— Давидо, чем мне вознаградить тебя?
Армитедж ни секунды не колебался.
— Только кожаный портфель или два и сундучок, где бы я мог хранить мои медицинские записи. А еще, могу я попросить бумагу и краски?
Дон Андрее в изумлении уставился на него.
— И это все? Боже Всемогущий! Ты совершил невозможное. Говори, чего ты хочешь, не стесняйся!
Ему предоставлялась великолепная возможность, может быть, возможность сбежать.
— Тогда разрешите мне выходить на прогулки и искать лекарственные травы.
Между густыми бровями дона Андреаса появилась резкая морщина.
— Хорошо, Давидо, потому что я обещал. Но ты должен быть очень осторожен. Многие здесь в Панаме и так ругают меня за то, что я покровительствую английскому шпиону. Смотри не проявляй излишнего любопытства по поводу городских укреплений, которых не очень-то много, а то мой сын Эрнандо снова потребует твою голову. А теперь иди, Давидо, и да будет благословенно твое искусство. Вот тебе два дуката. Я позволяю тебе купить себе одежду получше.
Слухи о чудесном выздоровлении доньи Елены так быстро распространились по всему городу, что дошли даже до ветхих хижин, в которых маялись животами маленькие коричневые детишки.
Слухи дошли и до лавки Амброзио, поставщика свечей двору его преосвященства архиепископа, и на мгновение прервали щелканье ножниц в цирюльне Лудовико эль Джудио. Королевский прокурор рассказал о чуде за завтраком своей жене, а она пересказала эту новость главному альгвасилу — старшему полицейскому чиновнику Панамы.
Поэтому, когда дониселла Мерседес с высоты своих шестнадцати лет потребовала, чтобы Давидо сопровождал на прогулке ее и ее дуэнью, за ними наблюдало множество любопытных глаз.
Армитедж навсегда запомнил Панаму красочным городом на берету темно-синего океана.
Ранним утром, когда солнце еще не пекло так, как оно будет свирепствовать днем, дониселла Мерседес и лютеранин, раб ее отца, отправились в путь в сопровождении двух грузных негритянок с корзинами овощей и фруктов для сестер обители Ла-Мерседес. Семья Амилеты частенько покровительствовала всякому сброду. Жозефа, дуэнья, была метиской, чья огромная задница всегда покачивалась не в такт с такими же огромными грудями.
— Подойди, Давидо, я хочу видеть тебя, иди рядом со мной, — величественно произнесла Мерседес.
Армитедж подумал, что девушка выглядит просто прелестно. На ней была соломенная шляпка и простое белое с алыми узорами платье с пышной юбкой. Рядом немедленно возник улыбающийся во весь рот негритенок с большим зеленым зонтом от солнца, в котором пока не было никакой нужды.
Первую остановку они сделали у свечной лавки Амброзио, потому что донье Елене были нужны свечи для домовой часовни, а дониселла Мерседес собиралась зажечь в обители полдюжины свечей в знак благодарности за чудесное мамино выздоровление. Если бы он мог, Армитедж с удовольствием поставил бы свечку в честь Куманы.
— Подойди, Давидо, ты должен взглянуть на торговца лучшими кожами во всей Панаме! Серафино Бланко привозит отличные кожи из Кордовы в Старой Испании, кожаные изделия мексиканских умельцев, обувь из Маракайбо и сбрую из Перу. А если перейти через улицу, то там живет Франческа Морена, моя портниха. Она превосходная рукодельница, но постоянно ждет ребенка, поэтому никогда не может уделить мне много времени.
Впереди показалась вереница запыленных, навьюченных тюками мулов. Пестрые колокольчики только подчеркивали их удрученный вид. Они спускались с Пакоры, следуя на запад. На улицах раздавались крики гусей, кур, индюшек и домашнего скота.
Мерседес задержалась перед лавкой, где торговали животными: различными видами обезьян с печальными глазами, голубыми и зелеными попугаями, сороками, красочными макао и сотнями разноцветных маленьких птичек, которые весело посвистывали. В следующей лавке Мерседес купила на ужин рабам жирную большую игуану, которая была так связана, что не могла пошевельнуться.
Все знавшие о чуде исцеления, а это практически весь город, во все глаза таращились на высокого лютеранина, который вышагивал за дочерью своего хозяина по направлению к западной окраине города, к богатейшей и широко известной обители Ла-Мерседес.
Уже появились разносчики воды с криками:
— Кувшин воды всего за грош!
Продавцы дров немилосердно нахлестывали осликов, навьюченных тяжелыми вязанками.
— Эй! — На пороге дома внезапно появлялась хозяйка и звала разносчика рыбы или молока.
В ожидании дониселлы Мерседес, исчезнувшей за дверями обители, чтобы помолиться своей святой, Дэвид уселся на парапете большого моста. За ним вздымалась сторожевая башня, которая охраняла подходы к городу с севера.
Вдали в море он смог разглядеть коричневые паруса рыболовецких судов, направлявшихся к островам Табога и Табогилья.
Внимание Дэвида привлекла группа матросов и рыбаков, которые шли вниз по дороге; они остановились и указывали куда-то на юг.
— Галион с золотом! — крикнул один из них за мгновение до того, как в крепости Баллано раздался пушечный выстрел. Эта крепость охраняла вход в на редкость неудобный Панамский порт — во время отлива все корабли оставались на песке совершенно беспомощные, словно стая рыбок, запертых в обмелевшей лагуне.
— Галион! Галион из Перу! — раздались крики в грязных деревянных, покрытых пальмовыми ветвями домах, которые составляли девяносто процентов построек в городе.
Люди выскакивали из домов, а лавочники поспешно заносили товары в лавки и возбужденно закрывали деревянные ставни, защищавшие лавки от непогоды и от воров. Вскоре толпа обрадованных жителей начала собираться там, где было построено семь административных зданий, включая адуану-таможню, королевскую казну, арсенал, суд и дворец губернатора.
Бегом, с развевающимися юбками, Мерседес выскочила из обители, в руках у нее все еще были зажаты четки.
— Давидо, это правда, что показался галион из Перу?
Армитедж пожал плечами.
— Судя по приветственному салюту, это правда.
— Тогда идем, англичанин, идем, тебе повезло, ты увидишь зрелище, которое бывает всего раз в три года!
Озадаченная всеобщим движением, дюжина стервятников взлетела высоко над городом и неподвижно парила в высоте.
— Отчего такая спешка? — удивлялся виргинец, торопливо шагая за дочерью своего хозяина. — Тот корабль пристанет еще часа через три.
Только тут дониселла Мерседес поняла то, о чем он догадался уже давно.
— Боже правый! Мы потеряли Жозефу и рабынь, -ахнула она. — Быстрее, Давидо, быстрее, мы должны уйти с улицы. Вон там расположен сад обители Святой Анны. Мы спрячемся там, пока Жозефа нас не найдет.
— А она найдет нас? — спросил он, когда они наконец остановились в тени огромного дерева. — В конце концов, я ведь всего-навсего раб твоего отца.
— О Давидо, не говори так, я никогда не думала о тебе так, — запротестовала Мерседес, и ее голубые глаза вспыхнули.
— А… как же ты тогда думала обо мне?
— Как о кабальеро, которому не повезло и… и…
— Как о несчастном еретике-лютеранине? — Это был нечестный вопрос, и Дэвид знал это.
Мерседес вспыхнула, а потом взглянула ему прямо в глаза. Она тихо произнесла:
— Нет, Давидо, я так не думала, но только не рассказывай никому об этом. Мы поклоняемся одному Господу, одной Божьей Матери и ее Сыну. Разве этого не достаточно?
— Мне бы хотелось, чтобы это было так, — вздохнул Армитедж и печально огляделся. Если их заметят
