казалась бы ему такой одинокой и постылой. Его сердце не ощущало бы подобную пустоту.
Испытывай он только ненависть, его бы не трогала ее растерянность и беззащитность. Он спокойно смотрел бы на нее и, видя и слыша, как она плачет, зная, как страдает, не разделял бы ее боль, не хотел бы помочь.
Но все в ней трогает его так, как ничто никогда не трогало. Он не уверен, будут ли они жить вместе, смогут ли простить друг друга, но не сомневается в одном: он не может без нее!
Когда в среду вечером Тед заехал за дочерью, Дорис вздохнула с облегчением, не потому, что была счастлива видеть его, а потому, что ей просто необходимо было передохнуть. Каждый из последних дней был нелегким, но сегодня после полудня дочь вела себя просто невыносимо.
Все началось, когда вернувшаяся домой раньше обычного Дорис прервала игру Кэт с соседскими ребятишками. Девочка была страшно недовольна тем, что ее оторвали от детских забав и заставили в середине дня идти домой и привести себя в порядок перед визитом к врачу. Она капризничала и дулась все то время, что они были в поликлинике, словно только и мечтала поскорее отделаться от матери. А вернувшись домой, вредная девчонка, наоборот, не отходила от нее ни на шаг, нарочно досаждая, раздражая, нервируя.
У Дорис, казалось, вот-вот иссякнет терпение.
Выручил звонок в дверь.
— Хэй, Тед, — приветствовала своего избавителя расстроенная мать. Он выглядел неотразимо в джинсах и тесно обтягивающей сильные плечи и грудь майке. Дорис хотелось броситься к нему на шею, обнять или просто прикоснуться. Желание было таким сильным, что она быстро сунула руки в карманы своих брючек. — Заходи, Кэт в гостиной.
— Она прошла медицинский осмотр?
— Да. Ей сделали снимок руки и сказали, что все хорошо.
Тед заглянул через широкую дверь в гостиную. Развалившись на диване и положив ноги на кофейный столик, его дочь, задрав голову, уставилась в громко орущий телевизор. На девочке была напяленная до глаз ненавистная матери старая бейсбольная кепка.
— Она устраивает тебе веселую жизнь?
Дорис попыталась улыбнуться, но губы не слушались ее.
— Она приспосабливается.
— Медленно?
— Пожалуй, лет через двадцать справится.
— Я поговорю с ней…
— Не надо, — возразила она, тронутая его предложением, но уверенная, что от этого будет только хуже. Сейчас Кэт вымещает свои обиды и злость на ней. Если Тед вмешается, то и ему может достаться. — Позаботься о своих собственных взаимоотношениях с ней. Обо мне не беспокойся.
Отведя от нее глаза, он вспомнил, что захватил кое-что из почтового ящика.
— Вот твоя почта и газета.
— Спасибо. — Положив газету на столик в холле, Дорис стала перебирать небольшую пачку конвертов. Там оказалось уведомление от страховой компании — несомненно, по поводу руки дочери, один счет, пустяковые письма от неведомых обществ, рекламные открытки. Взгляд замер на знакомом желтом конверте, выглядевшим немного потрепанно после того, он побывал во Флоренсвилле и вернулся обратно.
Она не плакала уже три дня и думала, что совсем выплакалась, но моментально навернувшиеся слезы предупреждали, что все еще впереди. Трясущимися руками Дорис положила почту на столик, резко повернулась и пошла по коридору на кухню. Она уперлась руками в разделочный стол и прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать готовый вырваться из нее стон обиды и горечи. Рядом остановился Тед, держа в руке расстроивший ее конверт.
Он молчал. Не было нужды спрашивать что-либо — все объясняли адрес ее родителей и пометка, видимо, сделанная аккуратным почерком матери: 'Вернуть отправителю'. Вполне понятно, что это означает.
Прежде чем он успел что-то сказать, торопливо заговорила Дорис:
— Хочу попросить тебя об одном одолжении. Родители пригласили Кэт к себе на несколько дней. Я думаю, пусть едет, только я… я не могу ее отвезти. Ты не сделаешь это сегодня?
— Почему бы тебе не пообедать с нами и не поехать вместе?
Как ни приятно было это приглашение, Дорис покачала головой:
— Я не могу.
Кэт будет в ярости, если она отправится с ними, а мать — если она появится в родительском доме. А их ярости ей уже достаточно на сегодня. Больше просто не выдержать.
Дорис взяла несколько тарелок с разделочного столика и начала споласкивать их. Когда в третий раз подряд одно и то же блюдце упало на дно раковины, Тед завернул кран, вытер дрожавшие рука хозяйки полотенцем и повернул ее лицом к себе.
— В конверте поздравительная открытка родителям, — всхлипнула она. — В пятницу тридцать вторая годовщина их свадьбы.
Тед обнял ее, поглаживая по спине и успокаивая вдруг вырвавшимися словами нежности:
— Все пройдет, милая… — Но ласкал он не любимую женщину, а униженную и оскорбленную дочь Джеймсонов.
— Нет, Тед, — прошептала она, пытаясь высвободиться из его рук, хотя жаждала нежности. Ей так хотелось опереться на него, положиться на его силу, забыть все плохое и продлить наслаждение этим мигом.
Но в том-то и дело, что мигом. Было бы восхитительно чувствовать постоянно его тепло, прикосновение его рук, губ, быть в интимной близости с ним. Но мгновение не продлится, он отпустит ее и она окажется такой же одинокой, как всегда, почувствует еще большую опустошенность, чем когда- либо.
А Тед не выпускал ее из объятий, несмотря на легкий протест. Обнимая ее, согревая своим теплом, он чувствовал, как оттаивает сам. Как он может быть таким неумолимым, так сердиться и сочувствовать, искренне сострадать? Так ненавидеть, и так жаждать близости с ней?
Он приподнял ее голову, чтобы видеть лицо. В женских глазах боль, печаль, раскаяние и… любовь. Мог бы увидеть это и раньше.
Любовь.
— Дори, милая, я…
Тед поднял ее руку со своей груди, поднес к губам, поцеловал в ладонь и… опустил. Нет, его душа еще не оттаяла.
— Приготовь вещи Кэт, — мягко проговорил он. — Я отвезу дочку.
— Почему вы сердитесь?
Вопрос Кэт нарушил молчание, царившее, пока они не отъехали от дома достаточно далеко. Порывшись в брошенной на заднее сидение сумке, девочка достала новенькую бейсбольную кепку и, сорвав с себя 'любимую' мамину, надела обновку, лихо сдвинув на затылок. Теперь отец мог видеть глаза дочери. Как никогда похожие на материнские — темные, выразительные, уязвленные.
— Почему ты решила, что я сержусь?
— Вы почти ничего не говорили, пока были у нас. Чем ближе мы подъезжаем к дому бабушки, тем быстрее вы едете и сильнее сжимаете руль. Если вы не хотели везти меня, мы могли подождать тетю Кэрол, и она захватила бы меня. Вы сердитесь, потому что я не сказала маме 'до свиданья'?
Дорис просила его не лезть в ее родительские дела, но будь он проклят — разве Кэт ему не дочь? Он вправе вмешаться.
— Ты собираешься злиться на нее всегда?
— Может быть.
— Почему ты хочешь сделать ей больно, Кэт?
