Но ответа на этот вопрос она не знала, да и не хотела знать. Во всяком случае, сейчас. Время, одно только время способно было расставить все по своим местам.
Потом ей в голову неожиданно пришла новая мысль. Нэнси заколебалась, неуверенная в правильности задуманного, но желание воплотить свою идею в жизнь всецело захватило ее. Питер, заметив в ее глазах озорные огоньки, слегка замедлил шаг и, покосившись на нее, с шутливым подозрением спросил:
— Ну, что еще ты придумала?
— О нет, не важно…
— О боже! — Он вздохнул. — Давай выкладывай, что у тебя на уме?
Несколько недель назад Нэнси позвонила ему в половине пятого утра и потребовала, чтобы он вышел на балкон полюбоваться исключительной красоты восходом. Должно быть, решил Питер, и сейчас она задумала нечто подобное.
— Эй, Нэнси… то есть — Мари, отныне и впредь — только Мари! Скажи мне, эта Мари будет такой же непредсказуемой, как Нэнси, или она будет держаться солиднее, как и подобает знаменитому фотографу?
— Что ты придумал, конечно, нет! У Мари в голове столько планов, столько новых идей, столько…
— О боже, избавь меня от этого! — простонал Питер в комическом отчаянии, но, глядя на его лицо, Нэнси догадалась, что он это не всерьез.
— Может, хотя бы намекнешь мне, в чем дело? — просительно сказал он, но Нэнси-Мари только улыбнулась и отрицательно покачала головой.
Так, пересмеиваясь и подшучивая друг над дружкой, они дошли до того места, где Питер оставил машину. Нэнси уселась на пассажирское сиденье, и Фред легко запрыгнул к ней на колени. Питер захлопнул за ней дверь, обошел «Порше» и, сев на водительское место, завел мотор.
— Ладно, не хочешь — не говори, — сказал он с легким сожалением. — Я и сам кое-что придумал. Последние штрихи на твоем лице я нанесу примерно к Рождеству. Как насчет того, чтобы отметить наступление нового года персональной выставкой работ фотографа Мари Адамсон? Что ты на это скажешь?
— Не знаю. Пожалуй, это было бы здорово… Эта идея действительно нравилась ей все больше и больше, к тому же сегодняшний разговор с Питером помог Нэнси снова почувствовать себя храброй, с уверенностью смотреть в будущее. Неужели это потому, что они откровенно поговорили о Майкле? Или потому, что Питер рассказал ей о женщине, которую он любил? Нэнси не могла этого сказать, и тем не менее она чувствовала себя гораздо увереннее.
— Можно я еще подумаю? — спросила она.
— Конечно. Не можно, а нужно! Обещай мне, Мари… Нет. — Питер вытащил ключ из замка зажигания и, сунув его под себя на сиденье, повернулся к ней:
— Я никуда тебя не повезу до тех пор, пока ты не поклянешься мне, что дашь свои работы на выставку. — Он смерил ее быстрым лукавым взглядом и добавил:
— Надеюсь, ты достаточно хорошо воспитана и не попытаешься отнять у меня ключ силой?
— Ах ты, шантажист!.. — воскликнула Нэнси в притворном гневе, но губы ее сами собой расплылись в улыбке. — О'кей, хорошо, ты победил. Я согласна.
С этими словами она взъерошила Фреду шерстку и, не выдержав, рассмеялась.
— Ты… согласна? — Питер не мог поверить своим ушам.
— Да, согласна. Клянусь тебе чем угодно! Только, откровенно говоря, я не представляю себе, как это организовать. Что, я должна явиться в какую-нибудь галерею и сказать: «Я — талантливый, но никому не известный фотограф, устройте мне выставку, пожалуйста»?
— Ну, это я беру на себя. Значит, договорились?
— Да, сэр, — с важностью ответила Нэнси. И она действительно могла доверить ему свои работы, как доверила свое лицо и свою жизнь.
— Ты не пожалеешь, — столь же торжественно ответил Питер и, взяв ее лицо в ладони, крепко поцеловал. Потом он снова запустил мотор и вырулил на шоссе. Это был удачный день, и ему хотелось петь от радости…
Обратно они ехали гораздо медленнее, но время расставания неумолимо приближалось. Питер с сожалением остановился у подъезда ее дома. Ему хотелось, чтобы этот день не кончался, но он знал, что чудес на свете не бывает.
— Ну что ж, до завтра, — сказал он на прощание. — Постарайтесь как следует выспаться, юная леди. Завтра вы нужны мне свеженькой, как огурчик.
Завтра он намеревался снять бинты с ее лба. На ближайший месяц Питер запланировал еще две операции, которые должны были стать последними. Декабрь отводился на окончательное заживление швов, а в январе он уже собирался «снять чадру».
— Может, поднимешься ко мне? Ненадолго? — Нэнси предложила это скорей из вежливости, а не затем, чтобы продлить совместный вечер, и вздохнула с облегчением, когда Питер отказался, сославшись на дела.
— Мы обязательно поужинаем с тобой на будущей неделе. А может, даже на этой, — пообещал он, неверно истолковав ее реакцию. — Я надеюсь, что к этому времени я уже смогу порадовать тебя кое-какими известиями насчет выставки.
— Я не буду разочарована, даже если никаких новостей не будет, — ответила Нэнси, ссаживая Фреда с колен и выбираясь из машины.
Входя в подъезд, Нэнси обернулась и помахала ему рукой на прощание, но мысли ее были далеко. Эта идея пришла ей в голову, когда они возвращались по пляжу к машине, но сейчас Нэнси уже не сомневалась, что она не только может, но и должна осуществить свой замысел. Хотя бы для того, чтобы разорвать еще одну ниточку, которая связывала ее с прошлым.
Поднявшись в квартиру, она сразу прошла к кладовке и вытащила оттуда большую картонную папку, в которой хранились ее незаконченные картины. Сбросив на кресло жакет, Нэнси немного постояла, пребывая в раздумье. Открывать папку ей было даже как-то боязно, но она пересилила себя и потянула за тесемки. Папка раскрылась, и к ногам Нэнси выпали несколько набросков, с полдюжины мелких или неудавшихся натюрмортов и даже несколько начатых, но незаконченных холстов.
То, что она искала, оказалось на самом верху, и Нэнси задумчиво опустилась на корточки, задумчиво глядя на мальчика, который сидел на дереве и болтал ногами. Полтора года назад эта картина должна была стать ее свадебным подарком Майклу, но Нэнси так и не успела закончить ее. И вот теперь она снова извлекла ее на свет божий. Ей понадобилось почти семнадцать месяцев, чтобы набраться мужества сделать это, но теперь Нэнси твердо знала, что закончит картину. Закончит, чтобы подарить Питеру.
Глава 17
Стоял ясный, но очень прохладный день, поэтому еще за несколько кварталов до приемной Фэй Мари поглубже надвинула шляпку из мягкого белого фетра и подняла воротник красного шерстяного жакета. Фред, как всегда, был с ней; его поводок и ошейник были такого же ярко-красного цвета, как и жакет.
У подъезда Мари немного задержалась и, посмотрев на пса, подмигнула ему. У нее было прекрасное настроение, которое не могло испортить даже неожиданное похолодание. Машинально поправив на голове шляпку, она поднялась по ступенькам и вошла в холл.
— Привет! Это я! — Ее звучный голос разнесся по всему большому, но очень уютному и теплому дому, и вскоре откуда-то из глубины послышался ответ Фэй.
— Это ты? Проходи, я сейчас.
Подойдя к вешалке. Мари сняла жакет. Под ним было белое шерстяное платье, единственным украшением которого служила маленькая золотая брошь, подаренная Питером несколько месяцев назад. Рассеянно поглядев на себя в зеркало, она кокетливо сдвинула шляпку набок и улыбнулась своему отражению.
То, что Мари видела в зеркале, очень ей нравилось. Она больше не носила темных очков и, глядя в зеркало, видела свое лицо целиком. Лицо было новым, незнакомым, но очень красивым. Только глаза остались прежними. Что касалось последних полосок пластыря, то они оставались только высоко на лбу, под самыми волосами, и Мари с удовольствием подумала о том, что пройдет еще несколько дней, и они
