спросил Завойко.
— Спасибо за доброе сердце! — кивнул Изыльметьев. — Матросы охотно воспользуются этим.
Он отдал приказание, и шлюпка с офицером направилась обратно к фрегату.
Вскоре с “Авроры” на берег начали свозить больных матросов.
Настя с нетерпением приглядывалась к каждой шлюпке. По ее встревоженному лицу Ваня догадался, что отца все еще не было. Сердце его сжалось.
— А ты капитана спроси! — тихо посоветовал Ваня. — Он же все знает.
Настя не выдержала и подошла к Изыльметьеву:
— Ваше благородие, муж у меня на “Авроре”, матрос Чайкин Василий. Он как — тоже болен? Иль что похуже приключилось?
— Здоров, здоров ваш Чайкин! — поспешил успокоить ее капитан. — Какие свалились, а он все еще на ногах держится. Крепкий матрос, надежный. Да вон он матросов в лодке везет.
Настя с Ваней подбежали к воде. Лодка вскоре врезалась в гальку, и Чайкин первым спрыгнул на берег.
Настя пошатнулась, точно ее кто толкнул, и еле слышно позвала:
— Василий!
Матрос оглянулся:
— Настя!..
Женщина припала к груди Чайкина и заплакала.
— Ну, будет, будет, — с напускной грубоватостью проговорил Чайкин. — Чего реветь! Не покойник ведь, а живой. — И он обернулся к матросам в лодке: — У баб поплакать — первое дело. С горя плачут, с радости плачут…
Ваня дернул мать за руку и покосился на матросов:
— Будет тебе, мамка!
Настя оторвалась от Василия и с гордостью показала на мальчика: — Сын твой…
— Ванюшка?! — Чайкин подался вперед. — Эко вытянулся!
Мальчик недоверчиво, робко топтался на месте.
— Не узнал папаню! — усмехнулся Чайкин.
— Узнал, — ответил Ваня. — Враз узнал.
Чайкин обнял сына за плечи и притянул к себе:
— Немудрено и отвыкнуть: совсем ты махонький был, когда уезжал я.
Матросы с улыбкой наблюдали за встречей своего товарища с женой и сыном.
Настя вытерла слезы и, кивнув на лодку, сказала Василию:
— Чего дружков томишь! Давай к нам приглашай.
— Я и то думал! — просветлел Чайкин. — А уместимся в хибарке-то?
— В тесноте — не в обиде. — Настя поклонилась матросам: — Милости прошу, передохните у нас!
— Так ты веди их, — сказал Чайкин, — а мне еще на фрегат нужно. Ванюшка, хочешь со мной на “Аврору”?
Ваня с радостью вскочил в лодку и схватился за весла.
До вечера Чайкин с сыном свозили больных матросов на берег. Одних, наиболее истощенных, офицеры направляли в госпиталь, других уводили к себе городские жители.
Позже всех с фрегата съехали Гордеев и Сергей.
Еще когда “Аврора” только подходила к порту, Силыч решил, что Сергею не следует сейчас возвращаться обратно в лесную избушку — весьма возможно, что за ней следят, и Сергею лучше пожить в другом месте. Но где?
На фрегате Сергей близко сошелся с Чайкиным. То, что матрос хорошо знал брата, вместе с ним пережил опасность, притягивало к нему Сергея, и он решил поселиться временно у него. Выслушав его просьбу, Чайкин радушно сказал:
— Милости прошу! Хозяйка у меня добрая.
Оболенский объяснил Чайкину, что он рыбак из Большерецка, приехал сюда, в Петропавловск, на заработки. Неизвестно, поверил ли ему Чайкин или нет. Вероятно, поверил, потому что в Петропавловск в те времена прибывало много разных людей из других мест Камчатки.
Сергей, Силыч и Чайкин добрались до берега. Старик начал прощаться.
— Зайдем, чайку выпьем! — пригласил матрос.
Но старик торопился к Маше, и к тому же он считал, что ему сейчас вместе с Сергеем лучше не показываться — меньше будет подозрений.
— Охотно бы, — ответил Гордеев, — да по дому душа истосковалась. Уж, верно, по мне панихиду справляют.
Сергей пошел вслед за Чайкиным. Стало совсем темно, и в домах зажглись каганцы. Светилось оконце и в хибарке Чайкина.
Матрос с Сергеем переступили порог.
— Еще матроса привел? — спросила Настя.
— Рыбак. В море подобрали, — сказал Чайкин. — Привечай гостя.
— Милости просим! — поклонилась Настя. — Места хватит.
Она ловко вздула в печи огонь, принялась накрывать на стол.
В этот вечер матросы долго не ложились спать. Они рассказывали о фрегате “Аврора”, о своих плаваниях, о чужих землях, где им пришлось побывать за годы скитаний по миру, о пережитых опасностях. Не только Ваня и Настя, но и Сергей слушал их с большим вниманием.
— Где бы ни был, а домой вот тянет, сил нет! — проговорил Чайкин. — На чужбине, видно, и солнце не греет…
— Бывает, что, и дома не сладко, — заметил Сергей.
— И то правда, — согласился Чайкин. — Не каждый день сыт бываешь дома-то. Об этом и говорить нечего. Да все же дом, родное гнездо…
— Папаня, а ты индейцев видал? — спросил Ваня, жадно ловивший каждое слово отца.
— Видал, сынок, — усмехнулся Чайкин. — Черных-пречерных…
— Ах ты господи! — воскликнула Настя.
— Прибыл наш фрегат на остров — позабыл ему название, — начал Чайкин. — Остановились мы неподалеку от берега. Остров населенный, на карте обозначенный. Видим, идет к нам лодка. На ней восемь гребцов, все черные, как сажа. Один белым лоскутом машет, а другой в дудку дудит — знак нам дают: не воевать, дескать, едем, а дружбу водить. Капитан наш — лобастый — приказывает матросам тоже белыми тряпками махать. Ну, подъехали они, подняли мы их на фрегат. Как взошли на палубу, стали все петь, плясать — прямо как на свадьбе. Веселый народ, но безобидный. Его не тронь, и он тебя вовек не тронет…
И долго еще бывалый матрос рассказывал о заморских странах и людях, но Сергей, измученный переживаниями последних дней, уже крепко спал и ничего не слышал.
Утром всех на ноги подняли призывные удары медного колокола. Первым вскочил с лежанки Сергей Оболенский. С тревогой он прислушивался к глухим, тяжелым ударам. “Как вечевой колокол”, подумал Сергей.
— Пожар? — спросил Чайкин, подбегая к оконцу.
— Народ кличут на площадь, — пояснила Настя.
— Надо, стало быть, на фрегат являться — кончился мой отпуск, — сказал Чайкин. Он начал одеваться и с удивлением покосился на сына: — А ты, братец, куда собираешься? Посидел бы дома.
— Они же первые вояки! — усмехнулась мать. — Без них ни одно дело не обходится.
