Он не хотел говорить о погоде. Он повернулся на бок и оказался с ней рядом на одной подушке.
— Я помню точно момент, когда мы получили на руки брачное свидетельство — мы были законно женаты, дело было сделано, но никто из нас не имел ни малейшего представления, что делать дальше. Нам некуда было идти. У нас не хватило мозгов, чтобы планировать так далеко вперед.
Нежно, как дуновение ветерка, его палец скользил по ее нижней губе.
— Ты ненавидела этот мотель.
— Там было красиво.
— Это был мотель.
— Мы должны были где-то остановиться. Мы, очевидно, не могли ехать всю ночь…
— Это был мотель, — повторил он мягко, — и ты почувствовала себя грязной. Бегство было романтичным, все эти запретные тайны и гонка сквозь ночь. Но внезапно мы оказались в холодном безличном номере мотеля. И затем, чтобы добавить оскорбление к увечью, ты открыла, что у тебя 'дела' и спряталась в ванной.
— Риордан…
Тон был суровым, но он видел вспышку румянца на ее щеках и как она пыталась подавить улыбку.
— Я все спрашивал, что случилось, что случилось? А ты все отвечала, что ничего, но не выходила. Ты просидела там по меньшей мере час, прежде чем набралась храбрости сказать мне…
— Риордан…
— Это был уникальный опыт. В восемнадцать лет, в свою свадебную ночь, возвращаться на дорогу искать открытую аптеку, где продаются гигиенические тампоны…
Очевидно, ей надоело, что ее дразнят, потому что она резко накрыла его лицо подушкой. Когда он стащил ее и провел пальцем по ее ребрам, она сквозь смех изрыгала грубые угрозы мести. Возня кончилась тем, что усевшись ему на грудь, она заявила, что он побежден.
Он думал иначе. Ощущение ее нагого тела питало новую жажду и желание. Они ушли так далеко со времен той давней свадебной ночи. Он хотел, чтобы она вспомнила. Они пережили не только хорошие времена, но и массу неудобных, неловких моментов. Он хотел, чтобы она вспомнила это тоже и, кажется, она вспомнила. На мгновение она задержала дыхание, глаза были полны любви, смеха, мягкого света желания.
— Крэйг, я…
Дрожащими пальцами она коснулась его лица. Он чувствовал, что в ней растет уверенность в их будущем и она готова говорить об этом. Момент был, однако, потерян, когда она случайно заметила часы за его плечом. Любовная чувственность мгновенно сменилась выражением комического ужаса.
— О-ой!
Ему не нужно было смотреть на часы, чтобы понять, что час ленча истек. Кара пыталась оттолкнуться от его груди, но он лениво привлек ее назад. Теперь у нее не было способа от него удрать.
— Ты не вернешься на работу.
— Крэйг, я должна. Я уже и так отпросилась сегодня утром…
— Позвони. Скажи, что у тебя заражение крови, что ты рожаешь близнецов, что, наконец, Боинг-747 столкнулся с твоей машиной. Что-нибудь да подействует. Когда ты в последний раз брала свободный день?
— Если дети не болели, я никогда этого не делала.
— Солнышко, ты еще хуже, чем я.
Он укоризненно покачал головой.
— Даже пара сверхответственных работоголиков может прогулять несколько часов. Школьный автобус раньше не придет. А ты и я имеем неоконченное дело.
— Неоконченное дело?
Эти голубые глаза мадонны, обнаружил он, явно не возражали против искушения. Убедившись, что она не собиралась удирать, Крэйг встал и исчез в направлении кухни. Вернувшись, он держал в руке маленькую стеклянную чашу с пьяными вишнями.
Ее взгляд скользнул от вишен к его лицу. Крэйг снял телефонную трубку и закрыл дверь.
Засунув руки в карманы жакета, Карен провожала взглядом детей, исчезающих за поворотом оврага под водительством деда. Один раз каждую осень ее родители приезжали в бунгало на уик-энд. Они прибыли только час назад. Поездка была шумной, все говорили сразу, и, конечно, разгрузка продовольствия и снаряжения проходила как всегда в лихорадке. Первый раз за весь день она улучила минуту для себя.
Она слышала отдаленный смех детей, видела блестки послеполуденного солнца сквозь хвою сосен, слышала, как ветерок шевелит листья во дворе. На несколько минут ее глаза затуманились.
Ей не хватало его. Дико. Неразумно. Она уже сказала себе все очевидные вещи. В эту неделю они виделись каждый день; она снова увидит его в понедельник. Это был просто уикэнд. Она должна быть безумно рада этой короткой разлуке. Видит Бог, ей нужно было перевести дух. Крэйг ее совершенно измотал. До крайности.
Беспомощная, безнадежная улыбка тронула уголки ее губ. Этот дьявол прислал ей домой целый ящик пьяной вишни, и это была только одна из его ужасных идей. Каждый день они встречались для ленча в его доме, он запирал двери, выключал телефон, а потом питался ею вместо ленча. Его жажда была неутолима, воображение полностью вышло из-под контроля. Ее уверенность в себе как в женщине никогда не была столь высокой, поющей, острой. Он об этом позаботился. Она возвращалась в офис без сил, как бездомный бродяга. Об этом он тоже позаботился.
Крэйг любил ее. Он говорил ей это в постели и без постели, и часто… достаточно часто, чтобы сделать верующего из бывшего перепуганного скептика.
Дверь бунгало громко хлопнула. Карен обернулась и быстро отложила все мысли о Крэйге до другого раза. Ее мать стояла на пороге — стройная фигура в джинсах и в майке, с гладким лицом, таким хорошеньким, подумала Карен, что у меня такого никогда не будет. В эту неделю волосы Эрики были цвета бледного шампанского.
— Ушли? — спросила мать нетерпеливо.
— Да. Но только на короткую прогулку до ручья и обратно. Папа клялся, что вернется через полчаса, чтобы разжечь огонь.
Карен проследовала на кухню. По традиции отец жарил цыпленка на открытом огне и пек картошку на углях. На долю женщин оставались только приправы и десерт. Но и эти задачи тоже надо было выполнять.
— Хорошо.
Мать отправилась за ней следом.
— Хорошо? — отозвалась Карен.
— Хорошо, я рада, что они ушли. Прежде чем мы отправились сюда, твой отец дал мне строгие инструкции. Мне полагалось 'оставить тебя в покое', ничего не доискиваться, никуда не совать нос, не втягивать тебя в серьезные разговоры. Я дождаться не могла, когда он наконец уведет ребят. Что случилось?
На мгновение Карен почувствовала неловкость, но потом честно ответила:
— Все в порядке. Понятия не имею, что папа имел в виду.
Она достала блюдо и открыла холодильник.
— Ну, отцу что-то известно, иначе он не предупреждал бы меня, чтобы я не вмешивалась. Как будто я вмешиваюсь в жизнь моих дочерей. Ради Бога, вы все взрослые женщины.
Эрика Хеннесси собрала ножи и бумажные тарелки на поднос, затем деликатно спросила:
— Что-нибудь с детьми? У Джона Джэйкоба неприятности в школе?
— Не-а. Оба учатся великолепно. — Она шлепнула на стол пакеты с морковкой и сельдереем, потом поставила соус, сделанный дома. Роясь на полках, она обнаружила банку маслин. Внезапно ей захотелось их так, как путнику в пустыне глотка воды. Закрыв дверцу холодильника толчком бедра, она выудила две. Потом еще две.
— Тогда здоровье. Что-то плохо, а ты мне не говоришь. Помнишь, как Саманта пыталась скрыть от меня свою кисту в прошлом году?
