После разгрома
А. 3. ЛЕБЕДИНЦЕВ. На следующий день (15 января 1944 г.) стало известно, что наш командир дивизии арестован прямо в траншее 29-го полка, а начальник штаба в расположении командного пункта и оба взяты под стражу органами контрразведки «Смерш». В командование дивизией с 18 января был допущен полковник Крымов М. Г. -штатный заместитель комдива. Должность начальника штаба дивизии временно исполнял майор Петров В. И. - начальник оперативного отделения. Началось следствие, как оно проходило и на чем строилось обвинение — никому не известно. Совершенно случайно, видимо в 1970 году, я рассказал Ивану Дмитриевичу Фосту о той нашей трагедии, так как он работал с архивными материалами именно того периода по 38-й, 27-й и 40-й армий и Воронежского, а после 1 — го Украинского фронта, готовя рукопись маршала Москаленко. В порядке исключения некоторые оперативные документы фронта и армий были у него в сейфе. После прочтения приказов и донесений тех лет он иногда уточнял у меня погоду тех дней, проходимость дорог, делился воспоминаниями маршала о встречах с командующим войсками фронта Ватутиным и представителем Ставки ВПК маршалом Жуковым. В частности, он передал такие детали о маршале Жукове, со слов маршала Москаленко, в то время генерал-полковника, командовавшего 40-й, а после 38-й армией.
На командном пункте армии часто бывали вместе Жуков и Ватутин. Нередко Сталин звонил по правительственной закрытой связи и требовал Жукова или Ватутина к телефону. Заслушивал их о положении дел и планах на будущее. Когда положение на фронте бывало успешным, то Жуков во время доклада говорил примерно так: «Вот мы туте Николаем Федоровичем (Ватутиным) посоветовались и решили сделать так…», всегда подчеркивая коллегиальность принимаемых действий. Но стоило, например, оставить Житомир войсками фронта, как он же в отсутствие Ватутина докладывал Верховному совсем в другом тоне, примерно так: «Я же вам много раз докладывал, что Ватутин со своими двумя академическими дипломами всегда мнит себя маленьким Наполеончиком и не прислушивается к моим советам, когда я приказываю ему после овладения крупными городами или узлами дорог непременно закреплять завоеванное, а он только вперед и вперед…»
В этот пересказ вполне можно поверить, так как Жуков сам писал о похожем, но уже по адресу маршала Конева И. С.: «Начиная с Курской дуги, когда враг уже не мог противостоять ударам наших войск, Конев, как никто из командующих, усердно лебезил перед Сталиным, хвастаясь перед ним своими «героическими» делами при проведении операций, одновременно компрометируя действия своих соседей… Зная мою щепетильность, Сталин при проведении и последующих операций пытался неоднократно натравить меня на Конева, Рокоссовского и других, а их в свою очередь на меня. А. М. Василевскому он наговаривал на меня, а меня на Василевского, но Василевский, весьма порядочный человек, не шел на провокации Сталина. Зачем это нужно было Сталину? Сейчас я думаю, что все это делалось умышленно, с целью разобщения дружного коллектива высшего командования Вооруженных Сил, которого без всяких оснований и только лишь по клеветническим наговорам Берия и Абакумова он стал бояться». Если читатель сравнит последний довод, опубликованный в газете «Правда» в номере за 20 января 1989 года, с вышеприведенными словами маршала Москаленко в отношении самого Жукова (при его жизни не опубликованными, по известным причинам), то получается, что вполне можно поверить словам Москаленко, тем более что и Москаленко академий не заканчивал. Скорее всего, Жуков сам боялся стремительного взлета на посту командующего фронтом генштабиста Ватутина, войска которого часто отмечались в приказах Верховного главнокомандующего, а о Жукове, как координаторе нескольких фронтов, не упоминалось. Честолюбив был маршал Жуков.
Так вот, зная из моих рассказов о нашей трагедии 14 января, Иван Дмитриевич однажды перебросил мне через сдвинутые столы расшифрованную телеграмму, подписанную и написанную собственноручно самим Жуковым в адрес Верховного главнокомандующего. В ней шла речь о нанесении противником контрудара на нашем направлении и об оставлении в тот день ряда населенных пунктов. Всю вину за тот отход он возложил на командира нашей дивизии и сообщал, что по делу Короткова ведется следствие и он будет отдан под суд Военного трибунала. Читатель должен знать, что снятие копий с шифровок категорически запрещается, и я не смог переписать этот текст даже в свою рабочую тетрадь с грифом «совершенно секретно». Но эта шифровка есть, хранится в Архиве МО и ее всегда можно там найти.
Теперь я хотел бы привести рассказ о том злополучном дне маршала Советского Союза Петрова Василия Ивановича, когда он уже был Главнокомандующим Сухопутными войсками. После перехода его на службу в центральный аппарат у меня было несколько встреч с ним по случаю вручения ему приветственных адресов от однополчан — в связи с его 60- и 70-летием — а также в связи с празднованием 30,40 и 50- летия Победы. Иные встречи затягивались на пару часов, так как вспомнить нам обоим было о чем. Прежде всего, я спросил его: почему ни в одной из его биографий, опубликованных в исторических справочниках и энциклопедиях, не указано, что он является участником Корсунь-Шевченковской битвы? Улыбнувшись, он ответил, что даже во время учебы в Академии имени М. В. Фрунзе и Академии Генерального штаба он не афишировал свое участие в этой операции. Я деликатно не задал вопрос: «Почему?» — так как сам догадывался, что это связано с разгромом дивизии под Босовкой, карой комдива и серьезным приговором в отношении начальника штаба. Он почувствовал мои сомнения и сказал: «А ведь и мне самому первоначально «пахла вышка».
Я спросил: «За что же вам?» — и он так пояснил то, о чем уже частично сказано выше.
Василий Иванович на следствии показал, что по приказанию комдива он написал шифровку командиру корпуса с просьбой переподчинить и выдвинуть корпусной противотанковый резерв в полосу 38-й дивизии, а командир корпуса генерал-майор Меркулов отрицал факт получения такой шифровки. Но когда наличие шифровки подтвердилось показаниями Передника, радистов и «квитанцией», то корпусной шифровальщик вынужден был в «Смерше» признаться в том, что по приказанию командира корпуса он ее сжег без акта. «После его признания обвинения в мой адрес были сняты». «Вышка» для начальника штаба дивизии была замена на 10 лет лишения свободы с заменой штрафным батальоном, в котором он, в звании ефрейтора, командовал стрелковым отделением, ходил не раз в атаку, имел контузию и за боевое отличие получил медаль «За отвагу». В связи с этим с него была снята судимость, он был восстановлен в воинском звании и получил новое назначение в штаб 104-го стрелкового корпуса на должность старшего помощника начальника оперативного отдела. Командир корпуса Меркулов к этому времени получил звание Героя Советского Союза за форсирование Днепра и отделался только понижением в должности до командира дивизии.
14 января 1944 года Петров отходил из Босовки вместе с комдивом. Потом уже в темноте на машине «Виллис» они оказались в районе огневых позиций именно того противотанкового резерва командира корпуса, который не принял участия в отражении танкового удара по нашей дивизии. Полковнику Короткову указали закрытый автотягач, в котором находился командир, и он зашел в него. В автобусе командир ПТ резерва угостил комдива ужином и дал выпить спиртного. Вышел комдив, покачиваясь на ступеньках, и крикнул: «Почему не цепляете орудия к тягачам?» Подошел капитан, командир батареи и спросил: «Кто вы такой?», так как на кожаном пальто у Короткова погон не было. Короткое вынул пистолет из кобуры и в упор застрелил капитана. Все произошло мгновенно, и предотвратить несчастье было невозможно.
В этот момент подошла группа разведчиков из дивизионной разведывательной роты. Вот как описывает тот эпизод бывший командир 70-й отдельной разведыватель-
ной роты тогда лейтенант, а ныне генерал-полковник в отставке Зайцев Алексей Николаевич на стр. 117 в своей книге «На острие красных стрел»: «Сделав очередной шаг, оступился, и сразу же острая боль прострелила мое тело. Поплыли перед глазами разноцветные круги. Вот-вот потеряю сознание. Оттуда, где стояла группа наших офицеров, донеслись выстрелы, крики, ругань… Неужели снова немцы? Я сделал еще несколько шагов вперед и, когда в моих глазах, наконец, прояснилось, увидел перед собой чье-то перекошенное злобой лицо. Прямо на меня, в упор, зловеще смотрел черный зрачок дула пистолета. «Вот и все, Алешка… А говорил, что такие, как ты, не умирают… В тот миг, когда грянул выстрел и, казалось, прямо в лицо полыхнуло горячее пламя, я инстинктивно отбросил голову назад так, что шапка слетела. Но не это спасло меня. Майор Петров успел выбить пистолет из руки врага..» Автор не называет имени врага, так как это был выстрел Короткова. Василий Иванович сказал, что приказал адъютанту связать руки комдиву, но тот сказал, что не следует этого делать. Пистолет забрал адъютант.
