разгорался в ней все сильнее, сводя с ума.
– Как я хочу тебя… – стонала она.
– Как? – прошептал Филипп.
Словно сквозь горячечный бред она почувствовала, что он устранил последний разделявший их барьер из шелка и кружев.
– Нестерпимо…
– Это невозможно, любовь моя.
Он стал покрывать поцелуями все ее тело, отыскивая столь чувствительные места, о которых Одри и не подозревала. Когда Филипп резким толчком вошел в нее, ей показалось, что от дикого возбуждения она вот-вот потеряет сознание. С каждым его проникновением Одри уносилась в заоблачные дали, пока не достигла вершины и оказалась не в состоянии больше сдерживать нараставшую внутри сладостную боль. В экстазе она издала крик, вырвавшийся одновременно с воплем Филиппа, тело ее конвульсивно содрогнулось, и блаженная истома поглотила Одри.
Лежа в его объятиях, она вдруг ощутила невероятный покой, почувствовала себя безмерно счастливой. Вскоре, утомленная всеми перипетиями этого долгого и полного самых разнообразных переживаний дня, Одри задремала…
Несколько часов спустя, когда первые лучи восходящего солнца проникли в спальню сквозь неплотно прикрытые жалюзи, Одри наблюдала за спящим Филиппом. Откинув простыни, он, полностью расслабившись, лежал на животе, подложив под подбородок загорелую руку, легкий румянец играл на его щеках. Казалось, он стал моложе, сейчас он вовсе не внушал Одри страха, его покрытое бронзовым загаром поджарое сильное тело манило ее.
Ночью они несколько раз находили друг друга и занимались любовью с такой неистовой страстью, что от одного воспоминания об этом краска стыда заливала лицо Одри. Ее изумляло, что Филипп, судя по всему, действительно страстно хотел ее, но почему – оставалось для нее загадкой. Ясно, что секс важен для него, он сам не раз об этом говорил. В его понятиях это лишь физиологическая потребность, минутное удовольствие.
Ну и пусть, решила Одри. Сейчас я буду жить настоящим моментом.
– Моя мать была очаровательной женщиной, и я очень любил ее, – говорил Филипп, развалившись на подушках, словно восточный шейх. – Но особой она была весьма ветреной. Я волновался за нее больше, чем она за меня.
– Ты знал своего отца?
– Видел однажды. Мне было десять лет. Ему любопытно было взглянуть на меня, вот и все, – без тени осуждения сказал Филипп.
– И как прошло свидание? – спросила Одри.
Гримаса исказила лицо Филиппа.
– Я вывел его из себя, дорогая. В том возрасте я был настоящим сорванцом, к тому же довольно острым на язык. Но, тем не менее, после смерти отца, последовавшей через год, я унаследовал все его состояние – видимо потому, что оказался его единственным отпрыском.
– А как произошло, что ты стал работать в вашем семейном банке? – полюбопытствовала Одри.
– Всю свою жизнь мой отец волочился за женщинами, но хотел, чтобы из меня хоть что-то получилось, – криво усмехнувшись, сказал Филипп. – Один из пунктов его завещания гласил, что я могу унаследовать его долю акций банка лишь в том случае, если начну работать там в самой маленькой должности и самостоятельно сделаю карьеру.
За эту неделю, заставившую Одри почувствовать себя невероятно довольной и счастливой, она многое узнала о Филиппе и еще сильнее влюбилась в этого человека, за чьей слегка порочной внешностью скрывалась весьма неоднозначная личность. Временами Филипп мог быть на удивление нежным, искренне любящим, но все это быстро заканчивалось, и он снова замыкался в себе. Альт, поначалу был точно таким же, думала Одри, – беспокойным и недоверчивым, боявшимся открытых проявлений ласки.
– О чем ты думаешь? – прервал ее размышления Филипп.
Одри покраснела, решив, что ему вовсе незачем знать, что она сравнивает его с псом, познавшим в первые годы своей жизни людскую жестокость.
– Не надо, не говори. – Покрытое бронзовым загаром лицо Филиппа стало непроницаемым.
Но теперь-то Одри знала, как действовать в таких случаях: она крепко обняла его, закрыла глаза, словно ей нет никакого дела до проявленного им раздражения, и поцеловала. Филипп, издав стон, стал исступленно отвечать.
– Послезавтра мы уезжаем, – с грустью сказала Одри. Ее очень волновала предстоящая Максимилиану операция, но покидать остров было жаль.
– Нет, мы уезжаем завтра.
– Но ты же сказал, что мы улетаем тридцать первого.
– Тридцать первое наступит через пять минут, – усмехнувшись, сообщил Филипп. – Загляни-ка в календарь. Ты где-то потеряла один день.
И, стоило Одри подумать о календаре, как вдруг что-то, давно скрывавшееся в укромных уголках сознания, стало для нее очевидным. Обычно ее цикл составлял двадцать шесть дней, сегодня у нее должны были начаться месячные, но этого не произошло…
Выходит, задержка. Вероятно, организм перестроился в результате диеты и смены климата, лихорадочно уговаривала себя Одри. А что, если это не так? Что, если я забеременела в первую же ночь?
10
– Мне хотелось заткнуть Максимилиану кляпом рот, когда он начал говорить о своем завещании, – уже в четвертый раз за несколько минут посмотрев на свои изящные золотые часы, признался Филипп, мечась, словно лев в клетке, из угла в угол элегантно обставленной приемной одной из клиник Ниццы. – Черт побери! Если бы я управлял банком так же, как они хирургическим отделением, я бы давно по миру пошел.
– С Максимилианом все будет в порядке, – попыталась успокоить его Одри.
– Как ты можешь сохранять невозмутимость? – упрекнул ее Филипп.
– Моя мачеха несколько раз лежала в реанимации.
Легкая тень пробежала по лицу Филиппа, и он тяжело вздохнул.
– Твоему хладнокровию можно позавидовать, дорогая моя, – криво усмехнувшись, пробормотал он. – Я, кажется, излишне близко принимаю все это к сердцу, а?
– Максимилиан справится. Это несложная операция.
Филипп присел рядом с ней, но, увидев открывшуюся дверь, тут же был вынужден вскочить. К ним вышел хирург. По его ободряющей улыбке Одри поняла, что все хорошо, Филипп же вступил с врачом в пространную беседу. Одри с улыбкой следила за возбужденно жестикулирующим Филиппом. Таким она ни разу не видела его в банке, где он всегда держался сдержанно и официально.
А как бы Филипп повел себя, если бы она решила сказать ему, что ждет ребенка? Вероятно, остался бы невозмутимым. Одри побледнела, на глаза навернулись слезы. Вчера, после того, как Максимилиана поместили в клинику, она сказала, что ей необходимо кое-что купить и на час вырвалась из дома. Она приобрела специальный набор, позволяющий самостоятельно провести тест на беременность, и сегодня рано утром воспользовалась им. Результат оказался положительным – она беременна. Одри была потрясена. Не будь Филипп так взволнован операцией Максимилиана, он наверняка бы спросил, чем она так расстроена.
Но разве может она сказать об этом Филиппу? Ему и в голову не придет, что есть повод для беспокойства. Она дала ему понять, что пользуется противозачаточными таблетками, но с момента свадьбы Филипп делал все необходимое, чтобы избежать малейшего риска. Столь тщательная забота подсказала
