И я знал, о чем говорю.
К счастью для меня, весь этот бред был нацелен на Гимпо. Но Гимпо по-прежнему не обращал никакого внимания на иступленные излияния своего друга/клиента/бывшего зятя.
Я открыл окно и благоговейно блеванул. Теперь я был чист. Ибо узнал, что такое истинная вера.
Глава шестая
Слепые финские рыбаки с бензопилами
Машина с трудом пробивалась вперед, рассекая снег. Солнце было как бледный диск. Оно было живым и дразнило нас, предлагая сыграть в какую-нибудь из его нехороших игр. В отличие от теплых широт с их рассветами и закатами, солнце на этих адских гиперборейских пространствах было злобным и вредным, оно вечно кружило по небу, как терпеливый крылатый хищник в поисках добычи. Здесь не было ни настоящего дня, ни настоящей ночи – только вечные сумерки в зыбких кроваво-красных тонах с примесью золота и серебра. Снег, словно мягкое зеркало, отражал зловещую красоту небес. Разноцветные взвихренные снежинки были как психоделический дым. Дорога исчезла, разветвившись на миллион вероятностей.
Блядь! Гимпо все-таки справился с управлением. Нас занесло: машина ударилась обо что-то на дороге, ее развернуло, и мы переехали через что-то – хрен его знает что. Z завопил дурным голосом:
– Полярные крокодилы!
Сердце бешено заколотилось в груди. Оно и сейчас еще бьется как сумасшедшее. Адреналин носится у меня в крови, напряжение ищет выхода. Разум подсказывает, что сейчас мы умрем. Страшной смертью. Вечное чувство вины за все говорит, что так мне и надо. Каждому – по заслугам. Рука, держащая ручку, машинально фиксирует происходящее: вот я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, что мы там переехали. Но там ничего нет.
Гимпо спокоен как слон, a Z вновь заводит свою бодягу в стиле документального репортажа:
– Они были первыми, кто увидел «живьем» это мифологическое существо, полярного крокодила. Правда, «живьем» – не совсем верное слово, поскольку они сбили несчастного зверя машиной по дороге на север, на обледенелом шоссе, когда мчались на скорости 110 миль в час. Зверюга издохла, не приходя в сознание.
И тут Гимпо вдруг говорит:
– Я достал его! Хорошо. Одним аргентинцем меньше.
У меня нехорошее ощущение, что чужие реальности/нереальности подбираются слишком близко к моим.
Кто-то пернул, но никто не признается.
Я пытаюсь отрешиться от всего, что происходит вокруг, и сосредоточиться на главном: на этой книге. Мы еще не придумали ей название. «Долбоебы от литературы: Избранная переписка, 1992» или что-то вроде того – это было вроде как рабочее название, но теперь, когда мы действительно едем на Северный полюс, оно явно не катит. На ум приходят названия типа «Последняя кислота того лета» и «Поэзия, ложь и Гимпо». В общем-то, даже неплохо… но нет. Бледноватая стилизация – и не более того. Если мы назовем книгу «Последняя кислота того лета», люди могут подумать, что это книга про трех придурков, стареющих хиппи типа Furry Freak Brothers, только из Англии – и хотя лично мне нравится «Поэзия, ложь и Гимпо», за последние несколько лет почти каждый «торой хитрожопый помощник редактора почти в каждом печатном издании так или иначе использовал название фильма «Секс, ложь и видеозапись» для своих заголовков. Так что пока остаются «Дзен-палки – на Северный полюс», «Элвис – на Северный полюс», «Парни, которые спасли мир» и другие названия подобного рода, но это, понятное дело, не то.
Глядя на арктический лес за окном, я вдруг произношу ни с того ни с сего:
– Сибирский саблезубый тигр! Вот что это было!
По-моему, Гимпо меня не слышит. Но Z слышит точно. Его снова несет: он что-то гонит насчет того, как мы спасались от разъяренного стада ревущих белых медведей и полярных крокодилов, в то время как мамонты тихо-мирно кормились в сосновом лесу, объедая с ветвей молодую хвою. Потом в его сбивчивой речи возникают какие-то полярные курочки. При этом он ржет как безумный через каждую пару фраз.
Мне становится по-настоящему страшно. Чем дальше мы едем, тем глубже Z увязает в своем собственном воображаемом мире. Его как будто засасывает зыбучий песок. К чему я клоню? Пару недель назад Z сказал мне, что Гимпо спасет нас от мертвой хватки сомкнувшихся челюстей реальности; но кто нас спасет от нашей собственной нереальности? Как мы отыщем младенца Иисуса, если сломаемся раньше, чем до него доберемся? Или он, терпеливый и кроткий, дожидается нас на другой стороне дымящихся обломков рассудка?
Я украдкой поглядываю на Гимпо и Z, чтобы убедиться, что они на меня не смотрят, и снова пытаюсь выковырять ту козявку из левой ноздри. И опять безуспешно.
Я пока отложил свои записи, чтобы вновь насладиться пейзажем, монотонным, как мантра: ни единой горы, ни одного неожиданного объекта на местности, который бы сразу бросался в глаза. Дорога стелется под колеса: широкие повороты, мягкие изгибы, замерзшее озеро – слева, потом замерзшее озеро справа. Потом…
В состоянии, близком к трансу, где-то посередине между бодрствованием и сном, я вдруг заметил, что машина выписывает плавные, элегантные даже круги на пустынной ледяной дороге. Гимпо вдарил по тормозам, и мы закружились в грациозном автомобильном вальсе. Но мне было не страшно. Постепенно сбавляя темп, машина остановилась, и Гимпо открыл окно. Холодный воздух ворвался в машину. Билл смотрел как зачарованный куда-то за горизонт. Мы остановились на широкой замерзшей реке.
Крошечная синяя искорка пронеслась с тихим треском буквально в полудюйме от уха Гимпо. Он поставил машину на первую передачу и поехал туда, где в сумеречном свете смутно проглядывали две темных фигуры – примерно в миле от нас, на середине замерзшей реки. Я безотчетно схватился за свою бутылку с мистическим Пятиугольником. Билл достал из своего докторского чемоданчика древний телескоп и наставил его на фигуры на льду.
– Гимпо! Смотри! Гимпо, останови машину! Ты что, не видишь?! Там же люди, на озере! – это я надрываюсь.
– Господи, – прошептал он. – Значит, это все правда! Северные пигмеи! – Я выхватил у него телескоп и навел его на предмет благоговейного трепета нашего Билла. Двое голых парней в темных очках уставились на меня в упор.
Гимпо останавливает машину. Z снова впадает в бред» уединившись в своей сбивчивой, эклектичной реальности. Я говорю, что эти двое парней, наверное, рыбаки – удят рыбу в прорубях во льду, – и нам следует им представиться, все честь по чести, и, может быть, они поделятся с нами своей мудростью, буде таковая у них имеется.
Мы остановились ярдах в десяти от них. Да, они были полностью голыми, не считая темных очков и чехольчиков на членах, выделанных из рыбьей чешуи. Ростом они были не больше четырех футов: такие низенькие, но крепенькие. Татуировки в стиле народа маори покрывали их тела сплошным узором из рыбин и пятиконечных звезд. У обоих в руках были громадные бензопилы из золота, украшенные замысловатой гравировкой. Их выбритые налысо черепушки были густо намазаны каким-то животным жиром, а длинные черные бороды заплетены в сотни косичек. Я открыл дверцу, чтобы обратиться к этим уникальным созданиям. Но пока я вылезал из машины, они оба нырнули в прорубь и скрылись из виду.
Мы закутались по самые уши. Z так и не отпускает бутылку «Синей этикетки». Гимпо держит икону Элвиса, я – блокнот и ручку. Холодрыга – кошмар (могло быть и хуже – по крайней мере, сейчас нет ветра). Безмолвие ниже нуля и снег. Мы шагаем по замерзшему озеру – к тем двум застывшим фигурам. Озеро шириной где-то в полмили, и эти ребята расположились в самом центре.
Я подбежал к проруби – толщина льда фута два, если не больше, – и уставился в тихую черную воду. Она выплескивалась на лед и на вид была адски холодной. У края проруби, на заснеженном льду, билась, раздувая жабры, какая-то уродливая рыбина. Она была абсолютно черной и воняла дерьмом. А потом она вдруг залаяла, как собака, и я в ужасе отскочил.
Мы протягиваем им руки. Они снимают перчатки и жмут нам руки. Z предлагает им водки, но они вежливо отказываются. Зато я отпиваю глоточек. Похоже, наше неожиданное появление очень
