в шелковом платье с цветочным рисунком, подчеркивающем достоинства ее еще вполне изящной фигуры, несмотря на слегка располневшую талию, мать Бена всегда заставляла Кэсс робеть, и даже теперь, став женщиной, Кэсс все равно ощутила прилив неуверенности. Но ей следовало подавить в себе подобные чувства, и, невольно бросив в сторону Бена умоляющий взгляд, Кэсс открыла дверцу и вышла из машины.
— Доброе утро, signora, — пробормотала она, неожиданно переходя на школьный итальянский, на котором некогда изъяснялась достаточно бегло. — Как приятно снова увидеться с вами!
Губы Софи сложились в подобие улыбки, но взгляд был устремлен на сына, выходившего из машины вслед за девушкой. Помедлив, Софи ответила — по-английски, словно желая подчеркнуть, что она говорит на языке Кэсс гораздо лучше, чем Кэсс — на итальянском:
— Надеюсь, поездка была приятной.
— Точнее, без происшествий, — сухо отозвался Бен, и только Кэсс поняла иронию этого замечания.
— Ну что же, вы, должно быть, хорошо провели время, — заметила в ответ Софи.
— Вы прекрасно выглядите, signora, — продолжала Кэсс, стремясь сменить тему. — Я так признательна вам за это приглашение…
Софи поджала губы.
— Благодари Бенвенуто, — кратко посоветовала она. — Это он так настаивал, что мне осталось только согласиться. Вепе1, может, пройдем в дом?
Кэсс взглянула на Бена, когда его мать зашагала к вилле, и тот смиренно повел плечами.
— Дай ей время, — приглушенно пробормотал он, когда Кэсс подошла, чтобы помочь ему вынуть из багажника чемоданы. — Чего ты ждала? Что она расстелет перед нами красную дорожку?
1 Ладно (итал.).
— Нет, но…
— Вы идете, Бенвенуто?
В голосе Софи явно послышалась недовольная нотка, и Бен с гримасой хлопнул дверцей машины и запер ее.
— Не дергайся, — ответил он, засовывая в карман ключи, и Кэсс заметила, как поморщилась его мать, услышав от сына английский жаргон.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Бен уехал через четыре дня.
Кэсс ожидала, что брат окажется верен своему первоначальному намерению вернуться домой немедленно, но он уступил уговорам матери и согласился провести на вилле хотя бы одну ночь.
— Я так редко вижу тебя, Бенвенуто, — с упреком напомнила ему Софи, опережая его извинения. — Неужели я прошу слишком многого — провести всего одну ночь в доме матери? Тем более, что здесь Кассандра.
При этих словах Кэсс затаила дыхание, но никакого язвительного замечания не последовало.
— Разумеется, мама, — вяло отбивался Бен. — Естественно, я надеялся провести некоторое время… с вами обеими. Но сейчас я занят.
Софи вздохнула.
— Полагаю, книгой.
— Да, книгой, — подтвердил он.
— Разве в университете тебе мало платят? — возразила мать. — Неужели ты должен работать с утра до ночи?
Бен пожал плечами.
— Я считаю эту работу удовольствием, — сдержанно заметил он, очевидно уже привыкнув к подобным спорам. — Так или иначе, у меня скопилось много дел. Я же пробыл в отъезде два месяца. Вероятно, Виктор считает, что я до сих пор не могу оправиться после перелета. Всего один раз появлялся на работе.
Софи поворчала еще немного, но она явно гордилась талантливым сыном. Кэсс припомнила, что отчасти Софи была против ее пребывания на вилле именно потому, что жалела время, которое Бен проводил вместе с Кэсс. В прежние времена Кэсс легко отбрасывала такие мысли, мол, что за нелепости, но сейчас уже не была столь уверенной. Особенно после того, что случилось вчера вечером. Что же с ней в самом деле происходит? И почему даже сейчас она ужасается при мысли об отъезде Бена?
Мария Альваро, экономка Софи, еще до ланча провела Кэсс в ее комнату, где тотчас принялась раздвигать шторы и распахивать окна — так эта миниатюрная итальянка выражала свое удовольствие при виде «синьорины Сандры».
— Сколько времени прошло, signorina — по, signord. — восклицала она. Но, открыв чемодан Кэсс, с ужасом оглядела скомканные вещи. — Dio mio, che conjusionef[4]! Вы сами укладывали вещи, signora?
— Боюсь, да, — грустно отозвалась Кэсс. — Оставьте их. Потом я все разберу.
— Ма nо![5] — покачала головой Мария, недовольно разглядывая платье, которое Кэсс надевала вчера вечером. — Чуть позже я приду и разложу ваши вещи, signora. А теперь вам пора привести себя в порядок к ланчу. Ciao![6]
Оставшись одна, Кэсс сбросила туфли и босиком вышла на балкон. Вид с него открывался изумительный. Стоял ясный день, и неудержимо манили к себе мирные воды бухты. Больше всего на свете Кэсс хотелось сейчас надеть купальник и побежать на пляж, но она знала: это невозможно, по крайней мере сегодня. Кэсс еще предстояло обсудить с Софи причины своего пребывания здесь, и до тех пор расслабляться не следовало. В довершение всего у Кэсс начиналась головная боль — впрочем, ничего удивительного! Последние двадцать четыре часа выдались чрезвычайно богатыми на события.
Перегнувшись через перила балкона, Кэсс обнаружила, что Бен вышел на террасу. По-видимому, они с Софи пили аперитив перед ланчем. Наверняка решили бы, что Кэсс подглядывает за ними, если бы заметили ее. Едва подумав об этом, девушка повернулась и вошла в комнату.
Отведенные для гостей покои виллы состояли из небольшой гостиной, гардеробной и ванной, а также просторной спальни с громадной кроватью. Кэсс вспомнила, что в четырнадцатилетнем возрасте эти комнаты производили на нее более сильное впечатление, чем сейчас. Разумеется, в те времена она еще училась в закрытой школе, а на каникулах дома спала в детской. А теперь у нее имелся собственный дом в Найтсбридже, и Вилла-Андреа уже не казалась ей столь же роскошной, как прежде.
Палитра цветов здесь изменилась, заметила Кэсс. Раньше в комнатах преобладали розовый и белый тона, а теперь тонкие оттенки кремового и золотого отражались в узорном атласном покрывале на постели и роскошных, ниспадающих пышными складками шторах. И одежда на ней под стать этим комнатам, равнодушно подумала Кэсс и отправилась мыть руки.
Ланч прошел весьма скованно, несмотря на усилия Кэсс и Бена снять напряжение; немудрено, что Кэсс обрадовалась, когда после еды Бен пригласил мать немного погулять. Кэсс смогла, таким образом, улизнуть к себе и, приняв прохладный душ, лечь в постель.
Но, несмотря на все попытки расслабиться, к вечеру головная боль, с которой она боролась весь день, стала невыносимой. Когда Мария принесла одежду, которую забирала, чтобы отгладить, она встревожилась, увидев бледное лицо молодой signora.
— Mamma mia! — воскликнула итальянка, всплеснув руками, и уставилась на Кэсс так, словно не могла поверить своим глазам. — Che c'e?[7]
— У меня болит голова, только и всего, — устало объяснила Кэсс, приподнимаясь на локте. — Простите, если я смутила вас своим видом, но здесь так жарко! Кажется, я вся горю.
— Вот как? — Мария освободилась от одежды, которую держала в руках, и подошла к постели. Осторожно прикоснулась ко лбу Кэсс и испуганно воскликнула: — Dio miof Tu sei calda![8] — И тут же бросилась прочь из комнаты.
