самым потолком, проникал бледный, слабый свет. Значит, шторм сменился туманом, догадалась Марианна.
Джуд лежал рядом и, разинув рот, оглушительно храпел. От него отвратительно воняло спермой, ромом и потом.
Марианна брезгливо поморщилась и, сбросив одеяло, соскочила с кровати на старенький ковер. В комнате было ужасно холодно, и Марианна, задрожав всем телом, поспешно натянула на себя одежду и сняла с крючка на стене свое тяжелое пальто. За ночь оно впитало в себя влажный воздух и сначала показалось ей мокрым, хоть выжимай, но мало-помалу Марианне удалось согреться. Марианна не потрудилась снять на ночь толстые шерстяные чулки, так что теперь оставалось лишь сунуть ноги в стоявшие у кровати тяжеленные сапоги.
Итак, с одеванием покончено, и теперь Марианна готова была встретить новый день.
На стене висело треснувшее зеркало, и, взявшись за дверную ручку, Марианна мельком взглянула на свое отражение: темная грива вьющихся непокорных волос, смуглая кожа, потемневшее от загара лицо. Мать не раз говорила Марианне, что она хорошенькая, однако самой ей нравились у себя только глаза. «Цыганские глаза», как бросил когда-то Иезекииль Троуг, и слова эти прозвучали в его устах оскорблением.
Однако сама Марианна считала, что глаза у нее красивые. Огромные, черные, с длинными, загнутыми вверх ресницами и четко очерченными бровями. Но вот хорошенькая она или нет, Марианна не знала. Впрочем, какое это имеет значение? Женщины здесь отцветали очень быстро. Жгучее летнее солнце, яростные морские ветры, сырые туманы и холодные ночи смывали женскую красоту, подобно морским волнам, набегавшим на прибрежный песок. На островах нужно было быть сильной. Сильной, чтобы выжить. Все остальное было не важно.
Отвернувшись от зеркала, Марианна открыла дверь и тихонько прошла в соседнюю комнату. Ее встретил дружный храп десятков голосов. Большинство из участников вчерашней пирушки лежали там, где их застал сон. Отведя взгляд, Марианна выскользнула из хижины и осторожно закрыла за собой дверь. Она с наслаждением вдохнула в себя свежий воздух, влажный и холодный, остро пахнувший морем.
В животе заурчало, и Марианна вспомнила о маленьком бочонке, который припрятала прошлой ночью. Как знать, а вдруг там какая-то еда?
Иезекииль Троуг приходил в ярость, когда члены его банды присваивали себе что-то из награбленного добра, и жестоко избивал за это, однако, если выпадал случай что-то утаить, его никогда не упускали невзирая на наказание.
Мужчинам, особенно тем, кто выходил в море на лодках, всегда доставался самый ценный груз, и они прятали все, что могли спрятать. Да и женщины и дети при любой возможности старались припрятать в укромном уголке бочонок или ящик, когда им казалось, что никто за ними не следит.
В маленьком бочонке, который Марианна закопала в песке, оказались не просто сухари, а сладкое печенье, очевидно, предназначавшееся для капитанского стола. Оглядевшись, Марианна принялась горстями запихивать в рот непривычное лакомство. Вскоре живот у нее раздулся, и она ужасно захотела пить.
Тогда Марианна перепрятала бочонок и вернулась в дом, чтобы утолить жажду. К счастью, все еще крепко спали. Отлично! Значит, можно побродить по берегу и посмотреть, что еще услужливо выбросило на берег море, после того как люди разошлись по своим хижинам.
Чувствуя, как охотничий азарт переполняет ее, Марианна кинулась к мирно плещущемуся морю – совершенно непохожему на бурное вчерашнее, – все еще сокрытому пеленой густого тумана. У воды туман немного рассеялся, однако Марианна с раздражением поняла, что нечего и думать о том, чтобы найти на берегу хоть что-то, если только она обо что-нибудь не споткнется.
Она пошла вдоль берега и вскоре набрела на точно такой же маленький бочонок, какой обнаружила прошлой ночью, потом на большой ящик, который сама она, как ни старалась, не смогла сдвинуть с места, и красивый розовый флакон, плотно заткнутый пробкой и, к счастью, абсолютно целый.
Марианна повертела прелестную вещицу в руках. Даже в тумане можно было различить, как играют и переливаются его грани. Марианне никогда еще не доводилось не то что иметь, но даже видеть подобное чудо.
Пугливо озираясь по сторонам – хотя вряд ли кто-нибудь заметил ее в таком тумане, – она сунула флакон во внутренний карман пальто. Теперь нужно спешить, скоро проснутся остальные. А ей еще хочется немного походить по берегу, вдруг удастся найти еще что-нибудь хорошенькое. Или лучше сходить домой, взять лом и попробовать открыть тот ящик? Так хочется посмотреть, что там внутри! Как-то море выбросило на берег сундук с женской одеждой и красивыми украшениями, так женщины за них чуть не передрались. Потом все-таки помирились и разделили все поровну.
Марианна тогда была еще слишком мала, и ей, конечно, ничего не досталось, но она до сих пор не может забыть платье из ярко-синего бархата, прекраснее летнего неба и мягче птичьего пуха.
Поглаживая свою драгоценную добычу, Марианна двинулась дальше вдоль берега, продираясь сквозь густой туман. Внезапно она обо что-то споткнулась и чуть не свалилась на мокрый песок.
Чертыхнувшись про себя, она взглянула вниз. Под ногами у нее лежал какой-то длинный и темный предмет, весь опутанный водорослями.
Нагнувшись, Марианна чуть не закричала. То, что она приняла за тюк, оказалось человеком. Мужчиной. Сквозь зеленые водоросли проглядывало его бледное лицо.
В этот миг туман немного рассеялся, и лицо мужчины стало видно более отчетливо. Да и не мужчина это вовсе, решила Марианна, а юноша, примерно одного с ней возраста и красивый, как девушка.
Потрясенная, Марианна никак не могла отвести от него взгляда. Какой же он юный и прекрасный! Какая жалость, что он погиб! Утонул он во время кораблекрушения или его добил Иезекииль Троуг, или кто-нибудь еще из его банды? Конечно, сейчас это уже не важно, но Марианне почему-то приятнее было бы, если бы юноша просто утонул. Такая смерть казалась ей более достойной.
И все-таки как жаль, что он умер! Интересно было бы взглянуть, какого цвета у него глаза...
Юноша пошевелился, чуть приподнял голову, веки у него дрогнули.
Сердце Марианны на секунду замерло, а потом бешено заколотилось в груди от страха и волнения. Самые разнообразные чувства обуревали ее: и восторг, что этот красивый юноша не умер, и страх, что он
