у которых матери вообще никогда не имели мужей. Помню, после гибели моей матери я вечерами дожидался отца у соседей, в том числе и у одной такой женщины с сыном. Как я понимаю, она была не очень красива, но если бы не война, то ведь наверняка бы вышла замуж. Кстати, она была на фронте санитаркой, и однажды в бою, перевязывая нашего солдата, убила наткнувшегося на них немца. Она с ужасом вспоминала, как это страшно — убить человека, А я не понимал ее, ведь в кино немцев убивали так легко.

Так вот, как я понимаю, для вас эта женщина — развратница, раз у нее сын без мужа, а тот, кто сделал ей ребенка, — негодяй. Между тем я не помню, чтобы у нас в районе кто-нибудь хоть слово плохое сказал этим женщинам или их детям, я и слов «незаконнорожденный» или «байстрюк», которые встречал в книгах, долго не понимал. Люди — не писатели, они как-то чувствовали, что мирная жизнь и война — это разные жизни с разными законами и моралью. То, что недопустимо в мирной жизни, практически не имеет альтернативы во время войны. Но какого советского писателя трогала эта тема? Фи, какой разврат! А наши родители через школьный родительский комитет сбрасывались деньгами в помощь этим «развратницам» и их детям. И ведь никто из них не дал бы и копейки в пользу бездельной суки Анны Карениной, о судьбе которой на уроках литературы по предписаниям моралистов и «инженеров человеческих душ» нам, школьникам, предлагалось грустить. А как же: Анна Каренина и Вронский — это жертвы царского строя, а те, о ком осмелился написать Лебединцев, — это «чавкающее» быдло, развратники!

Простите, Николай Константинович, но вы, писатели, наше нравственное воспитание довели до идиотизма. К нам на завод пришел новый директор, и когда он решил аварийные вопросы, то принялся за заводские туалеты и, в частности, потребовал установить во всех женских туалетах биде. Я, будучи уже начальником цеха с наверное более чем 70 % женщин, не знал толком, что это такое и зачем оно. Мой опыт ограничивался студенческой пьянкой в гостинице «Интурист», где я единственный раз видел эту штуку и принял ее за унитаз для малых нужд и еще удивлялся, как глупо там устроен смыв. Но когда тебя в ряду других начальников еженедельно дерет директор за срыв установленных им сроков установки биде, это не очень приятно, и я тогда своим подчиненным начальницам высказал мысль, что директор добивается дешевой популярности. На что старшая из них отрезала: «Это очень удобно», — и я предпочел со своим мнением заткнуться и побыстрее приказ директора выполнить. Когда ты отвечаешь за подчиненных тебе женщин, то обязан знать обо всем, что им мешает жить, и устранять это. Вам, писателям, эти вопросы «западло», но почему вы Лебединцеву не даете о них сказать? Или у нас в армии женщин уже никогда не будет?

Чего мы добиваемся, когда глухо молчим о естественных делах, которые моралисты считают «неприличными»? Вот, к примеру, известный советский диверсант Второй мировой войны И. Г. Старинов пишет, казалось бы, на абсолютно профессиональную тему: «Теперь задача состояла в том, чтобы предохранить терочные воспламенители и самодельный аммонал от отсыревания на время следования группы в тыл врага. Но выход и тут был найден, хотя наше новое требование повергло провизора рославльской аптеки в замешательство. Впрочем, провизор не подвел и на этот раз». И все. Вы поняли, чем Старинов предохранил аммонал от отсыревания? Почему он прямо не написал, что расфасовал его в презервативы? Да потому, что сразу же бы нашлись писатели, которые бы вспомнили, что мужик перед смертью обязательно чавкнет. И Старинову хотелось выглядеть «культурным».

Во время войны, Николай Константинович, в СССР шинели надевали 34 млн человек. Откуда было взять 34 млн таких, как вы? И если бы не моралисты-писатели, то можно было бы еще до войны подумать и о том, как защитить этих людей, шедших защищать Родину не только он вражеских пуль, но и от болезней. Вот ваш коллега Ст. Куняев записывает воспоминания своей матери: «2 января 1944 года я начала работать хирургом в эвакогоспитале «14–19». Уходила в 8 утра, а возвращалась в 12 ночи. Ты рос как в поле трава, и потому однажды случилась с тобой беда. Мне позвонили и сказали, что Стасик попал под машину. Оказывается, ты катался на коньках по улице, держась за бампер автомобиля, а когда тот подпрыгнул, тебе бампером раздробило переносицу, и хорошо рядом был венерический госпиталь для военных — тебя сразу оттащили туда, остановили кровотечение, но несколько дней ты был без сознания. Мы боялись, что у тебя перелом основания черепа, но обошлось».

А ведь если бы с начала войны плюнули на записных моралистов и выдали каждому солдату комплект презервативов, то ими можно было бы не только предохранять документы от сырости, как это делали американцы во Вьетнаме, но и защитить тех фронтовых товарищей, которым уж очень было невмочь. Да, они слабы, но они твои боевые товарищи, и это главное. А тогдашние моралисты предпочли иметь госпиталя для венбольных, так, видите ли, нравственней.

У меня в цехе работал один парень уже таких лет, что пора жениться, но он с женщинами не встречался, и было видно, что он их боится. Надо думать, что при первом опыте какая-то дура сильно его унизила и он стал психическим импотентом. Товарищи по работе его сначала подначивали, но он воспринимал все очень болезненно и стал всех сторониться. Тогда они решили ему помочь, но делали это слишком явно: подговаривали подходящих женщин ему помочь, но он это видел и его паника только возрастала — он даже во всяких совместных сабантуйчиках перестал участвовать. Ходил по вечерам в кино, читал, слава богу, не пил. И парень был здоровенный, штангист, а мы уже видели судьбу закоренелых холостяков — жалкое, надо сказать, зрелище.

И вот мы с парторгом, доморощенные сексопатологи, стали разрабатывать план операции. Решили, что нужно найти женщину (девушки уж явно не подходили) не только незамужнюю, но и умную, тактичную и совершенно постороннюю, чтобы он ни о чем не догадался. Свести их якобы случайно и не на гульке. Ее проинструктировать, чтобы она время от времени просила его помочь в какой-нибудь мужской работе и таким образом встречаться, а когда он начнет предпринимать попытки, то ни в коем случае сразу не соглашаться, говорить, что ей это не нужно, что ей и так хорошо, короче, успокоить его и разжечь. Парторг занялся осуществлением этого плана и добился успеха. За давностью лет я уже не помню, на ком женился объект нашего развратного плана — на той же женщине или на другой, но женился. И вот помню, спустя уже много лет, собираемся на демонстрацию. И идет он: слева жена с ребенком за руку, на его правой руке второй, сам он смотрит всем в глаза, шутит, никого не боится — совсем другое дело!

А ведь я, Николай Константинович, занимался в этой истории тем же, чем и комбат из рассказа Лебединцева, ~ сводничеством. Правда, у него была другая цель, но ведь была война. Да, любовь — это очень хорошо, но ведь от того, что этот лейтенант был бы убит девственником, лучше стало бы только моралистам. Почему-то. И у меня, к примеру, нет ни малейшего презрения ни к единой женщине в рассказе Лебединцева.

Даже к «рыжей Инке». Да, ее подруга, отвергшая домогательства начштаба, заслуживает искреннего уважения, но ведь не Инка виновата, а этот негодяй. И его пыл надо было охладить в штрафном батальоне. Ведь это же был не единичный случай и даже не вопиющий.

Хочу процитировать полностью докладную записку начальника Особого отдела НКВД Волховского фронта майора госбезопасности Мельникова от 10 марта 1942 года на имя члена ГКО т. Маленкова «О морально-бытовом разложении комполсостава частей и соединений 59-й армии»: «За последнее время в частях 59-й армии со стороны отдельных военнослужащих участились случаи морально-бытового разложения. Зачастую, используя свое служебное положение, командиры склоняют женский персонал к половому разврату, здесь же, в присутствии посторонних, решают боевые задачи.

Отдельные командиры и комиссары частей, увлекаясь женщинами, систематически пьянствуют. В ходе боевых операций вместо руководства боем отлеживаются в блиндажах. Так, заместитель начальника инженерного отдела штаба 59-й армии — Герой Советского Союза майор Коровин и работник Политотдела армии старший батальонный комиссар Никулин 26 февраля в нетрезвом состоянии зашли в столовую «Военторга». КОРОВИН без всякого основания, обнажив револьвер, потребовал от начальника «Военторга» колбасы, варенья и других продуктов. Получив варенье, он бросил стакан с этим вареньем на пол, ругаясь площадной бранью, отдал распоряжение своему адъютанту расставить по углам столовой мины.

КОРОВИН открыто, на глазах у бойцов, сожительствует с машинисткой штаба армии ПРИ СОВА ТЬЕВОЙ Галиной и вместе с ней ходит в баню. Все это стало достоянием подчиненных.

28 февраля старший батальонный комиссар НИКУЛИН у КОРОВИНА напился пьяным, придя в Политотдел армии, разбросал на полу партийные документы. Начальник штаба артиллерийского управления 59-й армии полковник САМОЙЛОВ увлекся машинисткой артуправления ТУГА РИНОВОЙ Капитолиной, чем скомпрометировал себя в лице сотрудников артуправления. В любовной записке на имя ТУГАРИНОВОЙ

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату