— Вот видишь… А тебе тут козырная карта сама в руки идет. Выигрыш верный, только помоги мне.
— Рад стараться, ваше благородие.
— С каторги бежал важный государственный преступник, — сказал Лохвицкий. — Из Иркутска бумага пришла — словить надо злодея беспременно, не дать ему в чужие края бежать. Кто поймает злодея, тому награда обещана.
— И большая награда? — оживился Гордеев.
— Об этом мы с тобой после договоримся. Так вот слушай, старик! Каторжник этот беспременно в тайге скрывается. Росту он среднего, худощав, волосом рус, с бородой. Как приметишь в тайге, сразу ко мне волоки.
— А ежели не пойдет?
— Силой бери.
— Его, государева разбойника, поди, не одолеешь… Верно, с ружьем бродит?
— Ружья, может, и не имеет, — пистолет.
— Вот видите, ваше благородие! — многозначительно развел руками Гордеев. — С таким человеком опасно связываться, того гляди убьет.
— Какой же ты, к дьяволу, охотник! — с презрением сказал Лохвицкий. — Медведя-то бьешь?
— Какое же сравнение, ваше благородие! Человек завсегда хитрее зверя. К медведю можно тихонько подойти.
— И к каторжнику подкрадись. Выследи — да стреляй в спину!
— А награда?
— Награда будет и за мертвого.
— Это уж другое дело. Так-то можно за дело взяться. Уж я, ваше благородие, постараюсь, всю тайгу обойду, всех людишек на ноги поставлю, — засуетился Гордеев. — Беспременно изловлю разбойника!
— Старайся, братец! За царем верная служба не пропадет… Да и от меня награду получишь, — снисходительно проговорил Лохвицкий.
Подошли солдаты. Они доложили Лохвицкому, что ни в избушке, ни в сарайчике ничего подозрительного не обнаружили.
— Так помни, старик, уговор! — сказал Лохвицкий на прощанье. — Приведешь каторжника — деньги получишь, в Россию поедешь.
— Уж вы не сумневайтесь, ваше благородие… Счастливого пути!
Лохвицкий с отрядом тронулся дальше в тайгу. Когда ветви деревьев скрыли спину последнего солдата, Гордеев принялся набивать трубку. Жесткие пальцы его прыгали, табак сыпался на землю. С большим трудом удалось ему раскурить окованную медью трубку. “Ах, подлая душа! Ах, клещ лесной! Чем купить хотел!” Старик горестно покачал головой и с такой силой затянулся, что в трубке даже захрипело и пискнуло.
Потом Гордеев обернулся к лесу и подал условный сигнал: сочно крякнул селезнем.
Вскоре из-за кустов показалась Маша, за ней Сергей Оболенский.
— Ну что? — спросил Сергей. — Солдаты совсем ушли?
— По лесу рыщут. Начальник ихний хочет вас живьем или мертвым взять. Большую награду обещает дать.
— Вот как! — деланно засмеялся Сергей. — Даже награду! И большую?
— Этого не сказал. А должно быть, большую… Дюже горячится господин, будто в карты играет. — Старик помолчал, сердобольно посмотрел на Сергея: — Уехать бы вам, сударь, нужно! Как бы беды не случилось. Выследят, нагрянут — и не отобьешься… Солдат с ним много.
— Вот Максутов совсем запропал, — сказал Сергей. — Без него куда я могу податься!
Неожиданно Маша, чутко прислушивавшаяся к лесным шумам, схватила Гордеева за руку:
— Батюшка, опять идут!
Из лесу глухо доносились чьи-то голоса. Гордеев поспешно втолкнул Сергея в сарайчик и шагнул навстречу неизвестным людям. Из-за деревьев показалась большая группа камчадалов во главе со старостой Мишугиным.
— Куда путь держите? — спросил Гордеев.
— В город, Силыч. Вчера на заимку сам большой начальник приезжал, Василий Степанович, — ответил Мишугин. — Всех звал на войну итти.
— Всем селеньем и собрались?
— Всем не всем, а люди есть. Сыны вот, соседи. — Он кивнул на камчадалов, потом на трех своих сыновей, таких же смуглых, с плоскими лицами и черноглазых, как и он сам.
Сергей, приоткрыв дверь сарайчика, прислушивался к разговору.
Неожиданно на коне подъехал Максутов. Сергей бросился ему навстречу. Максутов слез с лошади, и друзья заговорили вполголоса.
— Что ж так долго, Дмитрий?
— Извини, друг! — сказал Максутов, привязывая коня к дереву. — Дух перевести некогда… Работа кипит вовсю. Готовимся достойно встретить врага.
Сергей впервые видел обычно уравновешенного Максутова в таком возбужденно-приподнятом настроении и невольно им залюбовался.
— Силы, значит, ваши растут? — Изо дня в день… Народ все прибывает и прибывает!
— Я вижу. Вот и эти люди к вам идут.
— Правда? — Максутов подошел к камчадалам: — Здорово, братцы! К нам, в Ниякину?
— Большой начальник дюже звал, — отозвался Мишугин. — Помогать просит!
— За помощь спасибо скажем! — сердечно проговорил Максутов. — За добро добром отплатим… Назначаю тебя, Мишугин, старшим команды. Веди людей к Василию Степановичу, а там вместе воевать будем.
Камчадалы поклонились и зашагали по таежной тропе к Петропавловску.
Максутов, сияющий и возбужденный, подошел к Сергею:
— Знаешь, Сергей, у меня будто струны на сердце играют! Впервые чувствую, что я приношу пользу, что служу не ради чинов и денег, а ради пользы отечества.
— Да, я вижу это. Ты весь расцвел, паришь, как птица. Я даже завидую тебе.
Максутов рассмеялся:
— Ну, вот еще! Я и для тебя привез благоприятную новость. Нашел капитана китобойного судна, который согласился взять тебя на борт и доставить в Америку… Есть у меня один план… Но ты как будто не рад этому?
— Я и сам не знаю… — нетвердо сказал Сергей.
— Что ты не знаешь?
— …радоваться ли возможности уехать.
— Я тебя отказываюсь понимать! Так стремился уехать, а теперь бьешь отбой. Что с тобой случилось?
— Ничего, Дмитрий. Только я думаю о том, должен ли я сейчас уезжать.
— Почему же нет?
— В годину тяжелого испытания для народа, для отечества ты бы уехал?
— Я? — Максутов замялся. — Я — слуга царю, простой вояка, а ты вольная птица. Ты идешь своей дорогой… ты здесь вне закона. Тебя ищут по всей тайге. В любую минуту могут схватить, заковать в кандалы и снова отправить на каторгу.
— Да, это так, — вздохнул Сергей. — Но если бы ты знал, Дмитрий, как тяжело мне сейчас покидать родную землю!.. Надвигаются события важные. Враг чужеземный хочет поработить нашу родину. Все взялись за оружие. Простые русские люди, которым тоже не сладко живется на родине, готовятся дать отпор врагу…
— Не упорствуйте, сударь, — подошел Гордеев, который прислушивался к разговору Сергея и Максутова. — Не помилуют вас, коли поймают. Едете вы в чужие края не гулять, не имение отцово прокучивать, а дело делать.
