Внезапно он тоже оказался на ногах.
— Ты хотел меня убить.
— Ты могла быть убита. Мчаться домой в метель, и вся спешка из-за идиотской кварты молока…
— Когда полисмен привез меня домой, ты был очень мил, — вспомнила она. — Пока он не ушел и мы не остались одни. Ты чем-то в меня бросил, Риордан.
— Было дело.
Насколько он помнил, это была диванная подушка. Бросил он ее довольно сильно, правда, не в нее, а в стенку, но швы лопнули и перья разлетелись по всей комнате.
— Ты изрыгал пламя.
— Еще бы. И больше всего меня взбесило то, что ты думала, что меня больше волнует эта проклятая машина, чем ты.
— Риордан?
— Мм-м?
— Ты теряешь весь дух этого мероприятия. Предполагается, что мы ссоримся. Я бьюсь изо всех сил, чтобы тебя разозлить.
— Солнышко, у тебя получилось. Я в полной ярости.
— Ты расстегиваешь на мне рубашку. Это что-то не похоже на ярость. И я должна тебе сказать кое- что еще. Кое-что серьезное. Я ждала подходящего момента, только он, кажется, никак не наступает, а мне нужно, чтобы ты это знал.
Как только он расстегнул две верхние пуговицы и увидел грудь, ему стало трудно сохранять внимание. Ей тоже трудно было сосредоточиться. Они сделали то, что нужно — дошли до опасной зоны, без романтических звезд в глазах, и справились прекрасно. Без магии. Нужно только быть честным и откровенным. Песню в ее сердце трудно было игнорировать.
Но Карен молчала, не умея сказать о вещах, которые для нее действительно имели значение. Она решительно взяла его лицо в ладони.
— Я просто хочу сказать, чтобы ты знал, — мягко проговорила она. — Я всегда гордилась тобой, Крэйг. Родители мучили тебя, когда разошлись, но даже когда мы были детьми, ты никогда не позволял им вмешиваться в твою жизнь. Ты просто шел своим путем, всегда отстаивал то, во что верил, пробивал собственную дорогу, не плясал под чужую дудку. Даже когда у нас наступили тяжелые времена, это не изменилось. Я всегда гордилась тобой. Ты был мальчиком, ты стал мужчиной.
Она видела, как он проглотил комок, увидела по движению подбородка, как он опять силится сглотнуть.
— Черт возьми, Кара, — сказал он голосом, настолько полным чувства, что она его едва расслышала. И затем, еще мягче: — Вот теперь ты меня действительно сводишь с ума.
— Да-а? — улыбнулась она. И обняла его.
Три дня спустя Крэйг работал в своем кабинете, заканчивая деловой телефонный разговор, когда он услышал голоса за дверью.
— Он, наверное, занят, Вирджиния, но я была в этой стороне города по поручению босса. Он мне нужен только на секунду.
— О'кей. Сейчас я ему позвоню.
— Дело касается детей.
— Ну, конечно.
— Если он совсем занят, я могу оставить это на столе…
Крэйг оборвал разговор, когда узнал голос Карен, но остальную часть сказанного в приемной пропустил, потому что Вирджиния нажала сигнальный звонок. Непрерывный звонок не прекращался, пока он не появился в дверях. Тут его помощница подняла палец и послала ему невинную, почти ангельскую улыбку.
— Миссис Риордан пыталась уйти, не повидав вас.
Вирджиния вскочила на ноги и весьма эффективно подтолкнула Карен к нему.
— Как будто вы не можете найти несколько минут, чтобы поговорить о детях. Я пока придержу телефонные звонки. Не волнуйтесь ни о чем. Вообще сегодня такой сумасшедший дом, что я лучше закрою эту дверь, чтобы не было так шумно…
На деле Крэйг закрыл дверь перед своей помощницей, помешав ей еще минут пять распространяться в этом тошнотворном слащавом тоне. Он никогда ни слова не говорил Джинни о Карен. Ничего. Но тяжеловесная услужливость была настолько не в ее характере, что Карен, вероятно, заподозрила, впрочем, как и он, что Вирджиния в курсе их дел. Позднее он должен будет с ней переговорить.
Сейчас его интересовала лишь одна женщина. Как только дверь закрылась, Карен повернулась к нему. Она была одета в снежно-белый блейзер поверх темно-синего платья и сжимала обеими руками громоздкий желтый мешок. Платье и блейзер он видел и раньше. Но розовое сияние на коже и негаснущие искорки в глазах были новыми.
В ту сумасшедшую ночь, когда она настаивала на ссоре, они прошли через минное поле. Если бы Крэйг понял тогда, что речь идет о некоей критически важной проверке, он бы окаменел от страха. Он не знал и не интересовался, как или почему эта ночь так все переменила. Переменила. Только это и было важно. Ее улыбка была как пламя свечи, светилась изнутри, и она была для него. Любовь в ее глазах была явной, честной, нескрываемой. И эта любовь была тоже для него.
В данный момент, однако, Карен была взволнована, тиская свою огромную желтую сумку и торопливо извиняясь за свой импровизированный визит.
— Я, правда, не хотела прерывать твой рабочий день. Но когда я поняла, что ни один из нас не сможет приехать на ленч… ладно. Это кое-что, что не может подождать до завтра.
— Нет?
— Нет, — отозвалась она. — Одному из нас сегодня тридцать семь. Бедный ребенок, ты становишься таким старым. Я просто не могла позволить тебе страдать одному…
Он в три шага преодолел пространство между ними. Она, казалось, ожидала некоего возмездия за оскорбление, ибо вскинула голову. Он поймал запах жимолости и роз, когда наклонился поцеловать ее.
Теперь это должно бы уменьшиться, подумал он. Жажда, возбуждение, сила физического желания должны бы снизиться. Но эта новая и растущая любовь между ними имела один странноватый результат. Он не мог насытиться и имел ужасное предчувствие, что в редком возрасте девяноста лет ему все еще будет недостаточно.
Ее губы таяли под его губами, как будто она переживала ту же бесстыдную проблему. Время остановилось и мир окутался туманом. Сознавала ли Кара, конечно, сознавала, что в ее отклике нет теперь ни осторожности, ни напряжения. Она звала его в свои объятия с желанием в глазах и привязанностью в прикосновениях.
Карен оторвалась от его губ, задохнувшись и раскрасневшись.
— Черт возьми, Крэйг, я пришла не для этого. Теперь смотри, — сказала она строго, как будто он был ребенок, игравший со спичками. Вывернувшись из его рук, она полезла в желтую сумку. — Во-первых, я должна сказать тебе пару вещей. Ты должен быть дома к шести.
— К шести?
Она энергично кивнула.
— Дети собираются быть там, чего ты, как предполагается, не знаешь, поэтому ты должен изобразить удивление. И будь осторожен. Торт высотой с Пизанскую башню. Джулия сделала торт, а Джон планирует приготовить ужин, и ты должен быть тактичным, потому что последний раз, когда я пробовала спагетти, приготовленные нашим сыном…
— Я буду изумлен. Я буду тактичен.
Он ненавидел дни рождения. Кара, напротив, всегда их любила. В глазах у нее было написано, что она приложила руку и к торту, и к сюрпризному ужину. Но он поймал в ее взгляде кое-что еще. Сожаление. Она была расстроена, что не могла быть у него. Она была бывшая жена. Женщина, которая, чтобы его повидать, должна изобретать предлоги для секретарши и которая не имела права разделить с ним праздник или день рождения.
Впрочем, она быстро улыбнулась и извлекла из желтой сумки квадратный пакет в сияющей бумаге, с
