вся сжалась в комок.
— Кому нужны сразу две семьи? — храбро сказала она. — Рождественский визит одного комплекта родственников — и то многовато.
— Верно. Слишком много родственников — слишком много брюссельской капусты. Или американцы не едят на Рождество брюссельскую капусту? Но ты могла бы принимать одних на Рождество, а других на День Благодарения.
— Мартин, — Руби зажала ему рот ладошкой, — я не хочу больше о них слышать. Для меня Колорадо не существует. Договорились?
— Договорились.
— Спасибо… за все. — Руби приподнялась на цыпочки и поцеловала Мартина в щеку — обычный дружеский поцелуй.
Но длился он чуть дольше обычного. Когда Руби потянулась к щеке Мартина, он как раз повернул голову, и Руби, промахнувшись, прижалась губами к его губам.
Мартин выпил чашку кофе и полчаса спустя уехал к себе, а Руби осталась стоять посреди гостиной. Она озиралась по сторонам, словно впервые увидела комнату: диван с аккуратными подушечками, журнальный столик, засухоустойчивый кактус, который Мартин, естественно, забыл полить. На каминной полке стояла фотография в рамочке — Руби, мама, папа и Линда. Снимок был сделан на выпускном вечере в университете. Руби взяла фотографию и любовно стерла с нее пыль рукавом блузки. Она помнила, как переживала мама, как долго не могла решить, какой наряд подойдет для столь ответственного мероприятия — она должна выглядеть достойно, чтобы не опозорить свою младшую дочь. Следует ли ей надеть шляпу, или это будет чересчур помпезно? В конце концов миссис Тейлор остановилась на голубом костюме, который в свое время она специально купила для свадьбы старшей дочери. Фотографировал их Стив, муж Линды. Замечательный парень. Сестре повезло с мужем, а Руби была счастлива иметь его в качестве зятя.
Руби взглянула на улыбку отца. Видно, что он страшно доволен и гордится дочерью. На глаза Руби опять навернулись слезы. Вот ее настоящая семья — эти трое людей на фотографии и человек за кадром, который снимает их, и малышка Лорена с тейлоровским носом.
Попозже она позвонит маме и сестре. Узнает, как там поживают ее племянница и папин радикулит. Ставя фотографию на место, Руби почувствовала некоторое облегчение. Все к лучшему. Натаниел Баркер, не пожелав впустить ее в свою жизнь, избавил семью Тейлор от боли, которую причинило бы им известие,
